она видела первый и последний раз в своей жизни... Моя непонятная неприязнь и
настороженность по отношению к журналисту Лугину, который вслед за этим
таинственным образом исчезает, а на полу его номера обнаруживается чья-то
кровь, свидетельствующая о том, что там происходила борьба по крайней мере двух
человек... Моя несдержанность и грубость по отношению к персоналу городской
больницы, причем я позволяю себе даже рукоприкладство... Весьма странное
нападение на меня якобы со стороны неизвестных, похожее на сведение счетов
между сообщниками... Смерть медсестры Ефимовой и попытка покушения на жизнь
больных, которыми я занимаюсь. Причем налицо явная попытка обеспечить себе
алиби с помощью его, Нагорнова, и Ножина, не говоря уж о Круглове... Попытка
вызвать подозрения милиции в отношении мифической спортивной команды, якобы
проживавшей в той же гостинице, что и я сам. Проверка показала, что никто не
видел этих спортсменов в предыдущие дни...
- Видимо, Ножин, будучи неординарным психологом, заподозрил нечто неладное
в вашем поведении, Сабуров, - говорит Нагорнов, небрежно положив ногу на ногу.
- И тогда вы его убили. А чтобы подозрения не падали на вас, сочинили топорную
историю о его звонке вам. Ну и, наконец, Щербаков, который, видимо, тоже
пронюхал что-то и попытался шантажировать вас. Плюс ко всему этому - ряд
других, не менее подозрительных фактов.
С самого начала своего пребывания в Мапряльске вы не выполняли свои
функции научного сотрудника, прибывшего, чтобы разобраться в странном
заболевании ряда местных жителей, - монотонным голосом продолжает капитан. -
Вот свидетельство заведующего городской больницей Завьялова Алексея Федоровича.
Вместо того чтобы обследовать больных, вы большую часть времени проводили в
городе, занимаясь непонятно чем. Далее... С самого начала вы активно пытались
втереться в доверие местных правоохранительных органов, избрав меня в качестве
своеобразного поверенного в ваших делах. После убийства Щербакова вы в спешном
порядке выезжаете в областной центр, где делаете все, чтобы затруднить ваше
задержание. С этой целью вы бежите из аэропорта, ускользнув от сотрудников
милиции, которые готовились задержать вас у трапа самолета, и возвращаетесь в
Мапряльск, где пытаетесь скрыться на квартире у Круглова. К счастью, четко
проведенные нами оперативные мероприятия позволили нам перехватить на выезде из
города такси, в котором вы приехали в Мапряльск, и водитель указал то место,
где он вас высадил...
Все это как-то не вяжется с представлением о представителе такого
солидного учреждения, коим, несомненно, является Академия наук, не правда ли,
Сабуров? И это - не просто подозрения. Несколько часов назад в город прибыла
авторитетная комиссия из Москвы, членами которой числятся и сотрудники
Института мозга. Опять же по свидетельству Завьялова А Эф, все они
категорически опровергают тот факт, что в их учреждении работает человек по
фамилии Сабуров...
Ну, наконец-то сейчас я ему выложу все, как на духу!..
Но Нагорнов не дает произнести мне ни слова. Видно, самые эффектные козыри
он приберегал напоследок.
По его знаку молчаливый человек в штатском лезет в большой несгораемый
шкаф-сейф и, кряхтя, водружает на стол между нами брезентовую сумку, с которой
я прибыл в Мапряльск.
- Это ваша сумка, Сабуров? - осведомляется Нагорнов.
- Моя.
- Когда, где и при каких обстоятельствах вы ее оставили?
- Я забыл ее под своей кроватью, когда выезжал из гостиницы.
- Что в ней содержится?
Тут явно какой-то подвох. Но мне ничего не остается теперь, кроме того,
чтобы говорить правду.
- Вообще-то в ней не должно быть ничего. Я использовал ее лишь для того,
чтобы в дороге хранить в ней "мобил". А то, знаете ли, портативные компьютеры
всегда привлекают внимание любопытных попутчиков...
Мгновенным и, я бы сказал, театральным движением Нагорнов раздвигает
"молнию".
Сумка оказывается заполненной какими-то блестящими металлическими
деталями.
- Что это? - недоуменно интересуюсь я.
- Бросьте, Сабуров, - советует капитан. - Вот протокол об изъятии данного
вещественного доказательства из вашего номера в присутствии понятых. А вот что
представляют собой эти детали.
Он раскладывает железки на столе, и только теперь до меня доходит, что это
такое.
Снайперская винтовка "Скат" в разобранном виде и с лазерным прицелом.
Наверняка та самая, из которой меня пытались ухлопать в гараже, где Лугин
спрятал свой "Форд".
- Между прочим, - сладким голосом произнес Нагорнов, - на данном
огнестрельном оружии - множество отпечатков пальцев. И есть все основания
считать, что они принадлежат вам, Сабуров!..
Ловко сработали, подлецы! Кровь начинает стучать у меня в висках, а руки
невольно дрожат от злости.
- Вы хотите сделать какие-либо заявления, гражданин Сабуров? - невинным
тоном интересуется Нагорнов, пока его напарник-молчун собирает детали обратно в
сумку и прячет ее в несгораемый шкаф.
Что ж, пора. Надоело слышать весь этот бред.
- Да, хочу.
- Слушаю вас. Только учтите, что заявление ваше записывается на магнитофон
и впоследствии может быть использовано против вас в суде.
С этими словами капитан щелкает какой-то кнопкой под крышкой стола и
выжидающе смотрит на меня.
- Ну, до суда, надеюсь, дело не дойдет, гражданин капитан, - усмехаюсь я.
- А заявляю я следующее... Я, Сабуров Владлен Алексеевич, являюсь штатным
сотрудником российского филиала Международной организации по изучению
аномальных явлений, коя именуется Инвестигацией. Я нахожусь в городе Мапряльске
в служебной командировке, выполняя оперативное задание своего руководства, чем
и объясняется использование мною подложных документов Института мозга
Российской Академии наук. Что касается обстоятельств гибели Щербакова, Ножина,
Ефимовой и Кругловой, заявляю, что не имею к ним никакого отношения, а все
факты, имеющиеся против меня у следствия, прошу расценивать как попытку
неизвестного лица... или лиц... препятствовать выполнению мною служебного
задания...
Надо бы еще что-нибудь добавить, но мой взгляд падает на капитана, и все
слова вылетают у меня из головы. Нагорнов без всякого выражения следит за
кольцами дыма, поднимающимися от его сигареты. Видя мое замешательство, он
вежливо осведомляется:
- Это все?
- Я понимаю, - устало произношу я, - что вам трудно мне поверить, капитан.
Давайте не будем больше отнимать друг у друга время. Один звонок - и все сразу
встанет на свое место.
Нагорнов аккуратно давит окурок в хрустальной пепельнице.
- Ну, вообще-то, - нехотя начинает он, - телефонного звонка в таких
случаях бывает недостаточно. Вот если бы вы предъявили мне свое служебное
удостоверение...
Я мысленно проклинаю шефа, который настоятельно рекомендовал мне
отправляться в Мапряльск без "корочек" нашей Конторы. Тоже мне конспиратор
нашелся!..
- Но допустим, - продолжает капитан, - что я вам поверю. Только звонить
буду я сам. Диктуйте номер, а также должность, фамилию, имя, отчество того, кто
может подтвердить ваше заявление.
Я облегченно вздыхаю.
Нагорнов тщательно записывает на листе бумаги все, что я ему говорю, дает
мне проверить, потом переключает телефонный аппарат в режим громкоговорящей
связи и начинает набирать номер.
Я потираю запястья, которые ноют от тесных наручников, предвкушая, как
буду издеваться над своим собеседником потом, когда будут расставлены все точки
над "i".
Только бы Игорь Всеволодович оказался дома! И только бы у него не был
отключен автоответчик!
Телефон отвечает с пятого гудка, и я слышу неповторимый, чуть хрипловатый
спросонья голос:
- Слушаю вас.
- Вы - Игорь Всеволодович Шепотин? - официальным голосом осведомляется
Нагорнов.
- Он самый.
- Старший оперуполномоченный отдела внутренних дел города Мапряльска
Нагорнов Евгений Петрович... Извините, что беспокою вас в столь позднее время,
но это связано с расследованием убийства.
- Слушаю вас, Евгений Петрович.
- Назовите, пожалуйста, вашу должность и организацию.
- Начальник оперативного отдела российского филиала Инвестигации...
Слышали о такой, Евгений Петрович?
- Нет, не слышал. Но читал в газетах, - улыбается Нагорнов. - Вот тут есть
один гражданин, который утверждает, что является вашим сотрудником и работает
по вашему заданию. Его зовут Владлен Алексеевич Сабуров.
Пауза. Потом шеф произносит неуверенным голосом:
- Как вы сказали, простите? Нагорнов четко, чуть ли не по слогам повторяет
мои имя, отчество и фамилию.
И Игорь Всеволодович уверенно заявляет:
- Нет-нет, тут какая-то ошибка, Евгений Петрович. Такого сотрудника среди
моих подчиненных никогда не было и нет. И вообще, я никого не отправлял в
командировку в этот ваш... как его?.. Мапряльск, вы сказали?.. А что это за
человек?
- Да он тут проходит у нас по очень важному делу, Игорь Всеволодович.
- Нет, это не мой сотрудник, - повторяет Шепотин.
Глянув на меня исподлобья, Нагорнов спрашивает:
- А, извините, откуда тогда ему известны ваши координаты, имя, фамилия и
отчество?
- А вот вы с ним и разберитесь! - авторитетно советует шеф. - Наверняка
этот проходимец добыл эти сведения преступным путем!
- Ну, все ясно. До свидания, Игорь Всеволодович, и еще раз извините за
беспокойство, - говорит Нагорнов и кладет трубку.
Я буквально распят на стуле и не смею пошевелиться. Уши мои начинают
пылать огнем. Они отказываются поверить тому, что только что услышали.
Это не просто удар ниже пояса. Это выстрел в спину из-за угла!
- Ну, что еще вы хотите сообщить следствию, Сабуров? - с иронией
осведомляется Нагорнов. - А может, и не Сабуров? Как ваша настоящая фамилия? И
какие цели вы преследовали, приехав в наш город?
Я молчу. Мне больше нечего сказать. Ни ему, ни кому бы то ни было...
- Ладно, - решает Нагорнов, глянув на часы, - на сегодня хватит. Саша,
скажи, чтобы его оформили в КПЗ...
Глава 14
Мебели в камере нет. Только бетонное возвышение-лежак вместо нар. И
крохотное зарешеченное окошечко на высоте трех с половиной метров, через
которое в камеру льется скудный свет с улицы.
Все как полагается. Минимум удобств и максимум ограничений. Заключение
есть заключение...
Вот уже почти сутки я сижу в этой бетонной душегубке. Настроение - ниже
нуля. И никакого просвета впереди.
Не считая того допроса, который Нагорнов провел сразу после моего ареста,
на следующий день меня вызывали еще два раза. Утром и после обеда. Допросы были
недолгими, и проводил их уже не старший опер, а следователь городской
прокуратуры. Человек он неплохой, но суть дела от этого не меняется. Меня
последовательно припирали к стенке по всем пунктам, и следствие катилось, как
сыр по маслу. Хотя я пытался получить хоть какую-то информацию о том, что
происходит в городе, следователь неизменно оставлял мои вопросы без ответов.
Газеты и книги мне не полагались, с охраной камер лучше было не
заговаривать, чтобы это не расценили как провокацию в рамках попытки к бегству.
Вообще, больше всего меня угнетает не то, что со мной обращаются, как с
преступником, и не скверные условия содержания в изоляторе портят мне нервы.
Гораздо мучительнее отсутствие информации. За время работы в Инвестигации я
привык к тому, что любая информация - под рукой. А сейчас я готов отдать
полжизни за то, чтобы мне разрешили пользоваться моим "мобилом". Или
телевизором. Или хотя бы газетами... Но все это мне не разрешено, и поэтому,
возвращаясь с допросов в свою "одиночку", я могу лишь думать. И вспоминать.
Однако очень скоро обнаруживается, что та информация, которая содержится в
моей голове, имеет свойство быстро иссякать.
Нельзя ведь вспомнить каждый день своей жизни. Ярких событий в жизни
каждого, пусть даже самого выдающегося человека обычно немного, и именно они
оседают в нашей голове. А девяносто девять процентов идут в оперативную память,
в "свалку" мозга, откуда безжалостно вычеркиваются новыми впечатлениями или
опускаются на самое дно подсознания, откуда извлечь их можно лишь с помощью
гипноза.
Что же касается размышлений, то рано или поздно, надоедают и они. Потому
что нельзя все время думать об одном и том же. Видимо, в мозгу человека есть
не-г кий природный ограничитель, который не дает личности зацикливаться на
одних и тех же мыслях, поскольку это грозит утратой рассудка. А думать о разном
не получается по той причине, что человека волнует лишь то, что происходит с
ним в данный момент.
Видимо, поэтому все чаще, сидя на жестком и холодном, несмотря на жару
снаружи, бетонном ложе, я ловлю себя на том, что в голове нет ни единой мысли.
Время как будто остановилось, и я физически ощущаю его вязкие, удушающие
объятия.
Его надо убить, как своего злейшего врага.
Исходя из этого я изучил камеру до мельчайших деталей. Те, кто сидел здесь
до меня, наверное, тоже мучились, не зная, чем заняться. То тут, то там на
стенах из-под неоднократных слоев краски проступают еле заметные надписи,
выцарапанные подручными предметами или просто ногтями. Большей частью это
имена, фамилии и клички людей, сидевших в этой камере, а также даты и
количество дней, проведенных в заточении. Причины ареста излагаются реже.
Нетрудно догадаться, почему: чтобы даже вкратце изложить суть любого дела,
требуется слишком много места.
Потом я убеждаюсь, что кое-кто из моих предшественников мне известен.
"Антон Скобарь ничего не крал!" - начертано на стене почти у самого пола.
Крик души.
Почему-то теперь я ему верю.
Прижавшись затылком к ледяному бетону, я восстанавливаю в своей памяти то,
что успел узнать о студенте, превратившемся в Спящего. И пытаюсь представить
его в этой камере, мечущегося от стены к стене, кусающего губы от бессильной
ярости и от отчаяния, не знающего ни сна, ни покоя до тех пор, пока его не
сковала Спячка.
Стресс ли был причиной того, что Антон стал Спящим? Или нечто другое? Но
что именно?
Если даже допустить, что Спячка представляет собой инфекционное
психическое заболевание, то заразить Антона здесь, в этом каменном мешке, не
мог бы никто. Значит, остается предположить, что он был доставлен сюда уже
будучи зараженным страшным рукотворным вирусом? Сколько же может длиться
инкубационный период? Несколько дней? Месяц? Или его продолжительность
измеряется годами?..
Но однажды детонатор, внедренный в организм носителя, срабатывает, и
человек погружается в сон. Сон замедленного действия. Потому что Спячка и в
самом деле похожа на обычный сон, но протекающий так, словно время для Спящего
замедлилось во много раз. И никто не ведает, когда Спящий проснется и каким он
будет после пробуждения.
Нет, кое-кто в мире, похоже, это знает. Например, Игорь Шепотин...
Теперь, когда он отрекся от меня, я, как это ни странно звучит,
успокоился.
Потому что мне многое стало ясно.
Достаточно вспомнить операцию "Живая библиотека", чтобы понять, что уже
тогда Игорь действовал не как инвестигатор. Проникнув в генофондовую пещеру, он
совершил открытие, которое было настолько важным, что оправдывало любые способы
и средства. Во всяком случае, в глазах Игоря. Он решил, что этим открытием
нельзя делиться ни с кем и в последующем неуклонно следовал этим курсом,
симулировав потерю памяти перед своими коллегами и начальством.
Тем не менее в пещерах ему удалось лишь, выражаясь военным языком, выйти
на ближние подступы к чему-то, что виделось ему таким же бесценным, как все
сокровища Лувра, вместе взятые.
Вторым этапом был Нейл Ностингер. Официально Игорь не застал его в живых,
да и доступ к нему был затруднен специальными ведомствами США (Ностингер
содержался на военной базе, за колючей проволокой и под охраной), но теперь я
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг