любви. До сих пор я как-то даже совершенно позабывал, что она другого пола.
- Ведь вам, конечно, интересно знать, как мы, марсиане, смотрим на
этот предмет? - добавила она.
"В самом деле, - подумал я, - она права. Это любопытно: как эти
существа смотрят на любовь? И даже способны ли они на это нежное чувство?"
- Да, - сказал я, - для меня было бы очень желательно знать, как
марсиане относятся к этому, весьма важному у нас, на Земле, вопросу.
- Чтобы мы могли понимать друг друга, - заметила Либерия, - определите
мне прежде всего: что такое, по-вашему, любовь?
- Но вы задаете такой вопрос, на который вовсе не так легко ответить,
как кажется; любовь, в сущности - мечта, иллюзия; это призрак, сотканных из
тончайших нитей нашего чувства и нашего воображения, призрак, настолько
нежный и чувствительный, что как бы деликатно мы ни подходили к нему со
своим анализом и со своими исследованиями, сущности его мы никогда не
узнаем; своими исследованиями мы его только изуродуем, обесформим, и от
него, в конце концов, ничего не останется, кроме грубой действительности,
кроме той любви, какая существует и у всех других животных.
Либерия расхохоталась.
- О, да вы, я вижу, поэт! Только знаете, что я вам скажу? Ваше
определение любви ровно ничего не говорит. В самом деле, - продолжала она,
принимая меланхолический тон, - как это странно! Совершенно естественную
потребность люди облекли в какую-то мистическую оболочку и упрямо стараются
закрывать глаза на истину только потому; что эта истина кажется им
отчего-то некрасивой, и им приятнее окружать ее таинственным ореолом...
IX
...К полудню, когда солнце на небе начало .довольно чувствительно
припекать, Либерия нажала какую-то кнопочку у нашего электрохода, и наш
лебедь вдруг, к моему удивлению, нырнул в глубину моря, и мы понеслись под
водой.
- Как?! - вскричал я, увидав на дне моря оригинальное, встретившееся
нам здание, напоминавшее собой древнюю индийскую пагоду, с ярко-белыми,
по-видимому, мраморными, башенками и колонками. - Как? Значит, и дно морей
на Марсе также населено марсианами?
- Ну да, разумеется. Неужели вы думали, что наш подводный домик
единственный в своем роде?
Действительно, чем дальше мы плыли, тем все чаще и чаще стали
встречаться нам подводные марсианские жилища, многие из которых имели очень
странную архитектуру, совершенно не известную у нас на Земле.
Какие роскошные панорамы, какие оригинальные пейзажи открывались перед
нашими глазами! То мы неслись над высокими горами с глубокими пропастями,
поросшими никогда не виданными мною гигантскими водорослями, среди которых
плавали морские чудовища, то проплывали над прекрасно обработанными
равнинами, засеянными какими-то морскими растениями, употреблявшимися
марсианами в пищу.
Я заметил, между прочим, что по дну моря часто тянулись в разных
направлениях какие-то прямые, как натянутые струны, трубы, терявшиеся
вдали. Раз мы проплывали очень близко около одной из этих труб, имевших
несколько сажен в диаметре.
- Что это за сооружение? - спросил я у Либерии.
- А это наши железные дороги. Внутри этих массивных цилиндров ходят
особые, герметически закупоренные вагоны. Они приводятся в движение сжатым
воздухом и летят с быстротою пушечного ядра. По этим дорогам можно сделать
кругосветное путешествие всего в несколько часов.
- Отчего же мы не по такой дороге отправились в наше путешествие?
- Но по этим дорогам обыкновенно возят только предметы потребления,
которыми снабжается наш общественный организм, из тех пунктов, где они
производятся; да иногда ездят по ним рабочие, которым необходимо спешить к
месту работ. Все же, кому особенно торопиться некуда, избирают другого рода
передвижения. Если бы мы отправились в одном из этих металлических
цилиндров, мы совсем ничего не увидали бы, кроме внутренности вагона,
имеющего форму ружейной пули. Тогда как путешествуя на этом лебеде, мы
имеем полную возможность осмотреть все, что достойно внимания, и можем
ехать, куда нам угодно, в любом направлении.
К вечеру, когда жар спал, мы снова вынырнули со дна моря на
поверхность и поплыли на открытом воздухе.
Но вот солнце погрузилось в воды моря, и только розовые отблески
вечерней зари освещали собою безбрежную гладь янтарных волн. Наступила
ночь. На небе зажглись две луны: одна, в виде узкого серпа, взошла с той
стороны, где исчезло солнце, а другая, в виде полукруга, была уже довольно
высоко на восточной стороне неба. Сравнительно с нашим ночным светилом, обе
они были очень малы и скупо изливали свой слабый сверкающий, серебристый
свет на нас и окружавшее нас море. Первая, западная, луна была раз в пять
меньше нашей земной, но все-таки раза в три больше своей восточной подруги,
бывшей величиною в серебряный рубль. Но для меня было всего изумительнее
то, что западная луна двигалась по небу так быстро, что движение ее было
ясно заметно для глаза, точно она бежала бегом, торопясь поскорей встретить
свою приятельницу на востоке. Вскоре в погасающих лучах вечерней зари
показалась еще как бы третья луна, или, вернее, очень яркая звезда. Она
была несравненно меньше двух предыдущих и не представляла даже заметного
диска, хотя блеск ее был очень силен.
- А вот и ваше отечество - Земля, - указала Либерия своим хоботком на
эту яркую звездочку.
Да, это была наша Земля, наша милая Земля, лучезарно сиявшая в
вечернем сумраке, подобно Венере наших небес в весенние вечера. Я молча
смотрел на нее к думал о том, как неизмеримо далеко отстоит от меня теперь
этот, кажущийся отсюда столь крошечным атомом, Земной шар с его
многомиллионным населением, вечно волнующимся, вечно озабоченным, вечно
враждующим, вечно истребляющим себя в беспощадной борьбе за существование.
- Скоро материк, - прервала мои размышления Либерия, внимательно
посмотрев на инструмент, определявший широту и долготу местности. И она
снова нажала другую кнопку у нашего электрохода, и вдруг наш лебедь,
расправив крылья, взмахнул ими и поднялся высоко на воздух. Я не ожидал,,
что наша металлическая птица способна не только плавать и нырять, но также
и летать, и дотого был изумлен, что даже вскрикнул от неожиданности.
- Ага, испугались! - засмеялась моя спутница: - Я нарочно приберегла
этот сюрприз до вечера. Посмотрите, не правда ли - красиво?
Действительно, трудно было себе представить что-либо более эффектное и
захватывающее дух, как этого лебедя, несущегося вместе с нами по воздуху,
ночью, среди совершенно незнакомой мне обстановки, под новыми для меня
небесами, откуда слабо светили две крохотные луны и мерцали совершенно
иные, чем на Земле, звезды. На юге, куда мы летели, обрисовывались во мраке
спустившейся ночи неясные очертания берегов. Это был материк, но за
наступившей темнотой было трудно разглядеть на нем что-либо более ясное и
определенное. Мы быстро приближались к суше.
Вдруг над материком, высоко, под самыми облаками, ярко вспыхнул
блестящий огненный шар, и все окрестности осветились, как днем.
- Что это такое? - вырвалось у меня невольное восклицание.
- Это электрическое солнце, - ответила Либерия. - Вы знаете, у нашего
Марса нет такого спутника, как ваша луна, которая светила бы нам ночью, а
те две крохотные луны, что вы видите на небосклоне, дают очень мало света,
да и появляются они на горизонте на очень короткое время, и таким образом
мы принуждены пользоваться искусственным освещением для наших ночей. Это,
может быть, не так поэтично, но тем не менее весьма красиво. Не правда ли?
- Но как они устраиваются, эти электрические солнца? Ведь они
находятся где-то на недосягаемой высоте, под самыми небесами?
- Устройство их незамысловато. Пускается большой воздушный шар,
прикрепленный к Марсу особым шнуром, способным проводить электрический ток.
Шар этот снабжен целой системой электрических лампочек и громадным
рефлектором, отражающим свет от них на землю. По шнуру пускается
электрический ток, зажигающий лампочки, - вот и все.
Вскоре за появлением первого электрического солнца вспыхнуло в другом
месте второе, затем третье, четвертое, - и повсюду над материком, куда
только хватал глаз, зажглись эти искусственные солнца, висящие в небесах,
точно огромные паникадила под неизмеримыми сводами величественного храма.
Море осталось уже позади, и мы пролетали над сушей. Под нашими ногами
расстилалась обширная равнина, покрытая то густолиственными лесами, то
цветущими возделанными полями и лугами. Там и здесь виднелись одинокие,
очень причудливой архитектуры строения, замки, дворцы, башенки и прочее,
но, к моему удивлению, на всем пространстве, куда только хватал глаз, нигде
я не видал ни одного городка или даже хотя бы деревушки, несмотря на то,
что, судя по очень часто встречавшимся одиночным зданиям, местность должна
была быть густо населенной.
- А где же ваши города и села, Либерия? - спросил я у своей спутницы.
- У нас нет ни городов, ни сел, ни вообще скученности населения. Этот
антигигиенический способ поселений вывелся у нас уже целые тесячелетия тому
назад, потому что в нем давно уже исчезла всякая надобность. Люди на Земле
теснятся в селах и душных городах, прежде всего, в видах большей
безопасности, затем потому, что при скученном населении представляется
более удобств для быстрых взаимных сношений, необходимых в повседневной
деловой жизни; а чаще всего, по рутине, по привычке, по любви к стадности.
Наши же пути сообщения и способы передвижения так прекрасно устроены, что
мы можем очень быстро и легко сообщаться с самыми отдаленными местностями,
а все наши жилища соединены посредством подземных и подводных труб с
общественными складами и магазинами и снабжаются всем необходимым
автоматически, по желанию, подобно тому, как жилища ваших городов
снабжаются водою и газом или электричеством посредством водопроводных труб
и кабелей. Таким образом, нам нет никакой надобности жаться друг около
друга в тесных и душных больших городах и селениях.
Пока мы пролетали над морем, нам только изредка встречались
воздухоплавательные снаряды; но теперь, когда мы летели над материком, в
воздухе то и дело мелькали, словно светящиеся бабочки, различных форм и
величины воздушные экипажи, по своему наружному виду напоминавшие собой то
наших земных птиц, то птиц никогда не виданной мной формы, вероятно,
марсианских или иных каких-либо планет. Но между искусственными
птицеобразными аэропланами встречались иногда, с седоками на спинах, и
живые ручные птицы, вроде той двухглавой, на которой я видел в первый раз
прилетевшего Пакса. .
Волшебную картину представляли из себя все эти беззвучно и плавно
реющие в вечернем воздухе и, подобно огромным светлякам, испускавшие снопы
электрического света удивительные аэропланы. Из долин и садов,
расстилавшихся внизу, под нами, распространялись чудные ароматы
благоухающих цветов; и отовсюду с аэропланов неслись тихие, гармонические
мелодии, - то меланхолические, то жизнерадостные, - наполнявшие атмосферу
чарующими звуками, полными "радостей жизни.
Вдруг над этой мирною долиною раздался чей-то мощный возглас,
покрывший собою все остальные звуки и, казалось, наполнивший, собою все
необъятное пространство. Смысл этого возгласа означал призыв к вниманию и
соответствовал нашему - silence (тише)!
В тот же миг все посторонние звуки смолкли, и аэропланы как бы повисли
на воздухе и начали реять на одном месте в ожидании чего-то особенного.
Либерия заставила парить в воздухе также и нашего лебедя.
- Сейчас будет концерт! - шепнула она мне..
В тот же момент из глубины равнины послышалось чье-то громкое пение,
раздавшееся подобно раскатам грома и шедшее все crescendo и crescendo.
Удивительно чудный, приятный, густой и могучий голос, точно какой-то
властною силою, овладел сердцами всех слушателей и, как чародей-волшебник,
начал безраздельно властвовать над настроением очарованной аудитории.
Казалось, это был голос самой природы. Он то исторгал у слушателей слезы
умиления и жалости, то заставлял усиленно биться их сердца в надежде на
что-то неизведанное, но бесконечно прекрасное, то потрясал их ужасом перед
необъятною бездною бесконечного, то заставлял радоваться и наслаждаться
сознанием настоящего.
Притаив дыхание, изумленный и очарованный, сидел я возле Либерии, не
смея пошевельнуться, словно боясь, чтобы неосторожным вздохом или движением
не разрушить этого волшебного очарования.
Песня смолкла, и звонкое эхо от ее последних аккордов замерло вдали,
переливаясь, подобно раскату грома. Наступил момент как бы всеобщего
оцепенения у очарованных слушателей, - и вдруг со всех сторон раздались
бурные возгласы и выражения восторга, переполнявшего сердца публики.
Отовсюду послышались крики, соответствующие нашему "браво" и звонкое
шлепанье хвостами по бедрам, заменявшее наше хлопанье в ладоши. Но все эти
бурные выражения восторга по сравнению с силой голоса певца были столь же
слабы, как пение мириадов комаров перед рычанием льва.
- Либерия, скажите мне, кто это пел? Ведь это, без сомнения, не
обитатель Марса? - обратился я к своей спутнице, уверенный, что ни одно
живое существо, даже и на Марсе, не могло обладать таким изумительно
сильным и чудным голосом.
- Это пел наш знаменитый певец, умерший около 200 лет тому назад, -
ответила Либерия.
- Вы бредите? - воскликнул я, думая, что чудное пение в самом деле
заставило молодую марсианку бредить. - Как - умерший, когда мы его только
что слышали?
- Ну что ж из этого? Эта песня воспроизведена фонографом.
- Фонографом?! Но неужели у этого певца был действительно такой
сильный голос, что его можно было слышать за десятки верст?
- Конечно, нет. У него голос был обыкновенный, но наши
усовершенствованные фонографы, при помощи особенных резонаторов, могут
усиливать обыкновенные звуки в произвольное число раз. Сейчас будет хоровая
песня, и если вы хотите, то мы подлетим к зданию оперы и посмотрим также и
на певцов, - предложила Либерия.
Я, конечно, изъявил согласие, и мы быстро стали спускаться к земле, к
тому месту, где виднелось здание оперы. Это здание напоминало древнеримский
цирк. Сцена была устроена на открытом воздухе, и места для публики были
расположены вокруг нее амфитеатром. Здание было огромное, массивное,
прекрасной архитектуры и могло вмещать десятки тысяч зрителей. Мы не
спустились совсем на землю, а остановились на своем лебеде несколько
поодаль от театра, против сцены, поместив свой аэроплан в ряду других
аэропланов со зрителями, предпочитавшими вместо того, чтобы занимать места
в театре, парить перед сценой в воздухе. Либерия достала в одном из
ящичков, бывших на нашем аэроплане, два оптических инструмента, нечто вроде
биноклей, и подала один из них мне. Я навел свой инструмент на сцену и
увидал, что певцы уже начали строиться в ряды, а хор музыкантов с какими-то
неизвестными мне инструментами уже давно ожидал сигнала.
Но вот раздалось и пение. Это было нечто неподдающееся никакому
описанию. Казалось, тут пели и трубили сами ангелы в день Страшного суда;
но только это пение и эти трубные звуки не были грозными и устрашающими, а
напротив, поднимали бодрость и точно пробуждали к какой-то новой жизни.
Весь воздух, вся атмосфера равнины то плакали и стонали под этими
фантастическими звуками,- то радовались и ликовали, словно торжествуя
победу света над мраком, разума над невежеством. Это пение произвело на
меня дотого потрясающее впечатление, что я не выдержал и попросил Либерию
увезти меня отсюда, иначе мне казалось, что мои нервы должны лопнуть.
Снова наш лебедь взвился под небеса, и мы снова помчались в глубь
континента, далеко от этого волшебного театра.
- Я не понимаю, - сказал я, несколько оправившись от только что
пережитых впечатлений, - вы говорите, что первое пение было воспроизводимо
фонографом с усиливающим звук резонатором, но почему же голоса этих певцов
и инструменты этих музыкантов звучали так же сильно, как и голос первого
певца?
- Да ведь эти певцы тоже несовременные; они жили еще в начале прошлого
столетия, а теперь уже давно ни одного из них нет в живых.
- Что вы говорите?- воскликнул я.- Или вы принимаете меня за ребенка,
которого можно уверить в чем угодно? Как - неживые, когда мы их только что
видели и слышали?
- Это ровно ничего не значит. Здесь мы видели только соединение
кинематографа с фонографом. Певцы на этой сцене были только тенью певцов,
когда-то живших на свете. Их изображение было запечатлено кинематографом и
посредством целой системы зеркал отражено на сцене театра, а пение и музыку
воспроизводил фонограф.
- Но разве у вас нет живых, современных певцов?
- Как нет! Но они не выступают перед аудиторией иначе, как только
тогда, когда их пение записано фонографом и усилено резонаторами.
Обыкновенное пение не производит того эффекта, какой производит
искусственно воспроизведенное, подобно тому, как необработанный алмаз не
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг