заставить меня забыть, что он - бог.
Я вспомнил об этом, когда после ужина мы уединились с ним в библиотеке.
Вот чем он меня удивил. Такого собрания книг я и в Белинке не видал. На
стеллажах, уходящих вглубь неосвещенного помещения, стояли книги, кажется,
на всех языках мира. Рукописных было мало: наверное, потому, что их вообще
мало, а печатные выглядели здесь явным анахронизмом. В шкафчике под
стеклом, в специально сконструированном микроклимате хранились египетские
папирусы. Далее лежали намотанные на палочки шелка с иероглифами, римские
свитки в деревянных долбленых футлярах. В ящике, подобно картотеке, стояли
вавилонские глиняные таблички. Впрочем, они могли оказаться и шумерскими:
в этом деле не следует полагаться на слово такого специалиста, как я.
Письмена на вазах, на камнях, индейская узелковая поэма... Перегрин стоял
рядом, забавляясь моим ошеломлением. Подозреваю, что даже коллекция
Британского Музея при виде этой роскоши сгорела бы со стыда.
- У меня не слишком много дел, - признался Март, улыбаясь очаровательной
застенчивой улыбкой. - А вечность надо же на что-то тратить. В подвластном
мне секторе я объявил книгу высшим достоянием. Сказать по правде, я читаю
все, что попадается мне в руки. Если бы у тебя случайно оказалось при себе
что-то новенькое, я не пожалел бы ничего...
Он искательно заглянул мне в глаза, но мне пришлось отрицательно покачать
головой. Даже мои тапочки остались в Январе. Как жаль, право, хоть самому
сочинять! В том, как он смущенно и загадочно глядел на меня, мне
почудилось что-то знакомое до боли. Как будто я в старое зеркало гляделся.
Мгновенная оглядка в подернутое забвением, а оттого приукрашенное прошлое.
Интеллигентный мальчик без друзей, не ко двору ни в одной компании, один в
темной комнате, наедине с маленькой лампой и книгой. О, эти острова
сокровищ! Конные сшибки тяжеловооруженных рыцарей из "Айвенго". Несметные
клады, белопарусные корабли, благородные пираты... Благородные, потому что
неблагородные слишком похожи на злых сверстников со двора, и, разумеется,
никому не интересны. Благословенное время, когда за новую книгу ничего не
жаль. В любой час дня и ночи от твоих зубов отскакивает
последовательность и обстоятельства смены английских королей, -
Плантагенетов, Тюдоров, Виндзоров - запомнившаяся именно потому, что не
требовалась школьной программой. Ты, разумеется, отлично знаешь, что
такое поворот оверштаг, и способен отличить бейдевинд от бакштага,
кулеврину от карронады, зюйд-вест от норд-оста. Имя великого испанского
поэта у тебя, одного из класса, не ассоциируется с моющим средством.
Сколько чужих жизней прожито в ожидании своей!
Перегрин жестом указал мне на банкетку, а сам привычно забрался в широкое
деревянное кресло с вытертыми подушками, имевшее такой вид, будто в нем
были прочитаны все написанные человечеством за вечность книги.
- Кресла я меняю, - заметил Перегрин, смеясь, - но созидательная
деятельность графоманов неостановима и стремится в необозримую
перспективу. Поистине, если что и сравнимо с вечностью, так это страсть
человечества к изложению своей мысли. У меня абонемент во все центральные
библиотеки Внутреннего Мира.
- Вам бы компьютер, - посочувствовал я. - И выход в глобальную сеть.
То-то вы бы там порезвились.
Он с мечтательным видом закрыл глаза.
- Сплю и вижу Интернет, - признался он. - Я веду переговоры с Ноябрем. Он
давно уже ведет свой учет на IBM. Но он - дух скурпулезный, мелочный...
ста-арый! Он не способен понять, что кому-то что-то нужно просто так.
Похоже, он не удостоил меня чести быть внесенным в список срочных дел.
- Вы должны меня понять, - продолжил он, подтягивая к подбородку
обтянутые черным бархатом колени, - мне слишком редко выпадает счастье
принимать гостей из Внутреннего Мира. Еще реже они задерживаются для
беседы, и почти никто не остается. В самом деле, какой смысл, когда
впереди маячат летние месяцы? Я могу предложить только беседу, а кто
способен потратить на нее вечность? И способен ли я сам перенести того,
кто на такое способен? Пригашенные из Внутреннего Мира отбираются не по
моим запросам. А те, кто мне заведомо интересен, не останавливаются на
своем движении вперед. Когда б вы знали, как я завидую Иманту!
Это имя я слышал не впервые, и насторожился, желая узнать побольше,
однако Перегрин увлеченно продолжал:
- К тому же, подозреваю, здесь не обходится без Боско. Наверняка за моей
спиной он ведет какие-то интриги с целью ныне и впредь оставаться на том
месте, какое занимает. Все, кто хоть мало-мальски привлекает меня,
покидают Март очень быстро. Это, знаете ли, уже входит в систему.
- Почему вы его терпите?
- Почему? - он на секунду задумался. - В скучных вещах он разбирается
лучше меня. С его точки зрения необходимой составляющей достоинства лорда
является серьезная праздность. Наиболее близко к его идеалу подходит
Палома.
Он скорчил гримасу, после чего его лицо моментом приняло самое
благовоспитанное выражение, однако теперь маленький лицемер уже не обманул
бы меня.
- Вегара он считает мужиком, а от Иманта его вообще трясет, хотя вот уж
там-то праздности хоть отбавляй. Верно, она несерьезная. К счастью, у него
хватает ума молчать о госпоже Мидори: я не потерпел бы о ней дурного слова.
- Первый жрец, - сказал я со вкусом, - считающий себя вправе указывать
своему богу, что, как и когда тому следует делать. Оправдывающий свою
ретивость исключительно любовью.
- И, прошу заметить, знающий свое дело, - вздохнул Перегрин. - Нет, в
самом деле, Боско - неотъемлемая часть образа. Как это...
Он с отвращением указал на свои прыщи.
- Это возрастное, пройдет... - заикнулся было я, но осекся. - Извините.
Он махнул рукой.
- Привыкнуть к этому невозможно. Чудовищно действует на психику и портит
характер. Каждый из нас несет ответственность за свой сектор, поскольку
накладывает на него отпечаток собственной личности и настроения.
Расскажите-ка мне лучше, как во Внутреннем Мире воспринимают март?
- Март - календарное начало весны, - обстоятельно начал я, удобно
откинувшись на спинку банкетки, - поэтому его ожидают с нетерпением,
встречают с восторгом... а дождавшись, бранят, и не дождутся, когда он,
наконец, кончится, потому что погодно, честно говоря, он совсем не
отличается от зимы. Редкая улыбка солнышка, а по ночам - январские морозы.
То, что днем натаяло, ночью схватывается в лед, и как следствие -
повышенный травматизм. Чаще всего люди ломают кости в марте.
- Это Боско, - вставил Перегрин с сожалением, - с его девизом "Еще рано!"
- А кроме того, витаминное голодание, последний срок сдачи налоговых
деклараций и головой отчет. Не повеселишься. Но, помимо всего прочего,
март - это предчувствие, обещание, благовещенье...
Мои слова прервал душераздирающий кошачий рев откуда-то снаружи и сверху.
Ему вторил другой, уже иным голосом, но с той же интонацией сумасшедшей
страсти.
- Начинается... - вздохнул Март. - Агенобарб. Случилось страшное.
Дверь скрипнула, и в библиотеку по одному, как тени, стали входить...
коты. Много, и все разные. Затрудняюсь сказать, каких среди них не было.
Впрочем, совершенно точно здесь не было домашних, толстых, ленивых,
избалованных, ко всему равнодушных тварей. У зверей, окруживших кресло
повелителя Марта, были битые морды помойных урок, а в зеленых глазах
светился IQ, превышавший, по моим понятиям, иной человеческий.
Вели они себя по отношению к нему, честно говоря, по-хамски. Они осадили
его кресло, терлись об него, а потом пошли на штурм его коленей, оставляя
на черном бархате отчетливо различимые следы весенней линьки.
- Коты! - догадался я. - Еще одна неотъемлемая часть образа?
Перегрин в кресле вел безуспешную борьбу за сохранение достоинства лорда.
- Клавдий, - шипел он, - подите вон! Тиберий, брысь!
Они выгибали спины и мурлыкали, как незаглушенные моторы, а Март
домашними туфлями отбивался от проявлений кошачьей привязанности.
Карнаухого Калигулу со шрамом через всю морду пришлось натурально турнуть
на пол.
- Веспасиан, вы опять нагадили в комнатах. Когда мне надоест терпеть ваши
выходки, Боско утопит вас всех разом. Светоний, сколько раз я
предупреждал, чтобы вы держались подальше от книжной полки!
Полосатый котяра, уворачиваясь от пущенной в него туфли, с возмущенным
воплем отскочил от стеллажа, где только-только собирался поточить когти о
тисненый золотом кожаный переплет. Я заметил, что Перегрин бросал, чтобы
не попасть.
- Так и его и тянет оставить свой след в истории! Они, кажется,
испытывают мою привязанность. Но, вообще говоря, здесь от них есть и еще
кое-какая польза. Пока вся эта орава ошивается в библиотеке, ни одна мышь
добровольно сюда не сунется, и я могу быть спокоен за сохранность моих
сокровищ. Так что мы сосуществуем в рамках взаимовыгодного соглашения. А
Боско их терпеть не может.
Я на минуту задумался о том, какие сказки и песни могли бы поведать
библиотечные ученые баюны с императорскими прозвищами, а потом, пряча
улыбку, сказал:
- Март - время, когда пробуждается любовь. Лорд Перегрин, когда мне будет
позволено продолжить мой путь?
Он стряхнул с себя котов и поднялся.
- Хоть сейчас, если на то будет ваша воля, и если вы не нуждаетесь в
отдыхе. Постойте. Я дам вам Ключи.
Он скрылся во тьме уходящих в бесконечность стеллажей и вынырнул отуда,
белесый, как ночной мотылек, смущенный, не слишком уверенный в себе.
- Вот, - сказал он, с поклоном передавая в мои руки пушистые белые цветы.
Я узнал в них подснежники. - Передайте, пожалуйста, от меня госпоже Мидори.
4. Госпожа цветов
Мне казалось, что за моим плечом все еще маячит тень мальчика в черном,
однако сделав шаг, я оказался совсем в иной обстановке. Перегрин со мною
не пошел. Видимо, застеснялся. Смутился и я, оглянувшись по сторонам.
Мрачный сырой замок с углами, полными зловещих тайн, куда-то исчез,
наверное, остался в марте. Я находился в крохотной комнатке с бумажными
стенами, забранными в черные решетчатые рамы. Окон не было, но солнце
просвечивало бумагу насквозь, и по стене качалась тень какой-то цветущей
ветки. Там, за стеной, пели невидимые птицы, и больше не было ни звука. Я
стоял дурак дураком, посреди квадратика сверкающего чистотой пола, в своих
нелепых унтах, теплых штанах и огромном свитере, и голова моя касалась
крыши, а передо мной на циновке сидела девочка апрельского возраста -
что-то, по моим расчетам, около четырнадцати лет.
- Подснежники, - сказала она. - Какая прелесть!
- Это от милорда Перегрина, - растеряно сказал я. - Имею честь говорить с
госпожой Мидори?
Нисан, как я могу не узнать тебя в цветении твоих садов? Глядя на нее, я
понял всю глубину неловкости юного лорда Марта, для которого она была той,
о ком не говорят дурно. Я бы и сам в тринадцать лет боялся лишний раз
посмотреть в ее сторону. Она была красавица. Нежная, как цветок сливы.
Черные волосы, гладкие и тяжелые, подстриженные в кружок, узкое
продолговатое личико - дынное семечко, как говорят в Японии, когда хотят
определить эталон красоты. Нижнее кимоно ее было черного цвета, и от него
виднелись только воротничок, часть грудки и манжеты, плотно облегающие
запястье. А верхнее струилось серебристым водопадом и пышными складками,
как волнами, разливалось по всей поверхности пола за исключением места,
где топтался я. В талии ее перетягивал черный шелковый пояс с огромным
бантом на спине, похожим на бабочку "мертвая голова". Белые стены, черные
рамы, мечущаяся по стене тень: вся сцена была решена в графическом ключе.
На стене висело традиционное какэмоно - полотнище белого шелка с
иероглифами стихотворения, написанными вертикально. Госпожа Мидори сидела
на пятках, окруженная озерцом своего кимоно и множеством бонсай в глиняных
горшках и плошках. В отличие от прошлых моих хозяев, исключая, разумеется,
неразговорчивого непоседу Января, она была занята делом. Маленькими
ножницами она вырезала из цветной бумаги цветочные лепестки. Чуть
шелестящий бумажный поток струился из-под ее рук, скапливаясь в складках
кимоно. Привет тебе, Флореаль - пора цветения! Она трудилась, как пчелка,
и продолжала делать это на протяжении всего времени, пока мы вели с ней
беседу.
- У меня много работы, - извиняясь, сказала она. И, наблюдая за порханием
ее проворных пальчиков с длинными розовыми ногтями, я готов был впасть в
транс. Может, я так и сделал. Не помню. Она зачаровала меня в один миг.
- Ах, - воскликнула она, когда, сидя напротив нее, я поведал ей свою
историю, - как это неосторожно со стороны Норны! Но я не возьмусь ее
осуждать. Обладая таким могуществом, должно быть, очень трудно удержаться
от искушения пользоваться им. Но я не сомневаюсь, что она благополучно
вернет вас обратно и, возможно, возместит вам моральный ущерб.
Моя бы воля, я никуда бы отсюда не уходил, следя, как бумажные лепестки
усеивают ветви бонсай. Я не стал ей говорить об отношении к ней Перегрина:
в конце концов, если не дура, то и сама знает, а она производила
впечатление умненькой девочки... тьфу, богини! Однако она сама о нем
заговорила.
- Главное несчастье лорда Марта в том, - сказала она с тем оттенком
превосходства, какой встречается у старших девочек, - что он не знает
собственных достоинств и стыдится своих недостатков. - А потому он
существует в образе, который самому ему не слишком по вкусу. К примеру,
тот же Имант прекрасно осведомлен о своих недостатках, и настолько
свободно с ними обращается, что они превратились у него едва ли не в
положительные качества. Поэтому он умеет быть счастливым. Так и
получается, что Перегрин ученее, а Имант - умнее. И пока это так, бедняга
Март обречен на одиночество.
- Кто такой Имант? - напрямик спросил я ее. - Госпожа Мидори, буквально в
каждом секторе мне называли это имя. Признаюсь, я уже напуган.
- Имант вовсе не страшный, - возразила она с улыбкой. - Вы скоро
повстречаетесь с ним. Уже скоро. Если Перегрин завидует ему, то в этом он
солидарен со всей мужской половиной человечества. Что же до женской...
впрочем, вы все увидите сами.
Маленькая хозяйка апреля говорила, будто ручеек журчал, а лепестки летели
из-под ее пальчиков, осыпая сады бонсай. Кажется, я уже чувствовал аромат
цветущих деревьев.
- Вы только не позволяйте Мэй втянуть вас в какую-нибудь опасную
авантюру, - посоветовала она, и я слушал и слушал ее, но слышал, наверное,
даже не слова, а звук ее голоса, особенности ее речи. Право, раньше я
никогда не общался с японками. До меня даже дошло наконец, почему такая
красота, как цветущая вишня, символизирует у них смерть. Просто, это
единственное, что следует уносить с собой, созерцанием освежая душу. Как
Париж. Увидеть и умереть.
- Мэй совсем не злые, но они такие... неуправляемые. Для них только игра
имеет смысл, а из игры порой просто... опасны для здоровья. Во всяком
случае, чем быстрее вы проскочите их сектор, тем целее будете. Я не
слишком вас напугала?
- Нет, госпожа, - сказал я, чувствуя на своем лице идиотскую блаженную
улыбку.
- Это хорошо. Предупреждение сделано, а излишний преждевременный страх
цепенит гибкость ума и понижает способность приспосабливаться к
обстоятельствам. Еще раз прошу вас отнестись к Мэй со всем присущим вам
здравым смыслом.
Глядя на нее, я сомневался, есть ли он у меня вообще. Отложив ножнички,
она взяла листок бумаги в тетрадную линейку и, смотря мне в глаза, стала
складывать из нее какую-то фигурку. Когда она закончила, я рассмеялся. На
ее узкой ладошке лежал бумажный голубь. Я и сам в детстве выпустил таких
немало.
Потом она вспорхнула на ноги, держа спинку прямо, вся искусственная, как
фарфоровая кукла. Водопад разноцветных лепестков, скопившихся в рукавах,
обрушился на бонсай, окутав их словно облаком мыльной пены. Перекинув
через руку длинную полу своего кимоно, Апрель несколько раз шагнула
ножками в белых носочках, снова опустилась на колени возле стенной рамы,
и сдвинула ее, открывая выход на терраску и в крошечный сад, через который
несся бурлящий вешний поток. По его краю из ржавой прошлогодней травы
глазела родная мать-и-мачеха. Тень, метавшаяся по стене, оказалась от
яблоневой ветки.
- Идите по мостику, - велела госпожа Мидори, указывая на пересекавший
поток узенький дощатый мостик, явно рассчитанный на габариты Дюймовочки. -
Когда дойдете до середины, - до того места, где висит радуга, видите? -
пустите голубя, и окажетесь в мае.
- Благодарю вас, госпожа.
- Не стоит. Я была рада помочь вам.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг