рабочими, укладывала арматуру, заливала жидкий бетон, красила полы, окна,
клеила, поддерживала, подвинчивала, подстукивала, приобретая понемногу
навыки всех строительных профессий, о которых когда-то писала в юности.
Как, кстати, помогла ей та журналистская практика, коммуникабельность в
контактах с людьми!
- С ума сошла! Да ты не сможешь, не справишься! - говорили ей. "Неужели
смогу?" - удивлённо и восхищённо спрашивала она себя. Она смогла. Она была
подручной, поварихой, официанткой, посудомойкой /иногда за стол садилось
до двадцати человек/. Рабочие пили водку, буянили, падали с лесов,
приставали с гнусными предложениями, матерились, халтурили одновременно у
соседей, приворовывая у неё стройматериалы, и партачили, где только можно.
Она выдержала. Прогоняла одних, нанимала других. Однажды двое студентов
стройотряда долго раздумывали вместе с ней, как поставить на лоджию
слишком высокую стеклянную дверь, которая, по всем признакам, укорачиванию
не подлежала /какие-то филёнки, замки, болты кругом/ ..."А может, поднять
потолок или опустить пол?" - предложила Иоанна.
- Ладно, что-нибудь придумаем.
Ребята уехали, а Иоанна в полном отчаянии отправилась к деду-фронтовику на
соседней улице, по профессии кузнецу, в армии - конюху, а вообще, по
слухам, могущему всё, но уже давно не при деле из-за болезни ног. Старика
и впрямь с виду ветром качало. - "Дедуль, ты хоть дойди, посмотри,
посоветуй насчёт двери", - умоляла Иоанна. Уговорила-таки. Боялась - по
дороге рассыплется.
- Вот, дедуль, высока... То ли пол прорубать, то ли потолок. Не влезает.
- Ладно, щас прорубим. Струмент какой есть?
- Да вот, в ящике.
- Ладно, иди пока погуляй часок-другой...
Когда Иоанна вернулась из магазина, дед курил беломорину, а дверь стояла
на месте. Пол и потолок - тоже. Иоанна протёрла глаза - дверь ничуть не
изменилась, лишь укоротилась, будто по волшебству. Где, как? Никаких
следов.
- Дед, как ты это сделал?
- А чего там делать-то?
Посидели, выпили.
- Дед, иди ко мне работать. Тебе ничего тяжёлого делать не придётся, ты
только этими чайниками руководи. А, дед?
- На кой они мне нужны - руководить - вон они понашлёпали чего! Один хрен,
что горшками командовать. Коли надумаю - один возьмусь. Пособишь, коли что?
- Дедуля, миленький, конечно пособлю!
И чмокнула его в небритую седую щёку. Дед спас её - он действительно умел
всё. Приходил в восемь, уходил в пять. В час они обедали - и стопку, по
окончании работы - ещё стопку с огурчиком. Брал он немного - двенадцать
рублей в день, работал степенно, добросовестно и требовал лишь одного -
чтоб его не торопили. Она не уставала удивляться, какие чудеса он
выделывал на своих больных ногах. За зиму они практически вдвоём произвели
всю внутреннюю отделку дома. Иоанна не только помогала, но и училась,
восхищаясь, как легко он находит выход из, казалось бы, самых безвыходных
ситуаций. Вытянуть нужную неподъёмную балку из штабеля, забить в
недоступном месте гвоздь, положить кафельную плитку на обитую оргалитом
перегородку /"чего мудрёного, рабицу надо прибить и на раствор!"/. Она
ловила себя на том, что влюблена в этого деда, ему нравилось её
восхищение, он при случае хлопал её фамильярно по бедру или коленке, звал
"Яничкой" и за работой они пели дуэтом популярные песни - военные,
народные, романсы. И деда восхищало, что Иоанна помнила все слова.
Одержим победу,
К тебе я приеду
На горячем боевом коне.
Она пела, а дед подмурлыкивал, расплывался, таял.
- Я тебе, Яничка, перильца на лесенке вырежу. Увидишь, какие, как сестре
родной. Мужик твой шляпу обронит.
Денис никогда не носил шляп, дед видел его лишь пару раз, но резко
различал его и Иоанну. Если она была "своя", то он - чужак, "шляпа" и
"барин". "Шляп" дед дурил, заламывая цену, лебезил фальшиво, в глубине
души презирая за неумение даже вбить гвоздь. Но дерзость странным образом
сочеталась с самоуничтожением, особенно когда слышал дед от "шляп"
мудрёные разговоры, которых не понимал. Сразу тушевался и превращался из
кудесника в пришибленного, как рыба об лёд, тщедушного старичка с
несвежими носками на распухших ногах, с трудом влезающих в самые большие
бахилы. И может быть, только Иоанна угадывала в этом его якобы тупом
молчании воистину патрицианскую благородную ненависть к дилетантству,
позёрству и фальши. Дед был убеждён, что каждый должен быть на своём
месте, где его "судьбина определила", как он выражался. Что сапожник
должен шить сапоги, а пирожник пироги печь. Иоанна была, подобно ему,
конём необъезженным, смело бросающимся на любое препятствие в фанатичной
жажде испытать себя, самоутвердитъся или сломать шею. "Смогу ли?" - думала
она и лезла под потолок прибивать с дедом огромный лист оргалита. Или
училась резать стёкла, или оклеивала обоями неровные стены...
- Ровные-то любой дурак может, - поддразнивал дед, - А вот тут как ты
вырежешь для розетки дырку, чтоб на место стала и шов сошёлся, а?
- Любимый город может спать спокойно,.. - пела Иоанна, найдя решение, и
дед радовался с ней и за неё. Они были чудной парой, их бы пропустила
любая космическая комиссия на какой-нибудь "Союз-12", как образец
совместимости.
Дом оформлялся, преображался, хорошел. Каждый день приносил какую-то новую
победу, каждый день выковывался результат. Она и не подозревала, что это
так здорово - своими руками строить жилье, напевая старые песни, есть
простую пищу под рюмочку, "с устатку", и вечером, читая определённое отцом
Тихоном вечернее молитвенное правило, падать замертво в одежде на дяди
женин диван и засыпать здоровым крепким сном трудяги, выполнившего честно
свой дневной долг. Литературную работу она делала из-под палки, когда гром
грянет, а московскую квартиру и вовсе забросила - благо, Филипп женился, и
Лизанька, сокровище, находка, взяла хозяйство в свои руки. Идеально
прибрано, приготовлен обед, холодильник полон, всё выстирано, а ведь она
ещё и училась во ВГИКе, и снималась...
"Мама, вы не волнуйтесь, мне это нетрудно", - у Лизы был счастливый вид
человека на своём месте, и у неё было своё восхождение день ото дня, и
Филя ходил гоголем, и свекровь признавала, что внук, кажется, нашёл
достойную пару. Теперь даже Денис стал чаще бывать дома, признавшись, что
впервые в жизни наслаждается лицезрением давно занесённого в красную книгу
экземпляра - идеальной женщины. Симбиоза красавицы, неплохой актрисы и
хранительницы очага, плюс секретаря комсомольской организации.
А приехавший в Лужино Денис был ошеломлён размахом строительства "Неясной
Поляны".
- Слушай, откуда у тебя на всё это деньги?
- Бог посылает, - сказала совершенную правду Иоанна. Про торговлю цветами
он, разумеется, ничего не знал, он бы наверняка схватился за голову. А
Иоанна к весне с учётом конъюнктуры запаслась парниковой плёнкой, навозом,
дед соорудил ей из остатков от стройки пару теплиц и приходилось
разрываться между домом и участком. Был великий пост, она говела, часто
ходила в храм, похудела и дочерна загорела апрельским подмосковным
загаром. Сменила телогрейку и валенки на свитер и резиновые сапоги с
шерстяными носками - почва ещё не просохла.
Подсобница, архитектор, штукатур, отделочница, маляр, садовод, огородница
и цветочница... "Цветочница Анюта", как она теперь себя именовала. Эти
новые игры, такие непривычные, азартные и в то же время серьёзные. Давние,
умиротворяющие, как сами эти слова: дом, сад, цветы, земля...
Она впервые творила мир - не пером, не фантазией, не словом, а из дерева,
глины, песка, земли, навоза, цемента и краски... И всё это, наконец,
материализовалось во взаправдашний дом, уютный, удобный и красивый, в
нежно зазеленевший вдруг как-то в одну ночь после тёплого ливня сад, в
ровные грядки под плёнкой с нарциссами и тюльпанами, уже набирающими
бутоны... И надо было ко всему ещё и торговать - к Пасхе, к Первому мая,
на День Победы и на Красную Горку... А возвращаясь в электричке поздним
вечером, пока хватит сил, надо было ещё обдумать и набросать несколько
страничек, ибо студия и зрители требовали продолжения сериала /как им
только не надоело!/. Так называемая "светская культура" теперь её вообще
оставляла равнодушной, горы рождали мышей.
- Ну, поехал, давай суть,.. - ворчала она, продираясь сквозь Денисовы
наброски очередного эпизода. Суть же была одна - чушь это собачья. А
наиболее точно определялась одной-единственной толстовской фразой, полной
ужаса и отвращения: "Чем занимаются!.."
Великий граф с его религиозно-нравственными исканиями, ремонтировавший
крышу бедной вдове, граф-пахарь и сапожник был ей теперь наиболее близок,
хоть отец Тихон и считал, что тот пал жертвой собственной гордыни.
ПРЕДДВЕРИЕ
Генерал Гальдер о Гитлере:
"За исключением момента, когда он достиг вершины своей власти, для него не
существовало Германии, не существовало германских войск, за которые он
лично отвечал. Для него - сначала подсознательно, а в последние годы
вполне сознательно - существовало только одно величие, величие, которое
властвовало над его жизнью и ради которого его злой гений пожертвовал всем
- его собственное "Я"."
"Такие существа неподотчётны; они появляются, как судьба, беспричинно,
безрассудно, бесцеремонно. Они неожиданные, как вспышка молнии, слишком
ужасные, слишком внезапные, слишком неумолимые, слишком "иные", чтобы
можно было их ненавидеть... Ими движет тот ужасный механизм художника,
художника с пронзительным взглядом, который наперёд чувствует себя
бесспорно оправданным в своём "творении", как мать в своём ребёнке".
/Фридрих Ницше/
- Это что же за "художник с пронзительным взглядом?" - покачал АГ чёрной
головкой в белой панамке.
- Начальство надо знать в лицо! - покачал АХ белой головкой в такой же
панамке.
Лев Троцкий:
"Когда в начале 1926 года "новая оппозиция" /Зиновьев, Каменев и др./
вступила со мной и моими друзьями в переговоры о совместных действиях,
Каменев говорил мне в первой беседе с глазу на глаз: "Блок осуществим,
разумеется, лишь в том случае, если вы намерены вести борьбу за власть".
"Как только вы появитесь на трибуне рука об руку с Зиновьевым, - говорил
мне Каменев, - партия скажет: "Вот Центральный Комитет! Вот
правительство!" Уже в течение ближайших полутора лет ход внутрипартийной
борьбы развеял иллюзии Зиновьева и Каменева насчёт скорого возвращения к
власти... "Раз нет возможности вырвать власть у правящей ныне группы, -
заявил Каменев, - остаётся одно: вернуться в общую упряжку. К тому же
заключению... пришёл и Зиновьев".
"Круг гомосексуальных связей Мейерхольда был достаточно широк... В старой
России свобода и нетривиальность сексуальной жизни не поощрялись.
Возможно, Мейерхольд связывал с большевистским переворотом выход в царство
подлинной свободы, в том числе творческой, в том числе и сексуальной. Он
не мог предположить, что этот переворот принесёт ещё большую несвободу,
закрепощение всех и каждого, что гомосексуализм будет преследоваться как
уголовное или даже государственное преступление... В последние годы им
владел, помимо всего прочего, и страх за гомосексуализм". / "Новый журнал"/
"Видел Я прелюбодейство твоё и неистовые похотения твои, твои непотребства
и твои мерзости на холмах в поле. Горе тебе, Иерусалим! ты и после сего не
очистишься. Доколе же?" /Иер. 13:27/
* * *
"Раньше буржуазия позволяла себе либеральничать, отстаивала
буржуазно-демократические свободы и тем создавала себе популярность в
народе. Теперь от либерализма не осталось и следа. Нет больше так
называемой "свободы личности", права личности признаются теперь только за
теми, у которых есть капитал, а все прочие граждане считаются сырым
человеческим материалом, пригодным лишь для эксплуатации. Растоптан
принцип равноправия людей и наций, он заменён принципом полноправия
эксплуататорского меньшинства и бесправия эксплуатируемого большинства
граждан, Знамя буржуазно-демократических свобод выброшено за борт. Я
думаю, что это знамя придется поднять вам, представителям коммунистических
и демократических партий, и понести вперёд, если хотите собрать вокруг
себя большинство народа. Больше некому его поднять." (И. Сталин)
* * *
"Я хотел бы, чтобы, вы обратили внимание на следующее обстоятельство.
Рабочие на Западе работают 8, 10 и 12 часов в день. У них семья, жёны,
дети, забота о них. У них нет времени читать книги и оттуда черпать для
себя руководящие правила. Да они не очень верят книгам, так как они знают,
что буржуазные писаки часто обманывают их в своих писаниях. Поэтому они
верят только фактам, которые видят сами и могут пальцами осязать. И вот
эти самые рабочие видят, что на востоке Европы появилось новое,
рабоче-крестьянское государство, где капиталистам и помещикам нет больше
места, где царит труд и где трудящиеся люди пользуются невиданным почётом.
Отсюда рабочие заключают: значит, можно жить без эксплуататоров, значит,
победа социализма вполне возможна. Этот факт, факт существования СССР
имеет величайшее значение в деле революционизирования рабочих во всех
странах мира. Буржуа всех стран знают это и ненавидят СССР животной
ненавистью. Именно поэтому буржуа на Западе хотели бы, чтобы мы, советские
лидеры, подохли как можно скорее. Вот, где основа того, что они организуют
террористов и посылают их в СССР через Германию, Польшу, Финляндию, не
щадя на это ни денег, ни других средств." / из беседы с Ромэном Ролланом/
"Как мы знаем, Сталин был ненормально подозрительный и в то же время
здравый и разумный человек... Он был разумен, но обезличенно беспощаден,
убеждён, что его режим /и, разумеется, его личное положение/ должны
оставаться неприкосновенными. Сталин знал об опасностях автократического
правления, в заговорах разбирался как никто: извне ему грозила отнюдь не
вероятная, а весьма определённая перспектива неизбежной войны, заговоры
были вероятны - в партии, в армии. За тридцать лет до того он возглавлял
тайные революционные организации, секретнейшие из секретных, и знал:
единственный противовес тайным организациям - тайная полиция. Сталин готов
был использовать и использовал тайную полицию, как никто прежде её не
использовал. Ему нужно было уничтожить и он уничтожил самоё возможность
альтернативного правительства: не только оппозицию, но и тень оппозиции в
самых отдалённых закоулках, откуда могла бы выйти другая администрация. С
помощью таких мер он, режим, страна выстояли в войне. После войны времени
на передышку не было вовсе. Ему приходилось приглядывать за Америкой,
вооружённой атомными бомбами. Вновь, в который раз, режим нуждался в
защите. Те же самые меры. Та же секретность. Такие же, если потребуется,
жертвы невинных. И так - до тех пор, пока не останется никого, кто мог бы
стать средоточием опасности.
Кое-что в этом аналитическом конструировании со счетов не сбросишь. Не так
уж и невероятно, что Тухачевский и другие высшие армейские чины составили
заговор с целью устранить Сталина. Фактически это априори вероятно. При
такой концентрации власти и при отсутствии какого бы то ни было законного
инструмента её замены /тут одновременно трагедия и знамение сталинской
эры, это было предсказуемо и предсказывалось/ единственной альтернативой
становилась армия. Такого рода урок усвоен римскими автократами задолго до
наших дней, им пользовались люди, насколько мы можем судить, сравнительно
уравновешенные, такие, как императоры Септимий Север и Константин".
/Чарльз П. Стоун/
"Я должен сознаться, что для меня Сталин остаётся самой непостижимой,
загадочной и противоречивой личностью, которую я знал. Последнее суждение
должна вынести история, и я оставляю за нею право". /А. Гарриман/
"...Один мой знакомый писатель привёз из Парижа книжку А. Авторханова
"Загадка смерти Сталина" и дал мне почитать. Я, в свою очередь, дал её
Молотову, а через несколько дней пришёл послушать его мнение.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг