Куда же ей попало? Утка жива, глаза открыты и моргают, затягиваясь
пленкой, если к ним прикоснуться. Под пером и пухом трудно найти маленькую
ранку от дробины мелкого калибра. Петя положил утку в лодку и привязал ее
веревочкой за лапку, чтобы не ушла, если отойдет.
На этом далеком от села озере Петя бывал редко. Камыши здесь особые,
соображал он. На нашем домашнем озере весь камыш еще зеленый, а здесь уже
желтеет и перья подсохшие. Видно, здесь вода другая. Впрочем, на вкус
такая же, как и на домашнем озере. Чуть-чуть солоновата, но пить можно.
Вот и убитые утки. Дядя Николай хорошо пострелял.
Ветер принес его добычу к северо-восточному углу озера, и тела уток
неподвижно лежат на воде, задерживаясь среди отдельных камышинок. Собирая
уток, Петя все больше преисполнялся уважением к ружью дяди Николая. Все,
видно, одной дробиной доставал, издали бил.
Немало собрал подросток уток и водяных курочек, подобрал и еще трех
подранков. Несколько гагар были им оставлены без внимания. - Чего это он
гагар надумал стрелять, они вкусом поганые... - говорил сам с собой Петя.
Но чужая добыча не так интересна, как своя. Окончив объезд, Петя вогнал
лодку в камыши и решил ждать появления дичи. Но озеро совершенно
безжизненно. Даже ни одной гагары. Петя стреляет в воздух, зная, что птицы
иногда поднимаются от выстрела. Пустое озеро не нравится ему:
- Тоже, говорят... Наше домашнее лучше, там хоть лысок много. И камыши
здесь плохи, вишь, уже пожелтели.
Петя тяжело нагрузился утками, ружьями и вещевым мешком Николая
Сергеевича и отправился домой. Собранную добычу он бросить пожалел.
5.
ПАВЕЛ ИВАНОВИЧ, въехав в село, повернул налево и остановился перед
домом правления колхоза.
- А ну, товарищи, вынимайте нашего москвича из тележпи поосторожней, а
я буду лвонить в райбольницу, - сказал Павел Иванович и снял трубку
телефона.
- Алло, алло, район... - больницу давайте... да... ну, тогда квартиру
главврача... Лидия Николаевна, это я, Кизеров из Лебяжьего. Лидия
Николаевна, вы моего приятеля московского ведь знаете, с ним на озере беда
случилась... нет, не застрелился... да нет же, вот увидите, целый... он и
ружье на берегу оставил... он очень плох, сердце чуть бьется... вроде
контуженный, я таких на фронте видал... не говорит, не может...
помогайте...
да, да, он здесь, я его сейчас привез... так я жду... прощайте...
Тем временем две девушки собирались исполнить распоряжение Павла
Ивановича, а у тележки успели собраться ребята и появилось несколько
взрослых.
- Николай Сергеевич, а Николай Сергеевич... - говорила невысокая
загорелая девушка, бережно подводя руки под его плечи. - Николай
Сергеевич, очнись, что с тобой сделалось?
- Агаша, мою книжку достань, пусть Павел сохранит... - слабо прошептал
Николай, и больше ни одного слова или движения не могли от него добиться
девушка и другие люди, столпившиеся около тележки.
- Стоп, не снимайте его, сейчас прилетит санитарный самолет, - сказал
Павел Иванович, выходя из правления. - Главврач сказала, что сейчас же
высылает.
- Он что-то о книжке сказал.
- Правда, правда... он и мне говорил... А ну, Аганя, посмотри у него в
карманах!
Записная книжка оказалась в кармане гимнастерки. Карман этот был
расстегнут.
- Возьмите знак и поедем потихоньку встречать самолет, - сказал Павел
Иванович, беря у Агани книгу.
Провожавшие тележку дети пустились бежать вперед. Хотя и многие из них
были знакомы с прелестями полета - иной раз в праздники летчики прилетали
катать желающих - все же появление самолета было всегда событием для
малого народа.
Едва успели выложить посадочный знак на ровном ближнем сельском выгоне,
как на севере послышался нарастающий шум авиационного мотора.
Легкий биплан, снижаясь, сделал круг и с выключенным мотором мягко
побежал по полю.
С помощью прилетевшей медицинской сестры Николая на носилках перенесли
в самолет.
- Я Лидии Николаевне все рассказал, - говорил сестре Павел Иванович, -
человек он сильный, крепкий, оставил я его на озере здоровым, а привез,
сами видите, каким! Был бы бой, сказал бы, что контузило...
Маленькая группа провожающих смотрела вслед рулившему по полю самолету.
Вот резко взревел мотор, самолет быстро побежал и оторвался от земли.
Полукруг... и машина ушла по направлению к районному центру.
- Павел, а Павел Иванович, что он, неужель умирает? - спрашивала
расстроенная Агаша.
- Оставь, я-то откуда знаю... Да он крепкий, выживет. Вот мы вечером
Лидии Николаевне позвоним, узнаем сводку информбюро, - натянуто отшутился
озабоченный председатель колхоза.
- А что у него в книжке, может он написал, что с ним случилось?
Павел Иванович вспомнил о настойчивой заботе своего друга о записной
книжке и стал перелистывать страницы, исписанные неровным и не совсем
разборчивым почерком. На лице его отразилось удивление.
- Здесь о другом, - сказал он серьезно. - Ну, все!
Когда вечером жена Кизерова с помощью дочери стала ощипывать
доставленных Петей с озера уток, следов убивших их дробин не оказалось.
Птицы, проявлявшие признаки жизни - их к вечеру осталось две, были на
ночь заперты в кладовке. Утром они были мертвы. Эти обстоятельства прошли
незамеченными. Своего мнения Павел Иванович не высказал.
НА МЕРИДИАНЕ СОКОЛИНОЙ ГОРЫ
1.
НА ЮГЕ древний горный хребет, разделив единый континент на две части
света, растворяется в песках и в ковыльных степях. Там широка привольная
земля, там беспечно посвистывают рыжие суслики, а весной стрепет пляшет на
бугорках любовный танец перед своей скромной подругой.
Зимой поземка тащит сухой снег, заметает овраги. Спит суслик, а стрепет
с детьми ждет на юге прихода весны, чтобы вернуться домой, на милую
родину, где ждут его и новая любовь и новые, прекрасные танцы.
Но сейчас август, тепло. Пахнет подсыхающими дикими травами. Высокое
небо с перистыми облаками сине и предвещает хорошую погоду.
Грейдерная дорога проложена к северо-востоку от одной из молодых (ей от
роду лет десять) железных дорог. Укатанный путь много десятков километров
тянет свое серое полотно по степи. Кончается этот путь среди одноэтажных
домов.
Поселок уже начинает закрываться зеленью. Молодые ветви поднимаются к
крышам. Но зеленое племя в поселке не одиноко. Если кругом посмотреть, то
окажется, что идут молоденькие деревья и к югу и к северу широкими
полосами.
Много полос и не таких широких. Они чередуются так правильно,
встречаются под такими, явно заданными углами, что совсем не нужно
обладать большой проницательностью для простого заключения: это дело
человеческих рук!
Когда-то историки, пленники навязчивой мысли об извечном разделении
мира, говорили, что этими местами, к югу от горного хребта, "азиатские
степи проникают в Европу".
Что ж, пусть проникают! Дело в том, что в этих местах никогда не бывало
лесов. Теперь же здесь много деревьев, насаженных очень недавно. Они
прикрывают посевы от сухого, азиатского ветра.
Но это другая история. Сейчас речь идет об ином.
2.
КРАСНОСТАВСКАЯ энергетическая станция особого назначения по
старорусскому обычаю получила свое название от крохотной речки - ручья,
около которой была поставлена палатка первых изыскателей.
Воздвигая длинные и широкие рабочие помещения, строители по предложению
Степанова поступили просто и экономно. Пользуясь отсутствием грунтовых
вод, они отрывали в земле глубокие котлованы и перекрывали их гнутыми
стальными балками. По балкам легло листовое рифленое железо. А сверху
длинные, широкие, плоские спины покрывались бетоном. Вся отрытая земля
была возвращена на своды и укреплена посадкой трав. Остроумное решение
Михаила Андреевича было по заслугам оценено скупым на похвалы Федором
Александровичем, сказавшим тогда:
- Вот, изволите видеть! Именно то, что нам нужно! И почти в два раза
дешевле, чем то, что строители нам предлагали сначала.
Степанов только что прибыл. Путь по воздуху от Соколиной Горы занимал
два часа. Сразу же он прошел в демонстрационный зал. Докладывал начальник
демонстраций:
- Вчера ночью, Михаил Андреевич, мы опять наблюдали излучения, имеющие
все тот же характер освобождения атомной энергии! Лоцируя Луну, мы, как и
в ряде случаев прежде, опять уловили отправляющийся от ее поверхности в
направлении к Земле кратковременный источник излучений несветового
характера. Вот он!
Степанов взял из рук начальника демонстраций негативы. На черном фоне
ясно были видны резкие белые полосы. Они образовывали правильные,
параллельные линии.
На последней пластинке линий не было. На ней были белые, слегка
расплывшиеся пятна.
- Ого! - сказал Степанов. - Это что же? Прямо?
- В том-то и дело! Так получилось, - ответил начальник демонстраций.
- А вы уже просматривали с предельным увеличением? - спросил Михаил
Андреевич.
- Нет еще, ждали вас.
- Вы взяли полную серию?
- Да, и очень удачно!
- Ну, давайте смотреть!
Помещения Красноставской станции прекрасно отвечали своему назначению.
Благодаря их углублению было обеспечено постоянство температуры, полное
отсутствие пыли, необходимая сухость воздуха и отсутствие вибраций. Все
это очень важно для тонких и чутких машин и приборов.
Демонстрационный зал имел в ширину сорок метров. Длину его трудно
определить на взгляд; почти на всю ширину и на двадцатиметровую высоту он
был пересечен блестящим экраном - прекрасным творением из белой, прочной,
идеально гладкой пластмассы. В распоряжении исследователей было полотно
площадью в семьсот квадратных метров, позволявшее демонстрировать целиком
весь снимок с увеличением во много тысяч раз.
По полу и экрану проложены в несколько рядов рельсы. В тридцати или
сорока метрах от экрана рельсы уходят под операционную камеру - кубическое
здание с плоской крышей, одиноко стоящее в помещении. В большом зале
демонстраций оно кажется маленьким, хотя ребро этого куба равно семи
метрам На стене, обращенной к экрану, находятся четыре обода круглых
отверстий, напоминающих корабельные иллюминаторы Начальник демонстраций
поднялся по пяти ступеням в операционную камеру.
Степанов и работники Красноставской разместились на длинной скамье,
укрепленной на первой ступени демонстрационной камеры. Оператор для
предупреждения дважды мигнул освещением зала и потушил свет. Настала
полная темнота, понятная только тому, кто побывал глубоко под землей, в
шахтах или в пещерах: мрак абсолютный, густой, вязкий, крепкий.
Сначала оператор дал яркое пятно на экран и покатил по рельсам
операционную камеру вперед, потом двинул назад, остановился и, как
художник своего дела, сразу бросил на экран, в фокус, ярко окрашенный
позитив, снятый на пленку.
Негатив методом лабораторного увеличения, уже извлек из областей, не
доступных глазу, отпечатки живой энергии. Он показал их тончайшими, едва
видными линиями. Но теперь, на вырванном из темноты экране, заструились
полосы толщиной в руку. Оператор вел демонстрацию с быстротой наблюдения.
На экране были живые красные молнии. Ясно была видна кипящая сила их
стремительного движения.
Края толстых красных полос вспухали и опадали. Отдельные места
покрывались зубцами с трепещущей бахромой. Вырывались какие-то подобия
почек и ветвей.
Они, казалось, хотели оторваться от материнской молнии, метались,
искрились, сверкали, рвались в пространство и вновь прилипали к источнику.
Между широкими красными полосами появлялись точки и черточки. Окраска
позитива дала им желтый цвет. Они бессильно нападали на красные живые
молнии, отскакивали от них, исчезали и опять появлялись настойчивыми
золотыми роями.
На экране в демонстрационном зале Красноставской пульсировала,
струилась и мчалась жизнь, еще недавно никому не известная. Это не амебы и
не бациллы, не низшие, мельчайшие микроскопические форма живой,
организованной материи.
Перед внимательными глазами людей жил внутриатомный мир, первоисточник
энергии, жизнь внутри жизни - движение частиц атомов!
Но не простая научная любознательность руководила присутствовавшими.
Они испытывали не только удовлетворение ученых, не устающих наблюдать.
Ведь в данном случае особенно привлекала замечательная направленность
энергии, ее, если можно так выразиться, плотность!
Через двенадцать секунд после начала демонстрации красные полосы стали
быстро утолщаться. Казалось, их стремительное движение замедлилось.
Остановившись на краю экрана, они пульсировали и раскачивались в
стороны, одетые трепещущими коронами. Затем багровые знаки стали
расплываться, готовясь слиться и занять весь экран.
Потом все исчезло. Наступила опять глубокая тьма подземелья, сменившая
бурю энергии, впервые зримую людьми с первого дня жизни Вселенной и до
вчерашнего дня.
3.
ДЛЯ ТОГО, чтобы понять происхождение записей в демонстрационном зале,
нам нужно вернуться к событиям прошлой ночи, когда Красноставская отметила
появление в мировом пространстве неких направлениях излучений.
В ту ночь, как и всегда, Красноставская станция слушала, или, с тем же
успехом можно сказать, смотрела.
Степь, перерезанная молодыми посадками деревьев, жила своими
бесчисленными, скромными жизнями, рождавшимися и умиравшими каждую
секунду. Летали мириады насекомых. Крался к чуткой добыче волк, а за ним
строгая волчица вела по следу нетерпеливый выводок. Голодная сова бесшумно
скользила в неподвижном воздухе. В небе стояли обычные звезды, начинался
августовский дождь падающих звезд. Всходила луна, а глаз станции смотрел и
слушал.
Из многих устройств и сооружений слагался этот глаз. Его чувствительная
сетчатка состояла из системы проводов, растянутых над землей густой сетью.
Диаметр сооружения составлял, вероятно, около одного километра. Сеть
была подвешена на столбах. Металлические опоры расположены в шахматном
порядке.
Каждый столб, кроме своей доли сети, нес длинную, гибкую антенну.
Высота антенны, составляющая на периферии приблизительно двадцать метров,
к центру понижалась. В центре, как выпуклая роговица глаза, был
смонтирован колоссальный диск.
Вероятно с воздуха все это можно было бы сравнить с очень плоской
воронкой чудовищных размеров, сотканной из ажурной ткани. В середине
воронки - громадное, тусклое, выгнутое пятно. Это одновременно и зрачок и
ухо Красноставской.
Диск прикрывает одно из центральных помещений Красноставской. Он сделан
из сплава ряда металлов и имеет сложную, слоистую структуру. Подробное
описание его и обслуживающих его машин заняло бы слишком много места, тем
более, что необходимо рассказать еще об одном существенном устройстве
Красноставской.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг