Порфирий Инфантьев (Новгород)
Почти два десятка лет тому назад литератор и кинокритик В. Ревич в
статье "Полигон воображения", опубликованной в сборнике "Фантастика 69-70",
писал: "Как ни слаба была дореволюционная русская фантастика, но и она
вполне своевременно откликнулась на марсианскую тему. В 1901 году в
Новгороде была издана маленькая книжечка "На другой планете", принадлежащая
перу известного в свое время писателя-этнографа Порфирия Инфантьева".
Со "слабостью" фантастики в творчестве наших предков вышел, как
известно, конфуз. После появления в семидесятые годы двух
"молодогвардейских" сборников ("Взгляд сквозь столетия" и "Вечное солнце")
неожиданно выяснилось, что запас фантастических произведений и
восемнадцатого, и девятнадцатого, и начала двадцатого столетий достаточно
солиден. Что к фантастике охотно прибегали представители самых разных
литературных школ и направлений: Карамзин, Радищев, В. Одоевский, Вельтман,
Сенковский, Гоголь, Булгарин, Чернышевский, Тургенев, Лесков, Достоевский,
Куприн, Богданов, Морозов, Брюсов, Хлебников и многие другие мастера пера.
Любители НФ с изумлением открыли: именно в России впервые было предсказано
появление подводных лодок, поселений на дне моря; самолетов, парашютов,
даже - увы! - отравляющих боевых газов и бомб наподобие термоядерных; к
числу драгоценных находок отнесем и машину времени, "изобретенную" у нас за
полвека до написания известного произведения Уэллса (за подробностями
отсылаю читателя к своему послесловию к сборнику "Русская фантастическая
проза XIX - начала XX века". М., изд-во "Правда", 1986).
Но, может быть, В. Ревич все-таки прав хотя бы в своем суровом
приговоре именно повести "На другой планете", приговоре, начинающемся
таковыми словами: "Особой эстетической ценности книга П. Инфантьева не
представляет..."?
В ту застойную эпоху, когда гремели уничтожающие .залпы на полигонах
воображения В. Ревича, общество было вынуждено безапелляционно выслушивать
любые, в том числе и подобные, приговоры. Да и поди разыщи книжицу, коей
осталось во всем нашем Отечестве всего-то несколько экземпляров...
С тем большим удовольствием рекомендую читателю этого сборника
ознакомиться с трудом Инфантьева. Но прежде следует сказать еще и о том, о
чем умолчал кинокритик и литератор.
Порфирий Павлович Инфантьев (1860-1913) действительно был известным
писателем, автором нескольких десятков книг, посвященных преимущественно
малым народам Сибири ("Зауральские рассказы", "Сибирские рассказы",
двухтомник "Жизнь народов России" и т. д.). Однако не менее был он известен
и как профессиональный революционер. Как каторжанин, сбежавший из сибирской
ссылки (автобиографическая повесть "Побег"). Как человек несгибаемой воли,
отсидевший ровно год в камере-одиночке "Крестов", той самой печально
знаменитой петербургской тюрьмы, где, случалось, узники за несколько
месяцев сходили с ума или кончали жизнь самоубийством (неплохо, ох, неплохо
бы вместе с "Побегом" переиздать и другую повесть-воспоминание - "Кресты").
Но и оказавшись на свободе, Инфантьев оставался до конца дней под
надзором полиции - да, вся его сознательная жизнь прошла под пристальным
взором доносчиков. Стоит ли удивляться, что даже фантастическое сочинение
опального автора было изуродовано цензурой. Из повести выдрали даже целиком
две главы, заменив зияющие провалы отточиями. Можно не сомневаться, что
выдирали описания политического, общественного устройства марсианского
мира. Устройства, за неупоминания о коем В. Ревич опять-таки попенял
Инфантьеву: обошел-де стороною автор важный вопрос, в результате чего
появилась "одна из первых, хотя еще и очень примитивных попыток описать
неземное сообщество".
Однако так ли уже примитивно творение Инфантьева? Уверен, что
непредубежденный читатель сразу подметит провидческий дар писателя. Разве
нет в повести прообразов телевидения, солнечных батарей, роботов в домашнем
быту, даже, если угодно, голографии? А электрические плуги. А электролеты.
А погружение живых организмов в низкотемпературную среду для замедления, а
то и выключения на определенный срок биологических процессов (напомним,
ныне на Западе уже несколько тысяч пациентов дали себя заморозить в жидком
гелии, дабы "проснуться" через сто, предположим, лет). А размышления
Инфантьева о красоте, о школьном воспитании - разве не чувствуется здесь
связь с некоторыми страницами "Туманности Андромеды" Ефремова? А дивные
картины марсианской природы, прежде всего океана, позволяющие назвать
повесть, допустим, экологической утопией. А главная идея повести - обмен
разумов - которая через много-много лет будет использована в произведениях
Фредерика Пола, Роберта Шекли, Владимира Тендрякова (кстати, в нашем
выпуске "Румбов фантастики" она легла в основу "Сейвера" Игоря Пидоренко).
Впрочем, не будем всего перечислять. Ясно одно: повесть "На другой
планете" начинает вторую жизнь, как бы побывав в насильственном анабиозе. И
судить о ее эстетической ценности сможет теперь не только скептик,
поднаторевший в ниспровержении ценностей нашей отечественной фантастики, но
каждый читатель.
Порфирий Инфантьев
На другой планете
Повесть из жизни обитателей Марса
Вместо предисловия
Эта книга находилась уже в печати, когда в "Новом времени" появилось
сообщение, перепечатанное потом очень многими другими газетами, следующего
содержания:
"Если верить сообщению г. Вольфрида Фонвьеля в газете "Matin",
событием дня в астрономическом мире являются сигналы с Марса. Они были
наблюдаемы 8-го декабря мист. Дугласом, заведующим обсерваторией Флагстафа
в штате Оризона. Об этом сообщено центральному астрономическому бюро в Киле
директором Гарвардского университета, а бюро со своей стороны
протелеграфировало это известие всем обсерваториям мира; парижская
обсерватория сообщила известие во всеобщее сведение; несколько дней спустя
оно было опубликовано в лондонской "Nature" и в "Astronomische
Nachriehten".
Астрономы в последние годы все более и более проникались убеждением,
что Марс населен, и что население его, по-видимому, обладает цивилизацией
высшего порядка. Вся планета изрезана системой каналов, далеко оставляющих
за собой гигантские гидравлические сооружения древних монголов, китайских
императоров и египетских царей. Поверхность Марса покрыта темными пятнами,
в которых наблюдатели видят внутренние моря. Одно из таких морей,
расположенное поблизости первого меридиана, равное по площади поверхности
Франции, названо морем Икарии.
Наблюдая это море, мистер Дуглас был поражен следующим странным
фактом: он внезапно заметил серию блестящих огней, расположенных по прямой
линии, тянувшейся на несколько сот километров. Эти гигантские огни горели в
течение часа и десяти минут и затем исчезли столь же внезапно, как внезапно
и появились. Это расположение огней на прямой линии как бы указывает на
волевое, разумное действие, а одновременность возникновения и исчезновения
их подтверждает это предположение. За планетой зорко наблюдают астрономы, и
всякое повторение этих сигналов не ускользает от их внимания. Они имеют два
месяца для наблюдения, так как 22-го февраля Марс вступает в положение,
препятствующее наблюдениям".
В дополнение к этому сообщению "Новое время" на днях добавило
следующие строки:
"Ввиду возникших в печати и обществе сомнений относительно
достоверности сенсационной астрономической телеграммы о сигналах с Марса,
мы навели по этому предмету справки в астрономической обсерватории
Петербургского университета, директор которой проф. С. П. Глазенап сообщил
нам содержание этой циркулярной депеши, заключающей в себе следующее
известие из Кембриджа (в Массачусетсе) от 8-го декабря (25-го ноября):
"Дуглас из Лоуэлльской обсерватории телеграфирует: "Прошлою ночью
световой знак в северном углу моря Икариум держался в течение семидесяти
минут. Пикеринг". Эту- телеграмму Пикеринга, директора центральной
американской обсерватории в Кембридже, бюро астрономических депеш в Киле
передало 26-го ноября (9 декабря) циркулярно всем европейским
обсерваториям, в том числе Пулковской, которая известила русские
университетские обсерватории. Такая же циркулярная депеша, подобно всем
депешам кильского бюро, была напечатана полностью в одном из последних
нумеров специального международного астрономического журнала "Astronomische
Nachriehten".
Сообщение это является для меня как нельзя более кстати. Прежде чем
решиться публиковать свое приключение, бывшее со мною когда-то в горах
Монблана, я долго, ввиду его необычайности, колебался - стоит ли это
делать? Поверит ли кто-нибудь в возможность того, что я буду описывать? И
не поднимут ли меня на смех? Но теперь, когда во всем образованном мире так
настойчиво заговорили о разумных существах на Марсе, подающих нам на Землю
сигналы, я с более легким сердцем выпускаю в свет свою книгу.
Гор. Новгород
17-го декабря 1900 г. Автор
I
В июле 1887 года, будучи студентом, я предпринял вместе с одним моим
приятелем путешествие пешком по Швейцарии.
Отправившись из Женевы вдоль берега Женевского озера, мы вступили в
Ронскую долину и по Симплонскому ущелью перевалили в долину Шамуни, откуда
намеревались, поднявшись на ледник Mez de Glace, перейти Монбланские высоты
и спуститься в Италию. Дорога эта трудна и опасна, так что туристы, не
знающие хорошо путь через Монблан, обязательно берут с собою проводников с
лестницами, веревками, дровами и провизией, потому что приходится иногда
пролагать себе дорогу в ледниках, переползать по лестницам через зияющие
расселины и пропасти, ночевать под открытым небом и т. п. Но в то время мы
оба с товарищем были молоды и неопытны. Мы не расспросили даже как следует
ни о предстоящих опасностях, ни о препятствиях, могущих встретиться на
пути. Мы рассуждали, что если другие ходят по этой дороге, то почему же и
нам по ней не пройти? Брать проводников мы считали излишним, да, к тому же,
мы и не были настолько богаты, чтобы позволить себе это. Как истинно
русские люди, мы рассчитывали в этом случае на "авось".
Однако, очутившись в царстве вечных снегов, среди совершенно голых,
диких скал, не видя нигде даже и признаков какой-нибудь тропинки или следа,
мы скоро поняли, что поступили немного опрометчиво. Куда идти? Какого
направления держаться? Везде серые скалы, снег, ледники, пропасти,
стремнины... Чтобы не терять направления, можно было руководиться, конечно,
компасом; но такой руководитель в этих местах далеко не достаточен. Мы
могли проблуждать очень долго и все-таки не попасть, куда следует; между
тем провизии у нас с собою было всего дня на два, а наша одежда была
слишком легка для той температуры, которая была на этой высоте.
Возвратиться, - значит, сознаться в своем легкомыслии... Нет, лучше вперед,
что бы там ни было! Авось, как-нибудь, куда-нибудь да и выберемся!
И вот, огибая одну скалу за другой, одну за другой обходя пропасти,
мы, наконец, совершенно заплутались и потеряли даже и ту дорогу, по которой
пришли. Положение наше сделалось очень щекотливым. Между тем наступила
ночь, и стало слишком свежо. С большим трудом набрали мы из жидких кустиков
и сухой травы в ложбинах кое-какого материала для огня и развели маленький
костер. С нами была дорожная спиртовая лампа, мы сварили чай, зажарили
мяса, поужинали и кое-как скоротали ночь. На утро опять в путь, и опять
наугад. Мы рады были бы теперь уже и обратно возвратиться, но и обратную
дорогу оказывалось отыскать было невозможно. Нам приходилось иногда ползти
и карабкаться по довольно опасным крутизнам, но делать было нечего, нужно
было, во что бы то ни стало, поскорее выбраться из этого лабиринта камней,
утесов и ледников. Продрогнув прошлую ночь, мы не хотели рисковать провести
еще другую, такую же мучительно-холодную.
Наконец, окончательно потеряв голову и не зная, где находимся, мы
решили взобраться на одну встретившуюся нам снежную вершину, чтобы
взглянуть оттуда на долины внизу, ориентироваться и высмотреть удобный
спуск.
Сказано - сделано. Опираясь на свои альпенштоки, мы стали карабкаться
наверх, ежеминутно рискуя соскользнуть с затвердевшей снежной коры и
скатиться вниз. Я карабкаюсь впереди, мой товарищ за мной. Еще одно усилие
- и вот я, наконец, на вершине, на самом гребне горы; но вдруг - трах!..
Ледяная кора подо мной проваливается, и я стремглав лечу вниз, в бездну,
оказавшуюся на противоположном скате и скрытую от меня снежным гребнем,
нависшим над нею; ударяюсь обо что-то и теряю сознание...
Когда я очнулся, то увидал, что лежу в груде мелкого мокрого снега,
полузасыпанный; мое лицо лизала огромная сенбернардская собака, а подле
меня суетились какие-то два человека, один из которых старался выпростать
мне ноги из-под засыпавшего меня снега, а другой укладывал подле носилки,
намереваясь положить меня на них.
- Эге, наконец-то вы очнулись! - сказал по-французски один из
незнакомцев, высокий, бодрый старик в очках.
Испытывая страшную слабость, я попытался было подняться на ноги, но
тотчас же почувствовал головокружение и снова впал в бессознательное
состояние.
Долго ли я пробыл в таком положении - не знаю; помню только, что все
время мне чудилось, будто где-то вблизи меня играет огромный оркестр, и я
испытываю невыразимо-приятное наслаждение от этой музыки.
Когда я снова открыл глаза, то увидал, что нахожусь уже в комнате, на
чистой постели, раздетый, в одном белье. На кресле возле меня сидел тот же
самый господин в очках, которого я видел во время своего первого
пробуждения. Он внимательно наблюдал за мной, и лишь только заметил, что я
раскрыл глаза, как, с доброй улыбкой обратившись ко мне, проговорил:
- Пора, молодой человек! Давно пора! Правда, вы сделали довольно-таки
рискованный воздушный полет, но, кажется, у вас никаких серьезных
повреждений нет; ваш обморок происходит единственно от сильного потрясения,
которое вы испытали. Надеюсь, что это не будет иметь серьезных последствий.
Я попробовал опять привстать на постели.
- Те-те-те! - остановил меня мой собеседник. - Не торопитесь! Ради
бога, не торопитесь! Вам нужно совершенно успокоиться, привести свои
чувства и нервы в порядок, - иначе у вас может опять повториться прилив
крови. Пока я вам совершенно запрещаю вставать с постели. Вот выпейте-ка
лучше вина, - это вас подкрепит, а затем попробуйте заснуть.
И он налил из стоявшей на столе бутылки стакан красного вина.
- Да, остаться совершенно невредимым после полуторастасаженного
сальто-мортале - почти невероятная вещь, - продолжал словоохотливый
незнакомец, - но, однако же, к счастью, вы отделались дешево, - с чем вас и
поздравляю!
- Я уверен, что, не будь вас, я не отделался бы так счастливо, -
заметил я.
- О, помилуйте! Я тут почти ни при чем. Случаю было угодно, чтобы в
тот самый момент, когда вы карабкались на вершину этой злополучной горы, я
находился в своей обсерватории. Я астроном, у меня здесь, на верху этой
комнаты, своя обсерватория, - пояснил он. - И вот, смотрю я в трубу,
карабкается человек, и вижу, что ему несдобровать, так как карабкается он
почти на верную погибель, а предупредить об опасности нет возможности. У
меня сердце разрывается от боли... и вдруг - трах!. Ну, думаю, кончено!
Погиб человек! Кричу своего Жозефа - слугу, беру собаку, захватываем
носилки, чтобы хотя труп ваш извлечь из-под обвала, и каково же было наше
изумление и радость, когда вы оказались жив и даже невредим!..
- Но мой товарищ?! Скажите, ради бога, что сталось с моим товарищем?
Раз вы видели меня, вы не могли, конечно, не заметить и его! - с
беспокойством вскричал я, вспомнив о своем спутнике.
- Успокойтесь! Ваш товарищ также цел и невредим. Когда вы провалились
вместе с предательским снежным гребнем горы, до которого, к счастью, не
успел еще добраться ваш товарищ, ему ничего более не оставалось, как
спуститься обратно. Когда мы доставили вас сюда, я хотел отправить Жозефа
привести сюда же и вашего спутника, но оказалось, что он встретился с
какими-то туристами и, разумеется, теперь уже без нашей помощи разыщет
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг