На другой день Василий Петрович Баландин, осунувшийся, остриженный наголо,
уже занял свой кабинет в наркомате и продолжал работу, как будто с ним
ничего и не случилось".
"...спустя менее месяца после нападения гитлеровской Германии на нашу
страну мне в тюремную одиночку было передано указание И. В. Сталина
письменно изложить свои соображения относительно мер по развитию
производства вооружения в условиях начавшихся военных действий...
Так или иначе, записка, над которой я работал несколько дней, была
передана И. В. Сталину. Я увидел её у него в руках, когда меня привезли к
нему прямо из тюрьмы. Многие места оказались подчёркнутыми красным
карандашом, и это показало мне, что записка была внимательно прочитана. В
присутствии В. М. Молотова и Г. М. Маленкова Сталин сказал мне:
Ваша записка - прекрасный документ для работы наркомата вооружения. Мы
передадим её для руководства наркому вооружения.
В ходе дальнейшей беседы он заметил:
- Вы во многом были правы. Мы ошиблись... А подлецы вас оклеветали"...
/Нарком боеприпасов Б. Ванников/
"Сталин очень болезненно переживал наши неудачи в Испании. Его
неудовлетворённость обратилась против тех, кто совсем ещё недавно ходил в
героях, был осыпан вполне заслуженными почестями. После финала испанской
трагедии, когда оказалось, что наша авиация по боевым качествам уступает
немецкой, ЦК и правительство осуществили полную перестройку авиационной
промышленности и науки. Сталин установил тогда фантастически короткие
сроки для создания новых, стоящих на вполне современном уровне самолётов.
И волей партии фантастика стала реальностью.
Первое впечатление от кабинета Сталина врезалось в мою память. Признаться,
я был как-то разочарован: меня поразили его исключительная простота и
скромность.
Сталин задал несколько вопросов. Его интересовали состояние и уровень
немецкой, английской, французской авиации. Я был поражён его
осведомлённостью. Он разговаривал как авиационный специалист. Он очень
интересовался вооружением немецких самолётов. Разговор затянулся до
поздней ночи и закончился уже на квартире Сталина за ужином...
Я заметил в Сталине такую особенность: если дела на фронте хороши - он
требователен и суров; когда неприятности - шутит, смеётся, становится
покладистым. Он понимал, видимо, что когда тяжело, людей нужно поддержать,
подбодрить.
С ним можно было спорить. Если вы твердо убеждены, что правы и сумеете
доказать свою правоту, никогда не считайтесь с чьим-то мнением, а
действуйте так, как подсказывает разум и ваша совесть". /А. С. Яковлев/
СЛОВО АХА В ЗАЩИТУ ИОСИФА:
Психология многих воцерковлённых прихожан: "Я буду вести праведную жизнь и
попаду в рай, а вам, буржуям, уготован ад и муки вечные", и злорадство по
этому поводу - ужасно, недостойно христианина. Гораздо ближе к Замыслу
стремление к устроению общества, в котором в принципе невозможна Вампирия.
Ибо у многих вроде бы истинно "верующих" получается своеобразный вампиризм
под личиной праведности: "Я, мол, спасусь за счёт твоей погибели, я
добровольно и покорно подставляю себя тебе на съедение, соблазняю тебя
собой, как бы злорадствуя: "Жри, губи свою душу, зато я в загробном мире
полюбуюсь на твои мучения в аду!" Нет и нет, не может быть в этом Божьего
Замысла, это очередная сатанинская подмена. Истинный христианин понимает
незаменимость и самоценность каждой человеческой жизни, каждая клетка
/монада/ в единой вселенской душе богочеловечества несёт свою неповторимую
сверхзадачу, и гибель её для вечности - крушение мира, трагедия. Не говоря
уже о том, что желать, тайно или явно, такой погибели - тяжкий грех. Это -
не "прощение долгов наших", а злоба и месть. Нельзя строить своё спасение
в вечности на погибели другого. Осознание этого записано в сердце и часто
входит в противоречие с социальной церковной проповедью. Во всяком случае,
с новозаветной. Равно как и запугивание адскими мучениями. Страх Божий
может быть лишь дрожжами, закваской, "началом премудрости", а затем
приходит благодать - счастье ребёнка, который из страха не ушёл без спросу
в лес и теперь радуется жизни, глядя из окна на снующих вблизи дома
голодных волков...
И страх, и корысть - приманки ветхозаветного мышления: - соблюдай
предписания, инструкцию от и до и спасёшься. Соблюдение инструкции,
конечно, необходимо, но это лишь СРЕДСТВО СПАСТИ, лекарство, как и пост.
Чтобы у тебя спала температура, опухоль, прошла боль и ты почувствовал,
как прекрасно быть здоровым, ощутить радость мира и света в душе, покоя и
чистоты и, как следствие - награда. Благодать Божья.
Только ПОЛЮБИВШИЙ ВЫЗДОРОВЛЕНИЕ, пусть даже и не выздоровевший, - лишь
такой пригоден для Царствия, а не глотающий лекарства и соблюдающий диету
из-за страха перед неприятными последствиями болезни. Например - лишиться
работы за профнепригодностью.
Любовь к выздоровлению - блаженный удел святых, отдавших этому новому /или
хорошо забытому старому/ состоянию первозданности "сердце своё", молящих о
нём Небо. А все прочие обычно носятся со своей болезнью, холят её и
лелеют, хоть и мучаются, и страшатся, но... запретный плод сладок! Иосиф
заставил их принимать лекарства и соблюдать диету, а дальше - вопрос
тайны, чуда, благодати... Дальше - Воля Божья. "Мои овцы знают Мой голос".
Да, он, в отличие от популярных "демократических" правителей практически
вырубил в своём государстве деревья с ядовитыми плодами, чтобы "избавить
от лукавого" вверенное ему стадо. Демократ или диктатор, нарушающий "права
человека" есть ядовитые плоды? Кто из них виновнее перед Богом" - решит
Суд. Во всяком случае, Иосиф никогда не брал на себя соблазн объявить себя
рупором, исполнителем Воли Божьей, хотя, особенно в конце его правления,
по всей стране открывались храмы и религия была фактически легализована.
А соблазн был - взять Богово - ведь Иосиф всё и всегда заставлял работать
на свою Антивампирию!
Но он этого не сделал, подобно последующим правителям страны. Вопреки
некоторым наветам, Иосиф никогда не провозглашал себя ни Богом, ни Его
рупором, он просто исполнял предназначение свыше, он слушал Волю и
подчинялся ей - с-пасти стадо. И только Бог ему судья.
Иосиф предоставил каждому право самому решать вопрос о Боге. Партийная и
чиновничья карьера предусматривала не отречение от Бога, а указание
держать свои верования при себе, своего рода "прайвити". И это плохо лишь
на поверхностный взгляд. Ибо в условиях схватки не на жизнь, а на смерть с
внутренней и внешней Вампирией приходилось всему аппарату быть
"ассенизаторами и водовозами" революции, исполнять грязную и кровавую
работу, порой грубо ошибаясь. Летели во все стороны щепки от этой рубки, и
хороши были бы, к примеру, работники карательных органов НКВД, открыто
посещающие церковь!
Иосиф говорил, что "Прошлое принадлежит Богу", только Ему судить дерево по
окончательным плодам, только Ему принадлежит жатва. Во всяком случае, в
военные и послевоенные годы отношение Иосифа к церкви не просто лояльное,
но покровительственное, а в макет второго издания своей биографии 1947года
Иосиф вносит исправление. Во фразу о себе "поступил в том же году в
Тифлисскую духовную семинарию" вписывает слово "православную".
Своей же рукой он вычёркивает из текста гимна "нас вырастил Сталин,
избранник народа" и вписывает "на верность народу". То есть подчёркивает
не избранничество СНИЗУ, а СВЫШЕ во имя одной миссии - с-пасти овец, и
научить их так же быть верными общему "народному Делу". Освобождения от
царства Мамоны.
Многонациональная паства Иосифа была у него в послушании, он взял на себя
всю полноту ответственности перед Небом, как настоящий пастырь. Только у
священника приход - верующие воцерковленные прихожане, а у Иосифа -
неверующие или по-разному верующие, многомиллионный и многонациональный
народ огромного государства, за который он взял на себя ответственность
перед Небом, погнав прочь от "Лукавого".
Иосиф полагал, что задача пастыря всеми силами бороться за такое
мироустройство, при котором была бы максимально исполнена воля Творца:
"Хощеши всем спастися и в разум Истины придти". Он расправлялся с
"вампирами" их же руками, зачастую используя в этой кровавой драке
почерпнутые из Ветхого Завета жёсткие методы борьбы. В том числе и худшие,
отвратительные черты падшего человеческого естества - жадность,
сластолюбие, трусость, предательство, зависть, властолюбие - имя им
легион. Он с волками "выл по-волчьи", но даже на Ветхий Завет никогда не
ссылался, взяв на себя, повторяю, всю полноту ответственности перед Небом.
Он исполнял ДОЛГ.
"Не беспокойся обо мне, - писал он матери, - Я свою долю выдержу..."
Здесь кровью святые омыты утёсы.
Здесь славой овеян бетон батарей,
Здесь курс на бессмертье держали матросы
В боях за свободу отчизны своей.
БИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА:
1944 г. Приказ в связи с прорывом обороны немцев и освобождением города
Мга войсками Ленинградского фронта. Участие в работе десятой сессии
Верховного Совета СССР. Приказ в связи с завершением операции по
уничтожению немецких войск в районе Корсунь-Шевченковский. Приказ в связи
с выходом войск 2 Украинского фронта на гос. границу СССР - реку Прут.
Приказы в связи с форсированием реки Днестр и выходом войск 1-ого
Украинского фронта на государственную границу с СССР с Чехословакией и
Румынией, а также в связи с прорывом обороны немцев и форсированием реки
Прут. Приказ в связи с освобождением Севастополя и полным очищением Крыма
от немецких захватчиков войсками 4-ого Украинского фронта. Доклад о 27-й
годовщине Великой Октябрьской соц. революции. Беседа с президентом
Академии Наук СССР В. Л. Комаровым о задачах Академии Наук. Принимает
делегацию Варшавы и символический бронзовый герб Польши в знак
благодарности польского народа за помощь в борьбе с немецко-фашистскими
захватчиками.
"У Сталина была поразительная работоспособность... Я это точно знаю. То,
что ему нужно было, он досконально знал и следил. Это совершенно
правильно. И смотрел не в одну сторону, а во все стороны. Это политически
важно было, скажем, авиация - так авиация... Пушки - так пушки, танки -
так танки, положение в Сибири - так положение в Сибири, политика Англии -
так политика Англии, одним словом, то, что руководитель не должен был
выпускать из своего поля зрения.
А с другой стороны, стоит вспомнить постановления Совета Министров и ЦК. В
Совете Министров их принимали очень много, в неделю иногда до сотни. Эти
все постановления Поскрёбышев в большом пакете направлял на дачу на
подпись. А пакеты, нераспечатанные, лежали на даче месяцами. А выходили
все за подписью Сталина. Когда мы обсуждали, он расспрашивал, что вы там
сегодня делали, какие были вопросы, ну, мы обедали, обсуждали,
разговаривали, а поспорить - спорили, делились между собой и с ним.
Естественно, вопросы выяснялись, если они были неясными, но читать ему все
эти бумаги, конечно, было бессмысленно. Потому что он просто стал бы
бюрократом". /Молотов - Чуев/
"Чем больше нападают на него, тем выше он поднимается, Сталин. Идёт
борьба. Огромное в Сталине не видят, - говорит Молотов, - Более
последовательного, более великого человека, чем Сталин, после Ленина не
было и нет!.. Свою роль Сталин выполнил - исключительно важную. Очень
трудную".
"Сталин говорил: "Менгрелец не скажет, что украл лошадь - лошадь меня
унесла!"
- Сталин снится?
- Не часто, но иногда снится. И какие-то совершенно необычные условия. В
каком-то разрушенном городе... Никак не могу выйти... Потом встречаюсь с
ним. Одним словом, какие-то странные сны, очень запутанные". /Ф. Чуев/
- Значит, это выявилось на фронте только перед лицом противника?
- Да, это так.
- Да знаете ли вы, что так мог поступить только самый коварный враг.
Именно так и поступил бы, - выпустив на заводе годные самолёты, чтобы они
на фронте оказались негодными! Враг не нанёс бы нам большего ущерба, не
придумал бы ничего худшего. Это работа на Гитлера!
Он несколько раз повторил, что самый коварный враг не мог бы нанести
большего вреда...
Трудно себе представить наше состояние в тот момент. Я чувствовал, что
холодею. А Дементьев стоял весть красный и нервно теребил в руках кусок
злополучной обшивки.
Несколько минут прошло в гробовом молчании. Наконец, Сталин, походив
некоторое время в раздумье, несколько успокоился и по-деловому спросил:
- Что будем делать?
Дементьев заявил, что мы немедленно исправим все самолёты.
- Что значит немедленно? Какой срок?
Дементьев задумался на какое-то мгновение, переглянулся со мной.
- В течение двух недель.
Я ушам своим не верил. Мне казалось, что на эту работу потребуется по
крайней мере месяца два.
Срок был принят. Однако Сталин приказал военной прокуратуре немедленно
расследовать обстоятельства дела.
После чего Сталин обратился ко мне: "А ваше самолюбие не страдает? Как вы
себя чувствуете? Над вами издеваются, гробят вашу машину, а вы чего
смотрите?
Когда мы выходили из кабинета Сталина, я облегчённо вздохнул, но вместе с
тем не мог не сказать Дементьеву:
- Слушай, как за две недели можно выполнить такую работу?
- Там разберемся, а сделать надо, - ответил Дементьев". /Авиаконструктор
А.С. Яковлев/.
* * *
Уйдёт она по-английски
- Антон, ты мне нужен. Да нет, секрет... Чего-чего - проводи меня, вот
чего. Куда-куда - в койку. Дениса Гиви не отпускает, а у меня всё, отбой.
В холле, сидя на подоконнике открытого окна, одиноко курила Хельге. Она
почти со страхом смотрела на приближающуюся Яну. Яна вслушивается в себя -
всё та же беззвучная пустота. Она просит Хельге принести куртку Дениса,
которую они забыли на спинке стула, та стремглав бросается исполнять. Как
у них там, в Тарту, где и реки и кровь текут медленно - вцепляются жёны в
светлые кудряшки мужниных подружек? или травят каким-либо колдовским
зельем, или, как сейчас Яна, улыбаются им улыбкой Джиоконды и отпускают с
миром?
Такси они с Антоном решили не ловить и проветриться - всего-то пешком
четыре-пять километров, ночь тёплая, цикады трещат, море неподалёку
плещется. Шли весело, обоих слегка пошатывало, болтали, мурлыкали разные
песенки - так им и прежде доводилось вместе возвращаться с какого либо
коллективного мероприятия.
То, да не то. Что-то смущало Яну. И этим "чем-то" был грим Дениса, парик,
куртка и запах Дениса, его гримасы и словечки, которыми окончательно
вжившийся в роль Дениса Антон успешно забавлялся. Но её это уже не
смешило, а смущало - слишком он был похож - даже не на нынешнего, а на
того экзотического Павлина, сердце которого она когда-то безуспешно
штурмовала. Так или иначе его рука на талии волновала её. Этого ещё не
хватало!
- Сними ты этот дурацкий грим, жарко же!
- Зато автографа никто не просит. Смотри, не пристают, даже не
оборачиваются. Нет, я пожалуй, так и останусь. Представь, являюсь завтра
так на съёмку, всем общий привет... "Так, господа хорошие, а где у нас
Кравченко?" Яна так и покатилась со смеху, до того он похоже передразнил
Дениса. Изловчившись, сорвала с него парик Дениса лысеющего, и Антонов
золотистый, вечно обесцвеченный для съёмок есенинский чуб вырвался на
свободу, и Денис стал Антоном. Платком она соскабливала с его лица грим,
он со смехом отбивался, всё более становясь Кравченко, и вот уже какой-то
жигулёнок резко затормозил, чья-то восторженная физиономия возникла в
рамке бокового окна:
- А я гаварю - Кольчугин!.. Павка, Антон, садитесь!.. Куда везти,
дарагой?..
Они в панике бежали к морю, пробрались на какой-то ведомственный пляж.
Антон пошёл в стихию отмываться и надолго исчез, она слышала только, как
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг