валютные псы. А скоро учредим "Интерфасс" - и развернемся сильно!
- В каком направлении? - поинтересовался Борменталь.
- Датчане нам породистых псов будут поставлять по обмену. Доберманов,
боксеров, догов... Это собаки, я вам скажу! Хотя наши дворняги и бродячие
ничем не хуже. По экстерьеру не вышли, а масла в голове хватает... Будут в
Дании стажироваться. В Интерполе, по борьбе с наркотиками. У меня и с КГБ
договор подписан...
Борменталь брезгливо поморщился.
- На границу буду посылать своих ребят... У меня же с ними
взаимопонимание полное, сам понимаешь... - опять перешел на "ты" Василий.
- Без всякой дрессировки...
- Ну, а при чем здесь я? - начал терять терпение Борменталь.
- А при том, что мне людей не хватает. Собак навалом, а людей
работящих нет! Еле-еле школьников наскребаю, они без предрассудков и еще
чего-то хотят. Остальные - нет. Ты недавно в Дурынышах, а я здесь зубы
сточил. Негодный народ. Даром, что потомки Полиграфа...
- Чьи потомки? - удивился Борменталь.
- Того... героя, которого профессор из собаки вывел. Швондер мне
давал читать. У Полиграфа дети были, Преображенский при них опекуном
состоял, вывез их в Дурыныши, вот они и расплодились. Здесь почти каждый -
внук или внучатый племянник Шарикова.
- И Заведеев?
- По прямой линии. А председатель Фомушкин - по женской. Его отец был
женат на дочке Шарикова. Но что-то не так в генах. Не собачьи гены... Вот
я тебе как брат брату предлагаю - помоги мне. Я тебе клинику, а ты мне -
народ.
- Я что-то не понимаю, куда ты клонишь, - сказал Борменталь.
- Так ведь проще простого! Будет клиника - будут операции. У меня
кандидаты есть. Будешь их... по Преображенскому-Борменталю. Такие люди
выйдут! Тимофей просится с командой, - кивнул Василий на пустые,
оставленные собаками миски. - Полкан дворовый у Дарьи Степановны. Давно
мечтает, даже завидует мне втихаря... И мне с ними легко будет работать.
- Так ты мне предлагаешь собак в людей переделывать?! - наконец дошло
до Борменталя.
- Во! Понял? Сообразительный тоже. Как собака, - похвалил Дружков.
- А монополию не боишься потерять?
- Монополия - тормоз прогресса, - серьезно сказал Василий. - С точки
зрения перестройки моя идея - правильная. Президент одобрит.
- Вот пускай Президент и оперирует! - заорал Борменталь, вскакивая со
стула. - Бред! Это безнравственно - собак в людей поголовно!
- Не поголовно, а по желанию. Кто хочет собакой остаться -
пожалуйста!
- Безнравственно все равно!
- А водку пить - нравственно? А спекулировать, в чужой карман
смотреть, ждать милостыню от германцев - нравственно? - перешел в
наступление Василий. - Вы новых людей, говорят, семьдесят лет делали.
Наделали. Теперь мне дайте... Давай демократически вопрос ставить. Если
захочешь не только собак оперировать, я не возражаю. Можно и кошек, хотя
прямо скажу - не верю я в кошек. Не перестроечное животное, хитрое. А
лошади - почему не попробовать?
- Василий, вы - сумасшедший, - заявил Борменталь.
- Сумасшедших собак не бывает. Это вам в любой ветеринарной лечебнице
скажут.
- Все! Хватит! - завопил Борменталь, бросаясь к выходу.
Но не успел он сделать и шагу, как в зал столовой ворвался Швондер,
за которым едва поспевала Марина. Вид старика был безумен. Швондер, тяжело
ступая и припадая на правую ногу, кинулся вначале к раздаточному окошку,
чем весьма напугал обеих девушек. На лице старика были написаны боль, ужас
и крушение идеалов. Он поискал глазами в кухне, обернулся и наконец увидел
Василия, сидящего за столиком.
- Полиграф! - проговорил Швондер с интонацией Тараса Бульбы,
обращающегося к отступнику-сыну.
- Слушаю вас, Михал Михалыч, - отозвался Василий.
Швондер приблизился к нему, сверля взглядом.
- Правду люди говорят? - спросил он еще с какой-то надеждой.
- О чем вы? - Василий встал.
- "Мерседес" твой? Это все... твое? - жестом указал он вокруг.
- Машина моя. Остальное - собственность кооператива, - скромно
отвечал Василий.
- Предаю революционной анафеме как ренегата и перерожденца! -
громогласно объявил Швондер, поднимая правую руку. - Знал ведь, что не
Полиграф ты, но верил... Верил, что продолжишь дело Полиграфа. А ты мразью
буржуйской оказался... Продал республику. Знать тебя больше не знаю и буду
требовать исключения из партии!
Произнеся эту речь, Швондер покачнулся, так что Борменталь сделал
движение подхватить его, но старик справился сам и, поникнув лохматой
нечесаной головой, покинул столовую.
- Неприятно получилось... - пробормотал Василий. - Кто ему донес?
- Не донес, а раскрыл ваше лицо, - выступила вперед Марина. - Нельзя
двурушничать, Василий. А то с ним вы за революцию, а сами - настоящий
коммерсант. Кроме денег, ничего не интересует...
Дружков вздохнул, почесал рыжий затылок.
- Странные вы - люди... Старику немного осталось, ломать его, что ли?
Подпевал ему, вреда от этого нет. Да мне вообще наплевать на ваши
революции, демократии... Ошейник сняли - спасибо. Дальше я сам пищу
добывать должен. А вы грызитесь, - горько заключил Дружков и направился к
выходу.
Уже в дверях остановился, взглянул на Борменталя трезво и холодно.
- Подумайте о моем предложении. Клиника за мои средства и за каждую
операцию - десять тысяч. Долларов.
И вышел.
Заведеев подъехал к коттеджу Борменталя на желто-синем милицейском
"уазике" и рысью побежал к дверям. На стук вышла Алена.
- Отец дома? - спросил участковый.
- Дома.
- Отдыхает?
- В шахматы играет с компьютером.
- С кем? - не понял Заведеев.
- С машиной. Проходите.
Участковый зашел в сени. Через минуту, вызванный дочерью, появился
Борменталь в домашнем костюме.
- Приветствую, Дмитрий Генрихович, - козырнул Заведеев.
- Что-нибудь случилось? - спросил доктор.
- Председатель поселкового Совета просит вас на совещание.
- Да что стряслось? Воскресенье... - недовольно проговорил
Борменталь.
- Время не терпит. По дороге расскажу.
Пока ехали в поселковый Совет, участковый рассказал Борменталю, что
ситуация в деревне обострилась. Дружков со своим кооперативом взял в
аренду близлежащие поля, по слухам, всучив большую взятку в райагропроме.
- На лапу дал. У них, у собак, просто, - прокомментировал Заведеев.
Мало того, Дружков приватизировал и местный магазин, в котором
последний год, окромя водки раз в месяц, турецкого чая и детского питания
"Бебимикс" ничего не водилось. Опять же дал на лапу в управлении торговли.
В результате в магазине появилось молоко, масло, хлеб и некоторые другие
продукты...
- Да, я знаю, - вспомнил Борменталь. - Жена говорила.
...Которые выдаются по талонам, причем талоны распределяет все тот же
кооператив, то бишь Дружков.
- Собакам и людям - по одинаковой норме! - с негодованием сообщил
Заведеев.
- Безобразие, - кивнул Борменталь.
И вообще, Василий зарвался, социальная напряженность в деревне
растет, трудящиеся требуют защиты от Совета. С этой целью Фомушкин срочно
сзывает совещание.
- Я лицо не административное, - возразил Борменталь.
- Вы очень нужны, - сказал участковый.
В холодном нетопленом помещении Совета, выгодно отличавшемся от офиса
кооператива отсутствием всяческих удобств и загаженностью, участкового с
доктором встретили Фомушкин и коллега Борменталя Самсонов. Оба были в
полушубках и шапках.
Фомушкин, приземистый мужик с красным от ветра и алкоголя лицом,
пожал Борменталю руку железными короткими пальцами.
- Присаживайтесь, товарищи, - указал он на ломаные стулья.
Кое-как сели. Фомушкин выложил на стол блокнот.
- Долго говорить не буду, - сказал Фомушкин. - Надо что-то
предпринимать. Народ нас не поймет, если мы... Товарищ Самсонов, доложите.
Самсонов вынул из-за пазухи документ, оказавшийся письмом к главному
санитарному врачу области, и зачитал его. В письме красочно описывались
угроза эпидемий, многочисленные покусы населения, шумовые воздействия от
лая и воя по ночам и прочие беды, свалившиеся на Дурыныши в связи с
чрезвычайно высоким скоплением бродячих собак.
- Ну, положим, собак дразнят... - несмело возразил Борменталь.
- Проходу от них нет, вот и дразнят, - отрубил Фомушкин.
Заканчивалось письмо призывом принять срочные меры.
- Это не все, - сказал председатель. - Я санкционировал демонстрацию
протеста населения против кооператива. Организатор - ваша жена, - показал
он пальцем на Борменталя. - Дружков заявил альтернативную демонстрацию
собак, я запретил. В конституции о демонстрациях собак ничего не
говорится.
- Логично, - кивнул доктор Самсонов.
- Но и это еще не все, товарищи, - вкрадчиво вступил участковый. -
Надо что-то делать с самим Дружковым. Псы без него - ноль, сколько их
раньше было - и не мешали...
- Посадить его за нарушение паспортного режима нельзя? Он ведь все
еще не прописан, - сказал председатель.
- Надолго не посадишь. Да и откупится. Денег у него больше, чем наш
годовой бюджет, - сказал Заведеев.
- Чем пять бюджетов, - поправил Фомушкин.
- О чем мы говорим, друзья? - улыбнулся доктор Самсонов. - По
существу, о собаке. Посадить собаку можно, но не в тюрьму - на цепь!
Предлагаю именно так подходить к вопросу.
Фомушкин задумался. Видно было, что идея ему нравится, но он не видит
методов ее осуществления.
- Как же так - председателя кооператива и на цепь? У него расчетный
счет в банке, круглая печать...
- Если признать недееспособным... - вставил Заведеев.
- Нет-нет! У него вполне здравый ум, смекалка, вообще, очень
талантливый пес, - сказал Борменталь.
- Ловлю на слове! Пес! - засмеялся Самсонов.
- Кстати, вы не выяснили, кем был тот потерпевший, помните? Три
месяца назад, на шоссе? - спросил Борменталь участкового.
- Кажется, не установили личность, - сказал участковый.
- М-да. Пересилили собачьи гены... - вслух подумал Борменталь.
- Как вы сказали?
- Нет, это я так.
- Вам решать, Дмитрий Генрихович, - сказал Фомушкин. - Сумели его
человеком сделать, сумейте поставить на место.
- Как это?
- Обратная операция, коллега, - жестко произнес Самсонов. - Нет
такого человека - Дружков! Есть собака Дружок.
- Из собаки человека труднее сделать. А уж из человека собаку... -
заискивающе начал Заведеев.
- Да? Вы пробовали? - вскинулся Борменталь.
- Доктор, советская власть просит, - примирительно сказал Фомушкин. -
Пса хорошего сохраните. Неужто не жалко его по тюрьмам пускать? А мы его
точно посадим. Если не за режим, то за взятки. Если не за взятки, то за
подлог... Найдем, за что посадить.
- А как же все то, что он здесь успел... - растерялся доктор.
- Это не волнуйтесь. За нами не пропадет. Клуб отремонтирован, очень
хорошо. Столовую общепиту передадим, магазин вернем торговле... Все
спокойнее будет. О людях надо думать, не о зверях.
Борменталь забарабанил пальцами по столу. Внезапно зазвонил телефон.
Фомушкин поднял трубку, минуту слушал, после чего положил ее и сказал
коротко:
- Швондер скончался.
Швондера хоронили в ясный солнечный день, нестерпимо пахнущий весной,
несмотря на легкий морозец. В парке больницы, между бюстами великих ученых
и памятником Преображенскому, накрытому белой простыней, чернела в снегу
свежая могила; похоронный оркестр оглашал окрестности звуками траурного
марша.
От коттеджа Швондера к могиле по парковой аллее медленно двигалась
похоронная процессия. Впереди шагали Фомушкин и Дружков с орденами Ленина
и Красной Звезды на бархатных подушечках. Следом ехал открытый грузовик с
гробом, за которым шествовало население Дурынышей, а позади - кооператив
"Фасс" в полном составе: полторы тысячи собак.
Колонна собак растянулась метров на триста.
Процессия приблизилась к могиле, грузовик остановился, гроб
переместили на подставку. Траурный митинг начался.
Однако, то ли фигура Швондера не пользовалась любовью жителей
Дурынышей, то ли из-за обилия собак, но в размеренный и скорбный сценарий
траурной церемонии стали вплетаться посторонние нотки. Уже во время речи
Фомушкина раздался откуда-то сзади возглас: "Собаке - собачья смерть!",
как раз в тот момент, когда Фомушкин перечислял заслуги Швондера перед
Советской властью. Кричавшего установить не удалось. Естественно, такой
выпад не прошел незамеченным среди собак, отозвавшихся лаем, на секунду
заглушившим медь траурного оркестра.
И далее, во время выступления представителя ветеранов - старика в
полковничьей шинели - над толпою взметнулся плакат: "КГБ - цепной пес
КПСС!", возникший в том месте, где стояли Марина Борменталь и доктор
Самсонов. Кооператоры отреагировали соответственно.
Едва гроб опустили в могилу и поспешно забросали землей, как в
открытом кузове грузовика оказался Дружков. Он был в модной импортной
куртке черного цвета, его непокрытая рыжая шевелюра горела в солнечных
лучах.
- Люди! - обратился он к собравшимся. - Не надо никого осуждать. Я
тут недавно одну книгу прочел. Хорошая книга. Там написано: "Не судите да
не судимы будете". Один человек сказал... Простите нас все, мы добра
хотим. Запущена земля, конуры обветшали, пищи мало. Грыземся. Виноватых
ищем. А собака - она всегда виноватая. Собака, как никто, вину свою чует.
Злобство ее - от цепи да поводка. Вот сейчас цепь сняли, и собака
радуется, старается для пользы общего дела. Веселой стала собака. У вас
много чего было раньше, счеты у всех свои. А у нас только начинается. Мы
никого не виним. Прошу - не пинайте собаку, она вам пользу принесет. Я
хочу в знак примирения и в память о Швондере воссоздать в первоначальном
виде памятник человеку, которым первым вывел собаку в люди, и памятник
этой собаке. Катя, давай! - Василий махнул рукой.
Катя, находящаяся у памятника, дернула за веревку, покрывало сползло
с фигуры профессора, и собравшиеся увидели рядом с бронзовым
Преображенским бронзовую собаку. На постаменте под старой надписью
блестела золотом новая: "Полиграфу Шарикову от кооператива "Фасс".
Оркестр заиграл марш, и колонна собак торжественно двинулась мимо
памятника.
Марина подошла к Дружкову.
- Василий, зачем вы это сделали? Вы хоть поинтересовались - кем был
этот Полиграф?
- А кем он был?
- Сволочью, - сказала Марина.
- Жаль, конечно, - вздохнул Дружков. - Лучше бы героем. Но ведь был?
Куда от него денешься? Пускай стоит, напоминает, из кого мы вышли. А
дальше - наше дело.
Облава была организована по всем правилам военного искусства. В
понедельник утром платформа Дурыныши была закрыта, поезда следовали мимо
без остановки, благодаря чему городские проводники, прибывающие в деревню
за собаками-кооператорами, не смогли попасть к конторе, где с утра
дожидались выхода на работу несколько сотен собак. В десять утра на
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг