Воланду души.
Всё самое нелепое, невероятное и ужасное сбывалось, доброе и разумное
словно разбивалось о невидимую стену. Свита Воланда захватила рули и,
ёрничая, издеваясь, подвывая от наслаждения, подо все эти разудалые
танцы-шманцы, тусовки, разборки, совокупления, оргии, ритуальные убийства,
пьянки, совещания, теракты, суды, бредовые указы катила обречённый земной
шарик в лунку, к последней черте.
Куда ни поверни, как ни тасуй колоду - выходила победно ухмыляющаяся дама
пик. Одних упырей убирали, назначали других, через год-другой всплывали
третьи. Или прежние садились на властные места, отдохнув и бодро щёлкая
вставными челюстями. Меченый, Беспалый, Рыжий, Жирный, Пернатый,
Чернолицый... И ещё какие-то с жуткими вурдалачьими лицами, хоть Иоанна и
убеждала себя, что и у них есть образ Божий где-то на дне души, и душа
есть на задворках разросшейся плоти...
Иногда казалось - что-то должно измениться - результативные выборы,
всплывающие время от времени народные заступники... Но опять ничего не
происходило. Принцы-заступники оказывались импотентами, сникали, обрастали
жирком и тоже переходили постепенно в разряд сутенёров. Скидывали овечью
шкуру и оказывались порой позубастее прежних. Говорили: "Народ
безмолвствует"... Нет, он не безмолвствовал, он непостижимым образом снова
и снова голосовал за "насильников, грабителей, мучителей людей"...
Так сберегаемая в отцовском дому невеста, украденная, опозоренная и
отправленная на панель, сломленная - боготворит своего сутенёра и терпит
побои за кусок хлеба и стакан вина.
Был дом, была многодетная семья, мальчики-девочки, чёрные, белые, рыжие.
Воспитывались в строгости, в умеренности, но всё же либеральнее, чем по
законам шариата. Теперь они проклинают родителей-тиранов, которые не
пускали "в Африку", срывать запретные "фиги-финики". И вообще такие-сякие
- питались за отдельным номенклатурным столом. А то, что нынешние бармалеи
уже обедают их плотью, да и душой заодно - терпят...
Народ уже не в послушании, как при царе, при Сталине, при "советской
диктатуре". Теперь народ сам выбирает себе правителей и, насколько
понимала Иоанна, несет полную ответственность перед Небом за свой выбор и
за деяния своих избранников. Опять она к выборам сочиняла и расклеивала
листовки:
Убойся за Ельцина голос отдать,
На Страшном Суде будешь рядом стоять.
Господь отвернётся - зови, не зови,
И скажет: "Ты выбрал. Ты тоже в крови!"
Отец Александр настойчиво советовал ей угомониться. Иоанна пыталась, но
молитвы её опять сводились к одному: "Господи, пусть будет, как было -
дурацкие съезды, доклады, худсоветы, запреты, характеристики, очереди,
главлиты, стукачи, проработки - только избавь нас от них. Ладно, не
посылай на них язвы и потопы, пусть копаются в своих огородах, нянчат
внуков, пусть в конце концов тусуются с награбленным добром и своими
шлюхами на Гавайях и Канарах, только избави нас от них.
Лужино, дом, сад, цветы. Храм, книги, чистый лист бумаги... Господь давал
силы, здоровье, хоть уже под шестьдесят. Семья, память о Гане. И конечно,
вера... Ей следовало бы быть счастливой...
Почему же так невыносимо больно? Какие незримые сосуды, нервы протянулись
от самого её сердца ко всем уголкам страны, к облапошенным единокровным
"совкам" всех мастей и наречий? "Как это всё случилось, в какие
вечера?"... Они - часть её, она - часть их. Их унижение и беда - её беда и
унижение. И когда бедолаги-шахтёры клянчили подачки у "жирных", которых
сами же посадили на трон, ей хотелось выть от обиды и боли. Может,
действительно "так надо"? Пройти семь кругов позора, грязи, крови,
распятия?.. Погибнуть, чтобы в новом качестве восстать из пепла? Или по
слову отца Тихона, это и впрямь "последние времена", и соль потеряла силу,
и сгниёт всё тело? И мы утащим за собой в геенну протухшее человечество.
Что толку спасать тех, кто не хочет видеть и слышать? Что есть эта
слепота, и глухота - наш грех или волшебство, сатанизм, зомбирование
тёмными силами?.. А её тоска по баррикадам - от гордости, дурости или
действительно преступно сейчас бездействовать?
Она не умела уже оторвать себя ото "всех", неотделимых от неё - они вместе
слушали когда-то сводки совинформбюро, читали одни книги и газеты,
смотрели одни фильмы, учились по одним учебникам, ездили друг к другу в
гости и жили по одним законам. Она поняла, что всегда была не только "Я",
но и "Мы"... Куда деться от этого "Мы", от "эсэнговцев", которых она порой
ненавидела и презирала? Но это с неё каждый раз сдирали шкуру, из неё
делали отбивную, её насиловали, бомбили и гнали.
В таком же "предбаррикадном" состоянии была и Варя Златова. Издательские
её дела шли всё хуже, рынок религиозной литературой быстро насытился,
покупали нарасхват всякие гороскопы, хиромантию, сонники, пособия по
карточному и другому гаданию, привороты и прочую магию и бесовщину, не
говоря уже о наводнившей рынок сектантской продукции. Варя жаловалась на
сатанинское нашествие, на все возраставшую даже в церковных делах власть
денег.
Деньги Варя возненавидела. Сокрушалась по поводу заделавшегося бизнесменом
Егорки с его пошлым шинмонтажом и бредовыми идеями. Вечно по уши в мазуте
и бензине, всё что-то считают, считают, хотят купить какой-то
развалившийся то ли профилакторий, то ли санаторий и строить там светлое
будущее... Ещё один Манилов - мало их было в нашей истории! Варя тщетно
уговаривала его поехать хотя бы к Гане с Глебом, принять участие в
реставрации монастыря.
- С его-то способностями заниматься нивесть чем... То гитара эта дурацкая,
хоровод с утра до вечера, концерты эти, девчонки у подъезда... То ещё
похлеще - шины, стройка... Ты бы видела сейчас его руки! Женить бы его,
вот что. Или к нашим в монастырь...
У "наших" между тем дело продвигалось неплохо, хоть и тоже постоянно
упиралось в нехватку презренного металла. Глеб периодически приезжал
пробивать у всевозможных спонсоров пожертвования, Иоанна тоже подключалась
к сбору средств, мобилизовывала разбогатевших ганиных духовных чад, своих
и филипповых знакомых. Глеб рассказывал о тамошнем житье-бытье,
восторгался росписями Гани, но при этом давал понять, чтоб Иоанна и думать
не смела о посещении Святореченска. Похоже, он всё ещё опасался её,
невзирая на возраст, продолжал опекать Ганю - воплощение своей мечты о
свободе. Зато, как бы в утешение, привозил специально для Иоанны цветные
фото и слайды ганиных росписей, самого Гани, монастырского быта,
хозяйства, окружающей первозданной природы. Поросшие лесами холмы,
неспешные студёные реки, луга с дикими тюльпанами и маками, таёжное
зверьё, птицы... Потом стал привозить видеофильмы, кстати, вполне "на
уровне", из которых собирался сделать большой фильм об истории и
возрождении Святореченского монастыря, заработав на продаже видеокассет на
колокола и дальнейшие начинания. Иоанна свела Глеба со знакомыми
профессионалами, чтобы помогли смонтировать и довести до ума будущую
ленту, и уж, конечно, тоже поучаствовала в отсмотре материала, где одним
из главных героев был отец Андрей, настоятель и восстановитель
Святореченской обители. Священник и монах, бывший в прошлой жизни богемным
художником, наркоманом, пьяницей, диссидентом и бунтарём Игнатием
Дарёновым. "Рожденный свыше"...
Ганя на лесах за росписью купола, Ганя служит литургию. На прогулке, на
строительстве гостиницы для паломников, Ганя в келье - показывает эскизы к
будущим росписям, Ганя с отцом, бывшим секретарём обкома. Представителем
советской власти, когда-то закрывшей монастырь.
И как бы случайно, специально для неё, камера Глеба выхватила висящую на
стене "Иоанну".
Будто свиделась с Ганей... Он всё больше худел, седел - настоящий
"отец-пустынник". Но пребывал, видимо, "в процессе горения", наилучшем для
Гани состоянии духовного творческого восхищения, когда он не грыз себя.
Удался ли ему, наконец. Свет Фаворский? И как хорошо, что увёл его Господь
подальше от терзающих страну вурдалаков... Молись за нас, отец Андрей,
молитесь, братья Святореченского монастыря, чтобы избавил Господь от
лукавого...
Но потом Глеб привёз кассету с последними ганиными картинами из серии
"Вавилон", и Иоанна поежилась - это было, пожалуй, пострашнее раннего
Дарёнова. Когда-то он писал момент перехода от жизни к распаду и смерти,
потом - от смерти к жизни, воскрешению, теперь же у него люди превращались
в зверей. Один глаз человеческий, а другой - уже звериный, одна рука -
человеческая, а другая - уже лапа, хоть и нет на ней шерсти и когтей. За
счёт изгиба, оскала, позы, зловещей цветовой гаммы будто распадающейся
изнутри одежды...
"Монастырь твой - Россия"... У отца Андрея и под рясой оказалась кольчуга.
Цвет закатных сосен на ганиной картине окрасился кровью и пожаром. Картина
жила своей жизнью, она больше не успокаивала и не вела на Небо. Это была
линия фронта.
Вскоре эта линия пересекла и их семью. Филипп всё чаще ворчал на дебильное
правительство, непомерные налоги, на бандитские методы властей и
конкурентов. Пока, насколько Иоанна понимала, Филиппа только пугали - то
что-то взорвут рядом с машиной, то подожгут дверь... Случались и анонимные
звонки и письма с угрозами Лизе и детям. Филипп был игроком азартным и не
из пугливых, отступать не собирался, но боялся за семью. Нанимал им
телохранителей - в школу, за покупками, на прогулку. Лиза от такой жизни
совсем извелась, забросила свою передачу, театр, стала принимать всякие
реланиумы и седуксены, снотворные, которыми однажды тяжело отравилась.
После чего Филипп срочно продал уже почти достроенную дачу в Жаворонках и
купил дом в Греции, куда и перевёз Лизу с Катюшкой. Артёма определили
учиться в колледж, а сам Филя, с телохранителями и в бронежилете мотался
то в Россию, то в Грецию, то по Европам по делам фирмы.
Дома квартира всё более походила на Смольный, а парализованная свекровь
чем слабее становилась телом, тем крепче революционным духом, произносила
пламенные речи, которые потом в записи транслировались на митингах. Филипп
звал мать переехать к ним за бугор - и Лизе будет легче, не так тоскливо,
они же прекрасно ладят. А тут в любой момент может начаться заварушка...
В "заварушку" Иоанна не верила, считая, что от мыльных сериалов у народа
совсем измылились мозги, хребет и воля сломлены, что народ окончательно
предпочёл Божьему дару - яичницу: "Из собственных яиц", - как грубо
подытожил Филипп. Да и есть ли он ещё, так называемый народ, или просто
ферма покорных зомби - для обслуживания и питания новоявленных каннибалов?
Новая порода - эсэнговцы. Эсэнгэ-овцы.
Последователи Христа добровольно отдавали себя на распятие во имя Истины и
Небесного Царства, коммунисты-мученики переносили страдания и лишения во
имя светлого будущего на земле. Во имя чего терпят эти? Чтобы её Артём и
Катька могли в безопасности гулять по Греции и учиться в Оксфордах, в то
время как их собственные чада вместе с учителями падают в голодные
обмороки? Ради всех этих яичниц под названием "рыночная экономика"? Ради
братания с так называемым "цивилизованным Западом" - голубая мечта русских
Смердяковых? Получалось ужасно. Получалось, что терпит эта аморфная
биомасса, бывшая когда-то великим советским народом, во имя грядущего
Царства Антихриста - общества безудержного потребления, бездуховности и
разврата, повязавшего грехом все народы земли.
Но Иоанна /как это объяснить Филиппу?/ была срощена с этой биомассой. Нет,
она не входила в её внутренний мир, в сё отношения с Богом, с Ганей, с
самой собой, это было нечто другое. Как объяснить сыну, что её удел -
сидеть взаперти на чердаке детства, во тьме, среди крыс к приведений, в
этом страшном мёртвом заколдованном мире и ждать. И молить Бога об
избавлении, зная, веря, что рано или поздно раздастся откуда-то это
левитановское: "От Советского информбюро"... "Приказ Верховного
главнокомандующего"... И застучат по лестнице десятки бегущих ног,
засверкают фонарики, высвечивая из тьмы знакомые, оживлённо-радостные
лица, с треском распахнётся пыльная рама и все плечом к плечу в единой
порыве прильнут к окну, чтобы увидеть наконец-то за черной зубчатой
кромкой леса сполохи победного салюта.
Она не может покинуть свой пост, определенное Богом место в
таинственно-волшебной и страшной своей стране, - как это объяснить сыну?
Прости меня, Филька, что я, плохая мать, не научила тебя этому.
Сегодня приторно и пресно
В любом банановом раю,
И лишь в России интересно,
Поскольку пропасть на краю.
Мы, совки, "мобилизованные и призванные", воины невидимого фронта, сидим в
рассеянье и тьме и ждём, когда разорвёт ночь первая красная ракета. Или
зловещая хвостатая звезда повиснет над землёй - праща, выпущенная Десницей
Божьей. Пора. И встанем как один, чтобы защитить право идти своей дорогой.
Пусть порой мы в этом противостоянии варвары, пусть между нами нет
единства в вопросе "Как надо?", но мы твердо знаем, как "не надо". И это
нас объединяет. Мы знаем, что слабые и грешные, но нас сплачивает
решимость плыть против течения.
Спящее царство ждёт витязя, которой придёт в назначенный час и разбудит...
Филипп просил её присматривать за квартирой и бабулей в его отсутствие.
Сиделок там было, правда, хоть отбавляй - все свекровьины соратницы по
компартии, и ещё какие-то новые лица, много интеллигенции. Похоже, у них
на квартире свили что-то вроде штаба - вечно толклись, печатали, заседали,
спорили, митинговали. Но, правда, квартира была в идеальном порядке,
ничего не пропадало, свекровь ухожена - и Иоанну это вполне устраивало.
Когда появлялись Филипп или Денис, революционеров как ветром сдувало, с
ней же они не церемонились - свекровь объявила, что она "наша", её
называли по имени, кормили пельменями /ели здесь исключительно пельмени,
пачками была забита вся морозилка/. И пили чай - на плите всегда кипела
пара чайников. Кофе считался буржуйским напитком, и вообще всякая прихоть
в еде порицалась, когда народ голодает и бедствует. С этим Иоанна была
вполне согласна. Жевала резиновые пельмени, выслушивала сетования на
несознательный электорат и продажные СМИ, охотно сочиняла для митингов
броские стишки и плакаты.
Квартира напоминала Смольный 17-го, речи становились всё круче, лозунги -
воинственнее, лица - худее и злее.
С ними она немного выпускала пар, хоть и знала, что дорвавшись до
кормушки, многие из народных мстителей будут так же хапать и жиреть.
Новые, призрачно фосфорисцирующие, как ночью на кладбище, блуждающие и
шокирующие имена, нещадная при этом обжираловка в телекамеры. И престижной
батюшка, освящающий мероприятие. Душа жаждала, как "пустыня безводная", и
Иоанна тосковала о временах, когда всё казалось ясно и просто - Лужино,
труд на земле, отец Тихон... Даже Ганю там на Олимпе, в уединении,
перемены достали, что уж говорить о ней! Молиться, копаться в земле,
читать Флоренского, потом гулять с Анчаром по лесу, переваривая
прочитанное, слушать вечерний гомон птиц...
Но она - на останкинской игле, она уже не может без ненависти, страдания,
отвращения, без этой "злобы дня". Она стала мазохисткой, ей как воздух
было необходимо это ежечасное не отпускающее ожесточение. И с ужасом
чувствовала порой, как и в ней вместе с ненавистью прорастают когти и
клыки, готовые впиться им в горло.
Выдирать их, как клещей, из тела Родины и давить, давить... Она боялась,
что когда-нибудь, услышав разбойничий свист, все же вцепится, хоть и не
хорошо брат на брата... Но можно ли считать упыря братом?
И тогда снова появился Егорка.
ПРЕДДВЕРИЕ
"Человеческий мозг, сознание людей способны к изменению. Посеяв там хаос,
мы незаметно подменим их ценности на фальшивые и заставим их в эти
фальшивые ценности верить. Как? Мы найдём своих единомышленников... своих
союзников и помощников в самой России.
Из литературы и искусства мы, например, постепенно вытравим социальную
сущность, отучим художников, отобьём у них охоту заниматься изображением,
исследованием, что ли, тех процессов, которые происходят в глубинных
массах народа. Литература, театры, кино - всё будет прославлять и
изображать самые низменные человеческие чувства. Мы будем всячески
поддерживать и поднимать так называемых художников, которые станут
насаждать и вдалбливать в человеческое сознание культ секса, насилия,
садизма, предательства, - словом, всякой безнравственности.
В управлении государством мы создадим хаос и неразбериху.
Честность и порядочность будут осмеиваться и никому не станут нужны,
превратятся в пережиток прошлого...
Хамство и наглость, ложь, обман, пьянство и наркомания, животный страх
друг перед другом, беззастенчивость, предательство, национализм и вражду
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг