Изания брала на себя/ и поселиться в Златогорье, тем более что бывшая
балерина ещё и в кино проработала несколько лет в монтажной, а им
монтажница была нужна позарез.
Здесь постоянно что-то горячо обсуждали - Айрис привила Златогорской злите
вкус к методу "мозговых атак", и в отличие от ни к чему не обязывающих
русских разговоров "за жизнь" по "проклятым вечным вопросам", в квартирке
Айрис все дискуссии скорее напоминали "Совет в Филях", за которыми
следовали немедленные приказы и военные действия.
Иоанна не уставала восхищаться умением американки дерзко вторгаться в
самые рискованные темы, обсуждая во всех деталях какой-нибудь "виртуальный
секс", и одновременно держать строжайшую дистанцию с сильным полом, не
допуская никаких вольностей и оставаясь, тем не менее, "своим парнем",
"товарищем", напоминая комсомолку-энтузиастку "пламенных лет". Она даже
носила поверх джинсы модную в те годы блузу в широкую полоску -
нежно-фиалковые полосы чередовались с чернильными.
Виртуальная стайка сизарей во главе с Айрис летала по Изан-нету и
Интернету, хлопоча неустанно по земным и заоблачным делам Изании. То
выискивая по миру "наших", то оказывая помощь, то требуя помощи, разнося в
клювах по всему свету егоркины идеи и проповеди, разоблачающие очередные
козни Вампирии... Торопясь, пока Интернет не стал рупором грядущего
царства Антихриста, успеть напакостить Зверю где только можно. И радуясь
этому великому изобретению человечества, позволяющему не выходя из дома
беседовать "от сердца к сердцу" с любым "гражданином вселенной" -
просветить, защитить, утешить, помочь, воодушевить...
Айрис ликовала, что можно наконец-то доставать, обстреливать Вампирию хотя
бы из виртуального пространства, потому что в реальном поле до неё нынче
не добраться - ни в Эсэнговии, ни, тем более, у них в Штатах. Мол, это
только на словах там "свобода слова", а попробуй-ка сунься в солидную
редакцию или издательство с какими-либо кардинальными ниспровергающими
идеями - глухо, как в танке, как говорят в России. Отдельные факты - бичуй
на здоровье, но никаких выводов и обобщений, никаких подкопов под ОСНОВЫ.
Вся критика должна быть направлена на улучшение капитализма. Ну, например,
некоторые мечтают о возврате к "добрым старым временам", они за свободное
предпринимательство и против монополии. Их девиз "Любовь к Богу, стране и
семье". "Опора на себя, облагороженная чувством к общине", как говорит Боб
Доул. Многие считают, что нынешний рынок является смертельным врагом
общества, которому он вроде бы должен служить. /Майкл Пьюсэй/. Другие
прямо заявляют, что человека превратили в "калькулятор"...
Но попробуй потрясти "основы основ" какой-либо "революцией сознания", если
и раскопаешь какое-нибудь непуганое издательство или издашь за свой счёт -
без соответствующей рекламы, особенно телевизионной, обеспечен полный
провал. В Штатах без рекламы делать нечего...
А между тем, как рассказывала Айрис, там очень развиты общины-комьюнити, в
них - каждый восьмой американец. Общины организовывают нечто вроде наших
дружин для защиты от преступников, ругают правительство, которому
наплевать на простых американцев, и сетуют на отсутствие в обществе
традиционных духовных ценностей. Общины часто смыкаются с религиозными
течениями, откуда Айрис удавалось особенно успешно пополнять ряды изан и
"сочувствующих".
Ну, а уж по части "революционности", по мнению Иоанны, нынешние
американские фильмы ничуть не уступали нашей классике. Айрис показала
парочку таких подрывающих Вампирию идеологических мин: в одной городские
бездомные под предводительством какого-то супермена устроили такую
сокрушительную разборку с коррумпированной мафиозной властью, под такими
крутыми лозунгами обличали "проклятых империалистов", что лента казалась
прямо-таки роскошно снятой в Голливуде клюквой по заказу Лубянки советских
времён.
В другой же высшее общество в буквальном смысле пожрало на глазах у
шокированных зрителей двух попавших в его лапы парней - до последней
косточки. Символика социального вампиризма в чистейшем виде. "Общество" -
так назывался фильм.
Короче говоря, Изания фундаментально готовилась противостоять грядущему
Антихристу, вовсю пропагандируя свою идеологию, налаживая связи и
отстреливаясь "компьютерными пулями" через Интернет.
Кстати о "компьютерной пуле". Обсуждали тут как-то в обстановке строжайшей
секретности, что делать с одним чудаковатого вида изобретателем, который
вместе с заявлением о вступлении в Изанию принёс проект такой пули,
разыскивающей по генетическим характеристикам и поражающей любого "
заказанного врага народа", /как он выразился/ - в любой точке земного шара
по Интернету. Сидит такой "враг народа" у компьютера - бац, внезапный
инсульт и концы в воду...
Кулибину, разумеется, никто не поверил. Тогда обидевшийся изобретатель
поведал, что по клочку прилипшей к дивану шерсти линявшего кота Мура
"отольёт" такую кошачью пулю, поэтому лучше коту отныне держаться подальше
от любимого дивана напротив компьютера. Посмеялись.
А вскоре Мура действительно нашли дохлым - не на диване, а у мусорного
контейнера без следов насильственной смерти. И хотя не было никаких
доказательств, что именно Интернет убил несчастного кота, всем стало
как-то не по себе. Изобретателя, у которого оказалось на счету ещё
множество менее крутых патентов, в Изанию всё же приняли после долгой и
бурной дискуссии. А вдруг "пулю-не-дуру" перехватит Вампирия? Он такое
может натворить! Только решили установить за ним строжайшую опеку, взяв
предварительно клятву - никакой самодеятельности. Изобретатель заявил, что
если ему создадут все условия для работы, он вообще за пределы Златогорья
ни шагу, пока его не вынесут вперёд ногами.
Как ни пыталась Иоанна уговорить Айрис показать ей хоть издали этого
Кулибина, та лишь отшучивалась, что он-де ходит в шапке-невидимке.
Такого рода проблемы морально-этического плана возникали в Изании сплошь и
рядом. Например, степень сотрудничества с Вампирией, особенно забугорной.
Следует ли "нашим" учёным принимать предложения стран НАТО поучаствовать в
сомнительных с религиозно-нравственной точки зрения проектах, особенно
имеющих даже косвенное отношение к военной промышленности? Ответ чаще
всего был отрицательным. Чтобы каким-то образом не нести перед Небом
ответственность за убиеных натовскими ракетами, за развращённых какой-либо
голливудской "Лолитой", оболваненных и зомбированных новейшей
психотехникой.
Ещё приходил иногда Лёва Лившиц, "новый русский еврей" с женой, "новой
русской хохлушкой", как они сами себя именовали, тоже финансисткой. Они
сразу же пускались в инопланетные свои банковские разговоры,
"сальдо-бульдо" подсчитывали, дебет-кредит, спорили с набитым ртом, поедая
пельмени. Влюблённость в Златогорье и в шарики, начинённые мясом с луком,
объединяла всех за столом. А где-то к одиннадцати, если не был в отъезде,
являлся сам Егорка - двужильный, непроницаемый, загадочный мальчик-сфинкс
/для Иоанны он всё ещё оставался лужинским мальчиком/. Удивительно было,
как можно спать по четыре-пять часов, всё успевать, так серьёзно
относиться к жизни, решительно не перенося ничего насмешливого, ироничного
по поводу "проклятых вечных вопросов", - судьбы России, Изании, а заодно и
Вселенной. Да и вообще не любил Егорка шутливого легкомысленного трёпа о
чём бы то ни было. Сразу обрезал взглядом или гневным: "ну хватит"!
- "Semper adamas" - /"Всегда несокрушаем"/, - провозглашал тогда Лёва на
любимой егоркиной латыни, чтобы разрядить обстановку. Или: "Qu ocumque
ferar" /"Отовсюду прям"/.
И Егорка разрешал себе едва улыбнуться.
- Егор позволяет себя любить, - говорила Айрис, - Он бы никогда на мне не
женился, если брак не пошёл бы на пользу Изании...
- А ты?
Похожая на вихрастого рыжеволосого пацана, вечно загорелая Айрис, будто
только что сошедшая с гагринского пляжа, с веснушками на чуть вздёрнутом
носике и чувственным гортанным смехом чем-то напоминала Хельге, Денисову
пассию из советского прошлого, о котором Иоанна думала едва не с
ностальгией. И к Айрис он был явно неравнодушен - его тянуло к такому типу
женщин. С Айрис он кокетничал, бодрился, молодел, а Иоанна радовалась
столь явным симптомам его выздоровления.
Ну а Айрис, такая деловая, эмансипированная, яркая, талантливая,
раскованная американочка, Айрис-ириска с золотисто-коричневой кожей и
абрикосовыми, в тон, волосами - призналась, что влюбилась одновременно в
Егорку и его Проект /так она назвала Изанию/, ещё когда Егорка только что
купил развалившийся профилакторий, а она приехала в Москву в долгожданную
командировку по делам своей фирмы. Послали её из-за неплохого русского - у
неё была няня вологодского происхождения, вышедшая когда-то замуж за
еврея, а затем перебравшаяся в Штаты. Но ни по-еврейски, ни тем более
по-английски няня Люба говорить не умела, лишь окала по-русски, а вслед за
ней окала и Айрис. И получалось это у неё обворожительно.
В клуб на Егоркин концерт Айрис попала совершенно случайно /или по воле
Всевышнего/ - ей нужно было передать администратору клуба презент от
американской тети. Внутрь клуба она едва пробилась и, заинтригованная,
зашла в зал послушать виновника такого ажиотажа. Просидела до конца на
ступеньках в проходе, неистово вместе со всеми хлопала и, когда
осчастливленный презентом администратор представил Айрис Егорке, она сразу
же заявила, что они - родственные души, что сразу же влюбилась в его
песни, идеи и в него самого. Что для Америки это тоже невероятно актуально
- помочь каждому человеку не только с самым необходимым, с жильём,
например, потому что проблема бездомных стоит очень остро, но и с
проблемой занятости... Поставить человека на ноги, раскрыть его творческий
потенциал или, как прекрасно сказано у Егора: "Замысел Неба". Эта так
называемая "активная благотворительность" в Америке всегда имела
приоритет, отвечает духу страны и сейчас чрезвычайно актуальна. И она,
Айрис, поддерживает его, егоркины, лозунги, как говорят в России, и
протягивает ему через океан руку.
Егорка, усталый, ещё в гриме и фиолетовом плаще с блёстками-звездами
слушал восторженно окающую американочку без особого энтузиазма.
- У него было совершенно превратное представление об Америке, -
сокрушалась Айрис. Но когда Егорка узнал, что его заокеанская фанатка -
программистка, то, в свою очередь, буквально в неё вцепился и сходу
предложил сотрудничество. На следующий день они встретились, чтобы
обговорить детали, а ещё через несколько дней Айрис попыталась его
соблазнить, но потерпела фиаско. Айрис чувствовала по-женски, что ему
нравится, и намекнула было, что он боится КГБ. Но Егорка откровенно
пояснил, что никакого КГБ уже в помине нет, однако секса между ними, кроме
освящённого церковью брака, быть не должно. Но он ей может, коль на то
пошло, сделать предложение. Если она, конечно, согласится принять
православие.
Ошеломлённая такой строгостью нравов в атеистической, как она полагала,
стране, Айрис очень серьёзно /она всё делала очень серьёзно/ засела за
православные труды, рекомендованные не менее ошеломлённой Варей. Варя не
знала, радоваться или паниковать. С одной стороны, Егорка часто ей
говорил, что для Дела, которое он замыслил, нужна полная отдача и семью
заводить он не имеет права. Зная аскета Егорку, что он никогда не пойдёт
на случайные связи, она понимала, что сын себе уготовал тяжкие испытания.
Егорка отмахивался:
- Не тяжелее монашества, мама. Мне бы твои заботы...
И вот Айрис. Нежданно-негаданная невеста из страны жёлтого Дьявола,
царства Мамоны, да ещё имеющая отношение к компьютерам, к Интернету -
всемирному банку данных. С этого, как опасались некоторые старцы, и
начнётся антихрист, - каждому жителю земли порядковый номер и печать на
руку и чело...
Умненькая, самостоятельная и неожиданно духовно подкованная Айрис, даже
слышавшая о великом расколе 1054-го - /"что-то из-за чистилища"/ -
произвела, тем не менее, благоприятное впечатление. "Супер-баба", -
подытожила Варя, хотя Егорка и метнул в неё гневный свой взгляд.
За католичество Айрис не держалась, сказав, что если Господь хочет, чтобы
отныне она шла к Нему другим путём вместе с посланным ей возлюбленным,
значит, так тому и быть.
И ещё она сказала, что Истина одна, однако путей к ней много. Что люди
получают конфессию как бы в наследство or рождения, от отца с матерью, но
коли жизнь так сложилась, она готова разобраться, изучить православие. И,
если не найдёт в своей совести препятствий, согласна его принять.
Препятствий Айрис не нашла - напротив, зачитывалась отцом Павлом
Флоренским, Сергием Булгаковым, Хомяковым, и Варя надеялась, что скоро
американочка дорастёт и до святых отцов. Без особого труда было получено
согласие и от родителей Айрис, которым она ежедневно в телефонных
разговорах превозносила Егорку и Изанию. На венчание они, правда, приехать
не смогли - мать Айрис панически боялась лететь самолётом, но прислали
молодожёнам счёт на круглую сумму, которая впоследствии вся ушла на
создание Изан-нет.
Так Айрис, приняв крещение, стала Ириной, они повенчались, и уже трудно
было себе их представить врозь. И дело без Айрис, к загорелым рукам
которой тянулись компьютерные нити ото всех штабов Изании. Даже Варя
призналась Иоанне в тайном восхищении американками: "Вот и в их фильмах, я
вообще-то американские фильмы не люблю, не смотрю - примитив, штамповка...
Но слабый пол!.. Какой там "слабый" - на голову выше мужиков - борцы,
одним словом! То с мафией схватятся, то с роботами, инопланетянами,
сатанистами, ещё какой-либо нечистью... И не просто воинственные клушки
борются за справедливость - высокие идеалы, за человечество... Грех,
наверное, но я иной раз думаю - вот бы нашим тёткам к их слезам,
двужильности и терпению - да эдакую американскую пробивную силу, чисто
мужскую волю к победе... Может, и не то говорю - всё же добродетели
женщины - смирение, семейный очаг...
- Перед Господом смирение, - возразила Иоанна, - А не перед силами зла. И
припомнила княгиню Ольгу, Екатерину Великую, Елизавету - сестру
императрицы. Тоже иноземка, а какая деятельность на российской ниве!
Мученица.
Кончилось все вечным спором вокруг роли иностранцев в русской истории.
В умиротворённо-расслабленном состоянии, что выпадало крайне редко, Егорка
был очень похож на Варю - русые, как у неё, волосы, которые он вариным
лёгким движением смахивал со лба, линия губ, черты лица, казались
по-женски как у неё, "отредактированными". Даже "фирменная" Варина
полуулыбка "Монна-Варя" иногда появлялась на егоркиных губах. И куда всё
это девалось, когда Егорка кого-либо распекал и гневался! Скулы вдруг
обтягивались, загорались раскалённым румянцем, нос заострялся, стиснутый
рот становился злым и узким как лезвие, тёмные глаза зажигались,
вспыхивали каким-то волчьим фосфорическим блеском и впивались разом во
всех окрест находящихся. Невозможно было в момент егоркиного гнева сделать
что-либо "не то", чтоб не получить в ответ нечто подобное разряду
электрического ската. Особенно Иоанну поражало это егоркино "всевидение",
когда он, казалось, отключался, положив голову на руки. И окружающие,
расслабившись, начинали делать или городить что-либо, с егоркиной точки
зрения, "не то", - как он вдруг резко вскидывал голову и окидывал
провинившегося /определял он безошибочно/ таким взглядом, что тому
хотелось провалиться сквозь землю.
Да, Егорка совершенно не выносил модного в последние два столетия
насмешливо-ироничного отношения к основным и не основным проблемам бытия,
всякие шуточки и анекдоты порой приводили его в ярость. Он мог среди
всеобщего хохота вдруг шмякнуть оземь какую-нибудь вилку-ложку-крышку
/бьющуюся посуду Егор не использовал/ и во внезапно наступившей тишине
спросить едва не со слезами: "и это ты находишь смешным?" или: "Да разве
можно над этим смеяться"?.. Нельзя сказать, чтоб он вовсе не обладал
чувством юмора - странные английские анекдоты вроде "банана в ухе",
"головы на велосипеде" или "неуловимого ковбоя", некоторые житейские байки
забавляли его - Егорка соизволял чуть улыбнуться вариной улыбкой. Но
стоило перейти грань - настроение у него безнадежно портилось и он,
буркнув что-то вроде знаменитого: "Боже, как грустна наша Россия!", хлопал
дверью. Айрис бежала следом - успокаивать. Она призналась, что по-прежнему
влюблена в него по уши, как и фанатки - фналочки и чернильницы, как
сизари, как все в Златогорье, как и сама Иоанна, хотя он был порой
совершенно несносен этим своим максимализмом, на дух не вынося обычный
трёп с его скептицизмом и пошловатой двусмысленностью.
"А ведь он прав, - думала Иоанна, - Это совсем не так безобидно. Мы всё
просмеяли... Когда это началось? Очень давно, с самого начала... Когда
пресмыкающийся в Эдеме иронизировал, посмеивался: "Чушь все эти запреты,
лопайте, солгал Бог"...
"Я дух, который вечно отрицает", - это о Мефистофеле у Гете. И у Пушкина:
Не верил он любви, свободе;
На жизнь насмешливо глядел -
И ничего во всей природе
Благословить он не хотел.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг