Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
   - А что я вам говорил?
   Короче говоря, именно эта строчка: "Свидетель спал. Ничего не  знает"
- стала первым толчком к замыслу романа, в котором  я  намереваюсь  дать
самые полные и достоверные показания о нашем доме, его жильцах и феноме-
не перелета.
   Узнав от Сергеева об этом факте, потрясшем мое воображение, я принял-
ся расхаживать по комнате, не обращая внимания на сержанта, который  за-
думчиво перебирал книги на полке... я  увлекся  и  взволновался...  живо
представил соседей - тех же Ментихиных,  Демилле,  Вероятновых...  Мысль
моя бежала куда-то вдаль, предугадывая и нагромождая события; внезапно я
стал собирать чемодан. Сергеев встрепенулся.
   - Вы куда это... чемодан?
   - Простите, сержант! - горячо заговорил я. (Филарет навострил уши.) -
Ради всего святого! Мне нужно немедленно покинуть дом. Я оставлю вам ад-
рес, не бойтесь... Оставлю ключ от квартиры - приходите, отдыхайте,  жи-
вите... Выпустите только! Мне нельзя здесь, я не могу сейчас. Потом вер-
нусь, вот увидите. Я только возьму пишущую машиночку, ладно?.. И  своего
кота, хорошо?.. Я здесь неподалеку. Буду писать, вы  будете  читать.  Мы
будем как писатель и читатель...
   - Зачем это вам? - грустно спросил Сергеев.
   - Не знаю. Хочется, хоть убей... Выпустишь?
   - Я-то, может, и выпустил бы. Там не выпустят,  -  кивнул  Сергеев  в
сторону улицы.
   - Мы их обманем, обманем... - я и вправду как  помешанный  застегивал
чемодан, надевал плащ, засовывал в футляр пишущую машинку.  Филарет  сам
полез в корзину, в которой я обычно вывозил его на дачу.
   Мой напор смутил Сергеева. Он уже вертел второй ключ от моей  кварти-
ры, уже озирался по сторонам, как бы ища выхода... Преступник может  ув-
лечь преступлением даже блюстителя порядка!  Сергеев  почему-то  поверил
мне. Пожалуй, из него мог бы получиться редактор!
   Я распахнул окно. Прямо подо мною расстилалась внизу крыша  соседнего
дома. Апрельский ветер пахнул в лицо. Я успел черкнуть Сергееву свой но-
вый адрес и, подхватив чемодан, машинку и корзину с Филаретом, вспрыгнул
на подоконник.
   - Бывай, сержант! - воскликнул я и птицей  перемахнул  через  провал,
отделявший меня от соседнего дома.
   Грохнула жесть, точно удар первой весенней грозы; я побежал  по  нак-
лонной крыше вверх, перелез через  конек,  спустился,  прыгнул  снова...
Крыши вели меня вдаль от моих окон - к вам, милорд, к правдивому и  сво-
бодному вымыслу, к свидетельским показаниям, не стесненным  протоколом,-
прочь, прочь от своих героев! Я убегал от них - к ним, от себя -  к  себ
е... кошки высовывали свои треугольные мордочки  из-за  кирпичных  труб;
качались, как мачты, телевизионные  антенны  коллективного  пользования.
Прощай, кооператив!..
   Сергеев провожал меня взглядом,  в  котором  читались  сочувствие,  и
сострадание, и скорбь по невыполненному служебному долгу. Затем он засу-
нул за отворот шинели книгу "Приключения Шерлока Холмса" и шагнул к две-
ри.
   Только он хотел открыть ее (я в это время убежал по  крышам  почти  к
Большому проспекту и уже выбирал место, где  бы  спуститься  на  грешную
землю), как услышал глухой стук. Сержант рывком распахнул дверь, готовый
к чему угодно, и увидел на пороге мою соседку слева Сарру Моисеевну Фин-
кельман, пожилую даму, работавшую смотрительницей в Эрмитаже.
   - Таки ви не знаете, дадут свет или как? -  спросила  она.  -  Фи,  я
обозналась! Я думала, это ви, а это совсем не ви...
 
 
   Глава 7
   ФАМИЛИЯ ДЕМИЛЛЕ
 
   - Не кажется ли вам, сударь, что наш роман начинает напоминать  свят-
цы, где даже я, профессиональный пастор, с трудом ориентируюсь в именах?
   - Тогда уж телефонную книгу, милорд. Это расхожее сравнение, но между
тем ввертывающие его в речь люди, по-видимому,  не  обладают  фантазией.
Нет ничего увлекательнее чтения телефонной книги!
   Я вспоминаю детство, когда отец купил только что вышедшую  телефонную
книгу абонентов личных телефонов. Это был  огромный,  особенно  по  моим
детским понятиям, том, содержавший ровные столбцы фамилий, адресов и те-
лефонов. Весь Ленинград, спрессованный картонными обложками, жил в теле-
фонной книге, и мне временами казалось, что жители  города  в  виде  ма-
леньких черных фамилий ползают по страницам, как  муравьи,  делают  свои
делишки, переговариваются, пересмеиваются... Я раскрывал книгу наугад  -
они всегда успевали выстроиться в ровные колонки. Ни разу  не  удавалось
застать кого-то в бегах. Время было такое, начало пятидесятых годов.  Но
я отвлекся.
   Мне доставляло странное удовольствие  подсчитывать  число  одинаковых
фамилий. Иногда казалось, что фамилии, как и люди, обладают характерами,
проглядывалось и деление на сословия и классы. Скромные и серьезные Ива-
новы занимали многие страницы; было ясно, что они, наряду  с  Петровыми,
составляют основу общества, хотя между ними вызывающими группками пробе-
гали Иванцевичи и Иваницкие. Ивановых и Петровых были дивизии, Семеновых
и Никитиных - батальоны, рота  Барабановых,  взвод  Лисицких,  отделение
Перчиков. В этой книге были кварталы, заселенные Суховыми,  коммунальные
квартиры, набитые Моховыми, отдельные особняки Скребницких и  Бонч-Бере-
зовских.
   Прослеживая этимологию, я докапывался до глубин  отечественной  исто-
рии, когда видел фамилии Смердова или Шуйского, а то вдруг оказывался за
границей, натыкаясь на Цоя, Тойвонена или Гомеса.
   Поражали двойные фамилии: Грум-Гржимайло, Коровин-Босой, Лебедев-Лео-
нидов, будто их обладатели резервировали себе  возможность  прожить  две
жизни - одну Грумом, другую -Гржимайло... возможно, они так и делали.
   Несмотря на разнообразие, фамилии удивляли меня  своею  уживчивостью.
Копелевичи мирно соседствовали с Коршуновыми, Думбадзе  -  с  Дульскими,
Охрименко - с Очеевыми. Все были набраны одинаковым  шрифтом,  приоритет
был исключительно алфавитный; мои муравьишки не обзывали друг друга  ка-
цапом, чечмеком, жидом, - у каждого был свой номер телефона, по которому
они могли позвонить друг другу и потолковать о разных разностях.
   Позже, в юности, изучая иные телефонные  книги,  а  также  документы,
построенные по их принципу, а главное - наблюдая, какое впечатление про-
изводят фамилии (простые фамилии!) на  моих  соотечественников,  я  имел
несчастье убедиться, что уживчивость эта мнимая...
   Взять хотя бы фамилию нашего героя.
   В телефонной книге Ленинграда она встречается в единственном  экземп-
ляре, а именно "Демилле В. Е." - это отец Евгения Викторовича,  умерший,
как я упоминал, три года назад. Рядом с Демилле, сверху, стояла  фамилия
Демиденко, а снизу - Демина. Обладателей той и  другой  было  достаточно
много. Демилле вклинился между когортой  Демиденко  и  отрядом  Деминых,
точно клин, вбитый в землю на границе России и Малороссии.
   - Клин был французский? Странно!
   - Исторически в этом не было ничего странного...  фамилия  Демилле  в
России берет свое начало от французского подданного Эжена Милле  (Eugene
Millet), который по случайному совпадению был ровесником Пушкина  и  ро-
дился в провинции Русильон, в крестьянской семье. Двадцати лет  от  роду
молодой предприимчивый русильонец покинул отчий дом,  овладев  расхожими
ремеслами, и устремился в далекий Санкт-Петербург, видимо, найдя  созву-
чие в названии родной провинции и загадочной, утопающей  в  снегах  (так
казалось Эжену) огромной страны на востоке.
   - Россия, русский, Русильон!..
   Первое, что сделал Эжен Милле в Петербурге - это прибавил к своей фа-
милии дворянскую приставку "де", которая вскоре сама собою слилась с фа-
милией, нисколько, впрочем, не обманывая знающих  толк  людей:  "Millet"
по-французски означает "просо", а следовательно, вряд ли может быть дво-
рянской фамилией; она, скорее, подходит для крестьянина, коим и был отец
Эжена... Тем не менее фамилия родилась и даже получила в Петербурге  из-
вестность среди купеческих дочек как фамилия модного "парижского" парик-
махера (в числе ремесел, которыми владел Эжен, было и ремесло  цирюльни-
ка). Демилле-прародитель ловко  использовал  тщеславие  богатых  купчих,
млеющих перед "мсье Демилле, парикмахером из Парижа"... впрочем, профес-
сией Эжен владел недурно, что позволило ему вскоре твердо встать на  но-
ги, обзавестись женою (из тех же купеческих дочек, с солидным приданым),
домом, экипажем и тремя детьми. Старшего сына, родившегося в 1827  году,
Эжен назвал Виктором, вероятно, в честь своих побед (деловых и любовных)
в России. Русильонец прижился, мысль о возвращении на  родину  все  реже
посещала его, хотя русским языком Эжен так и не овладел  -  разговаривал
отвратительно - как его понимала супруга  Евдокия  Дормидонтовна?..  Два
сына и дочь обоими языками - papa и maman -владели в совершенстве.
   Младший сын Петр не продолжил мужскую ветвь рода Демилле, дочь  Клав-
дия, выскочивши замуж восемнадцати лет, само собою, слилась  с  русскими
фамилиями, а Виктор родил Александра Демилле... было это... дай Бог  па-
мяти! - в 1855 году, в разгар Крымской кампании, отзвуки которой  Виктор
Евгеньевич Демилле-второй чувствовал и на своей шкуре: к тридцати  годам
он был приват-доцентом Петербургского университета,  и  его  французская
фамилия не очень хорошо вязалась с приливом патриотизма, охватившим сту-
дентов во время Крымской войны.
   Александр Викторович Демилле-третий был, пожалуй, самым блистательным
представителем рода. Он поступил на военную службу, дослужился  до  пол-
ковника, получил-таки настоящее российское дворянство и погиб в Порт-Ар-
туре в 1904 году, оставив после себя сына Евгения и дочь Марью.
   Евгений Александрович Демилле-четвертый закончил университет, был ис-
ториком, просиживал днями в архивах, заработал в архивной пыли  чахотку,
от которой и умер в скором времени после революции. Его жена,  Екатерина
Ивановна Демилле, в девичестве Меньшова, бабушка нашего героя,  пережила
мужа на пятьдесят лет, но замуж снова не вышла -воспитывала и  поднимала
трех сыновей - старшего сына Виктора, 1912 года  рождения,  и  двух  его
братьев-близнецов -Кирилла и Мефодия, названных так по воле историка-от-
ца. Они были двумя годами младше.
   Виктор Евгеньевич Демилле-пятый восемнадцати лет выпорхнул  из  мате-
ринского дома, освободив мать от заботы о нем. Он уехал в Томск,  посту-
пил там в открывшийся медицинский институт, закончил  его  и  отбыл  еще
дальше - в Приморье, сначала в город Уссурийск, а потом -  во  Владивос-
ток. Там за год до войны родился Евгений Викторович. Мать его  Анастасия
Федоровна была из украинских поселенцев, переехавших в Приморье в начале
века, работала в больнице санитаркой, потом - медсестрой;  в  той  самой
больнице Владивостока, где Виктор Евгеньевич работал хирургом.
   Надо сказать, что удаленность врача Демилле  от  европейских  центров
России, возможно, спасла ему жизнь, ибо его младшие братья Кирилл и  Ме-
фодий бесследно исчезли в 1937 году, будучи еще совсем молодыми  людьми.
К тому времени оба они, активные осоавиахимовцы, были призваны  в  Воен-
но-Морской Флот по комсомольскому набору и проходили обучение в  морском
экипаже Кронштадта. Оттуда в ненастную ноябрьскую ночь их вывезли на ка-
тере в Ленинград, где следы затерялись.  Мать  Екатерина  Ивановна  нес-
колько месяцев ничего не знала, а узнав об аресте, послала с  оказией  в
Уссурийск, где работал старший сын, короткое письмецо: "Витя!  Кирюшу  и
Мишу взяли. Не пиши мне больше, пока это  не  кончится.  Твои  письма  я
сожгла, адрес потеряла. Благодарю Бога, что отец не дожил до этого. Про-
щай, мой хороший! Твоя мама".
   Однако Екатерина Ивановна бумаги сына, которые могли  бы  указать  на
его местонахождение, не сожгла, как писала в записке, а надежно  припря-
тала - и не напрасно. Через полгода после ареста близнецов  пришли  и  к
ней, произвели обыск... Надо думать, искали след старшего  сына,  но  не
нашли.
   Виктор Евгеньевич затерялся, поменял несколько мест работы,  перестал
в анкетах упоминать о братьях (о своем дворянстве он и раньше не  упоми-
нал, как и близнецы, за что, видимо, те и поплатились... очень уж им хо-
телось вступить в Осоавиахим!), но тем паче чувство вины перед  братьями
не давало ему покоя, глодало до самой смерти. Не  разделил  их  долю,  а
должен был разделить.
   И он действительно не писал матери и ничего не знал о ней  целых  де-
сять лет. К тому времени Виктор Евгеньевич уже отслужил в армии  (участ-
вовал в войне с Японией), защитил диссертацию, заведовал крупной  клини-
кой, где заявил о себе смелыми операциями; потом перешел  на  преподава-
тельскую работу в медицинский институт, а в 1947 году переехал с  семьей
в Ленинград. Семья к тому времени пополнилась Федором и Любашей.
   Каковы же были удивление и радость профессора Демилле, когда он обна-
ружил в Ленинграде свою постаревшую уже мать,  которая  жила  на  старом
месте, в квартире, некогда принадлежавшей  деду  Виктора  Евгеньевича  -
полковнику Демилле, но занимала, естественно, лишь одну комнату.
   Через некоторое время реабилитировали Кирилла и Мефодия,  разумеется,
посмертно. Виктору Евгеньевичу удалось получить сведения о том, что  Ки-
рилл умер в Соловках еще до войны, а Мефодий погиб  под  Сталинградом  в
составе одного из штрафных батальонов.
   Вскоре после этого поехали всей семьею в Шувалово, на  кладбище,  где
похоронена была мать Екатерины Ивановны и где за серым камнем  маленькой
часовенки над ее могилой, в сухой недоступной взгляду нише, хранился де-
ревянный ларец с семейными бумагами: письмами, дипломами,  фотографиями.
Там же находился фамильный медальон с миниатюрой, изображавшей  прароди-
теля Эжена Демилле. Ничто не пропало и не попортилось. С того дня  семья
Демилле как бы вновь обрела свою историю, и шестнадцатилетний  Женя  Де-
милле под руководством бабушки вычертил генеалогическое  древо,  началом
которого был прапрапрадед Эжен. Эта работа совпала по временам с Двадца-
тым съездом, произведшим в голове Евгения основательную встряску.  Тайна
его фамилии, долгое время мучившая юношу, раскрылась полностью, хотя на-
ученный печальным опытом отец по-прежнему не любил разговоров о дворянс-
ком прошлом семьи.
   Зато бабка переживала вторую молодость. Внезапно она сделалась легко-
мысленной, словно не было за плечами сорока лет жизни без мужа,  утерян-
ных сыновей, блокады, случайных заработков то ремингтонисткой, то  репе-
титоршей, то делопроизводительницей загса, то...  всего  не  упомнишь  -
она, открыв, наконец, клапаны, без удержу вспоминала молодость, какие-то
мифические балы, штабс-капитанов, адъютантов ее свекра полковника Демил-
ле, конки, экипажи, журнал "Ниву", первую империалистическую войну,  ре-
волюцию... Далее воспоминания обрывались. Однажды вдруг  бабка  потащила
внуков Евгения и Федора на Волково  кладбище,  где  показала  им  могилу
прапрадеда Виктора: черный мраморный крест, на котором едва заметны были
золотые когда-то буквы: "Викторъ  Евгеньевичъ  Демилле,  приватъ-доцентъ
Петербургскаго Императорскаго Университета". Женя вздрогнул - так  звали
отца; история ходила по кругу.
   Так, предаваясь беззаботным воспоминаниям и  напевая  модные  песенки
своей молодости, Екатерина Ивановна  прожила  последние  пятнадцать  лет
жизни и тихо скончалась в семидесятом году, восьмидесяти пяти лет от ро-
ду. Старший сын пережил ее на семь лет. Если бы не история с домом,  ко-
торая, собственно, нас и занимает, я мог бы... А почему вы притихли, ми-
лорд? Вам все понятно? Я  изложил  на  нескольких  страницах  события  -
страшно сказать! - полутора веков... и никаких вопросов?
   - Я размышляю.
   Итак, Евгений Викторович Демилле, как мы только  что  убедились,  был
французом чуть более, чем на три процента. Точнее, в его жилах текла од-
на тридцать вторая французской крови. Нельзя сказать,  чтобы  оставшаяся
жидкость была чисто русской: наблюдались украинцы по материнской  линии,
проглядывалась в конце прошлого  века  двоюродная  прабабка-эстонка,  за
спиною которой из глубины лет смотрели строгие лица финнов, затесалась в
компанию и грузинская княжна каким боком, понять трудно, - но  французов
больше не было ни единого. Тем не менее  окружающие  единодушно  считали
Евгения Викторовича французом, чему способствовали, кроме фамилии, неиз-
вестно каким чудом сохранившийся от далекого русильонца нос с  горбинкой
и не совсем славянский разрез глаз.
   - Вот еще один факт в вашу главу о носах, мистер Стерн!
   - Да, носы на удивление живучи!
   Конечно, брат Федор и сестра Любовь были французами не более (но и не
менее!), чем Евгений. Интересно, что к своему происхождению все трое от-
носились совершенно по-разному.
   Евгений Викторович уважал свое прошлое, однако фамилия вызывала у не-
го противоречивые чувства. С одной стороны, он гордился достаточной изб-
ранностью и единственностью фамилии в телефонной книге, но  с  другой  -
сознавал, что французские лавры ("Скажете тоже, лавры!..") не совсем  им
заслужены, и те три процента крови далекого предка, что насчитывались  в

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг