Тут Гунибский вдруг стукнул кулаком по хрустальной столешнице так, что
фужеры со звоном покатились на пол, а бутылка подпрыгнула в ведерке со
льдом, и стал орать, что дело вовсе не в доверии, черт возьми, а в том,
что нельзя переступать за грань своих убеждений и принципов, а его
принципом всегда была и есть работа на благо людей, и сделано им за время
пребывания на посту мэра немало, ты же сам видишь, черт возьми, Рик, что
люди наконец зажили более-менее, как подобает цивилизованным личностям, и
осталось-то совсем немного - всем миром навалиться и вымести из города
последний мусор, который еще мешает людям жить спокойно, а ты вдруг
предлагаешь все это взять и перечеркнуть, все плоды мнолетних усилий, а
главное - ради чего?..
- Ради того, чтобы люди не просто жили цивилизованно, но и были
действительно людьми, а не "игрушками", - остановил его свирепую тираду я.
- Ладно. Считай, что это мое прошение об отставке с поста начальника
полиции.
Я достал из кармана полицмейстерский жетон и подтолкнул его через стол
к Аверу.
Жетон звякнул о ведерко с шампанским и рикошетом улетел на пол.
Авер опустил голову.
- Зря ты так, Рик, - глухо сказал он, сразу обмякнув всем телом. - Ты
же этим меня без ножа режешь. Ты прекрасно знаешь, что тебя некем будет
заменить!..
- Свято место пусто не бывает, - сказал я, поднимаясь из кресла. -
Прощай.
У двери я остановился и оглянулся. Авер сидел, почти уткнувшись носом в
столик и что-то чертил пальцем по его прозрачно-ледяной крышке.
- А анекдот я тебе все-таки расскажу на прощание, старина, - сказал я
нарочито бодрым голосом. - Хочешь послушать?.. Про то, как власть
превратила одного хорошего, умного и честного человека в черствого,
глупого и лукавого чиновника, думающего не о людях, а о человеке - о себе
самом...
- Смешно, - проронил Гунибский упавшим голосом совсем как тогда, когда
нас с ним разделяла стойка, и у меня невольно защемило сердце. Мне
почему-то стало его жаль, хотя я знал, что жалеть его не имею права,
потому что теперь нас с ним отделяла друг от друга не стойка бара, как
прежде, - стена...
Глава 6
Вопреки моим ожиданиям, Демиург не оставил меня в покое, когда я
добровольно ушел в отставку. Значит, я интересовал его не потому, что был
начальником полиции... Вполне возможно, что у этого маньяка-невидимки
существовал свой график уничтожения людей, в котором Маврикий Любарский
представлял лишь один из пунктов. Или же Демиург посчитал необходимым
уничтожить меня во что бы то ни стало, потому что я не только знал, каким
оружием он пользуется, но и имел это самое оружие в своем распоряжении.
Во всяком случае, я, как и прежде, регулярно получал анонимные
сообщения с туманными угрозами. Для этого мой преследователь активно
использовал различные способы: от надписей на стенах моей квартиры до
устных переговоров по визору, который я в конце концов вынужден был
отключить - впрочем, не столько из-за маньяка, сколько из-за журналистов,
пытавшихся взять у меня интервью. Непонятно было, чего хочет добиться
Демиург подобной тактикой измора: чтобы я, парализованный страхом, приполз
к нему на коленях с просьбой о пощаде или чтобы я сам покончил с собой?
Неужели наша схватка в подвале автостоянки его ничему не научила? И почему
он, если имеет доступ в мою квартиру, медлит с нанесением решающего
удара?..
Объяснение могло быть только одно: на то он и безумец, чтобы
действовать не так, как действовал бы на его месте нормальный человек.
В то же время, моей личностью круг интересов охотника за людьми не
ограничивался. По сообщениям газет, в городе продолжали таинственным
образом пропадать люди. Если можно так выразиться, Демиург был
маньяком-многостаночником и занимался несколькими объектами одновременно.
Это удивляло, потому что в таком случае у него должен был иметься целый
арсенал атомайзеров, помимо того, что достался мне в качестве боевого
трофея. Иногда мне приходило в голову, что под этой претенциозной кличкой
орудует целая банда, так как трудно было допустить, что один человек
способен так распыляться. Или что Демиург - не одно и то же лицо, а его
роль играют поочередно разные люди, превращаемые в "игрушек"
геймерами второго поколения. Этот вывод казался мне более
правдоподобным...
Передав полицмейстерские обязанности своему заместителю Лебу
Штальбергу, я стал вести отшельнический образ жизни. Объяснялось это тем,
что газетчики и телевизионщики, подобно множеству демиургов, развернули за
мной самую настоящую охоту. Их очень интересовали причины моей внезапной
отставки, поскольку Авер Гунибский отбивался от них одним - и самым верным
- способом: "Отставка господина Любарского с поста начальника управления
полиции вызвана его собственной просьбой. Комментариев не имею". Мои
бывшие коллеги также мало что могли прояснить по этому поводу.
Единственный человек, который знал о подоплеке моих не сложившихся
взаимоотношений со властью, был скромный судебный эксперт В.Башарин, но до
него корреспонденты пока еще не добрались, а если бы и добрались, то,
надеюсь, никакой информации не получили бы.
Конечно, идея поведать миру о Воздействии, воспользовавшись интересом к
своей опальной личности со стороны средств массовой информации, была
достаточно соблазнительной, но после долгих внутренних борений я от нее
отказался.
Во-первых, кроме чисто гипотетических предпосылок и основанных на
личном опыте интуитивных выводов, осязаемых доказательств у меня
по-прежнему не было. Даже открытие Севы заключалось в том, что отдельные
детали электронных микросхем потенциально могли быть использованы для
осуществления Воздействия, но это не означало, что такая возможность была
кем-то реализована: потенциально, комп-нот тоже может использоваться для
забивания гвоздей, но это не значит, что кто-то применяет его в качестве
молотка... Авер, несомненно, был прав в том, что меня в лучшем случае
посчитают не совсем психически здоровым человеком. И во-вторых,
высовываясь из форточки, чтобы прокричать людям правду, я рисковал
привлечь к себе внимание со стороны Контроля-2, а возможно - и геймеров-2.
Когда противник невидим, глупо идти на него в атаку в полный рост,
подставляясь под пули. С ним следует бороться, находясь в подполье.
По вполне понятным причинам я почти полностью прекратил пользоваться
стереовизором и прочими электронными штучками, которые имелись у меня в
доме.
Словно на себе испытывал те прелести "нецивилизованной жизни", о
которой мне твердил Авер. Получалось - ничего, выжить можно. Правда, в
моем распоряжении была целая библиотека, доставшаяся мне в наследство от
родителей, да еще время от времени я принимался писать нечто вроде
мемуаров. При этом я вовсе не преследовал цель закрепиться в когорте
известных личностей нашей эпохи, как это бывает у многих автобиографов.
Мне, прежде всего, хотелось, чтобы мои записки смогли стать отправным
пунктом для тех, кто захочет по моим следам вступить в борьбу с
Воздействием, если Контроль когда-нибудь ликвидирует меня...
Посетителей я старался не принимать. Наиболее близким мне людям в лице
Севы и Катерины я еще в самом начале разъяснил, в чем дело, и они исправно
соблюдали вето на контакты со мной. Иначе они могли бы стать жертвами того
пикета из представителей пишущей братии, который чуть ли не круглосуточно
дежурил у моих дверей. Кстати, в связи с этим оставалось загадкой, каким
образом Демиургу удавалось, минуя этот самодеятельный живой заслон,
просачиваться в мою квартиру, чтобы оставить мне очередное сообщение. В
том, что ему это действительно удавалось, сомнений не было. Не раз,
отправившись в ванную, чтобы снять с подбородка щетину или принять душ,
либо в иные места удовлетворения естественных потребностей, я по
возвращении на кухню или в одну из комнат имел удовольствие лицезреть
свеженькое - по времени, но не по содержанию - извещение о своей
предстоящей смерти. Проверка показывала, что дверь в квартиру по-прежнему
закрыта, на замке следов взлома и применения отмычек нет, окна тщательно
закупорены, а сигнализация исправна. Мне оставалось лишь предположить, что
Демиург, помимо невидимости, обладает и даром проходить сквозь стены.
Страха перед своим призрачным противником я уже давно не испытывал,
хотя, признаться, не расставался с оружием ни днем, ни ночью. Это был
"таурус" калибра 9 миллиметров, который был конфискован при ликвидации
одной шайки торговцев оружием, и в то время я забыл его приобщить к прочим
стволам, учтенным в протоколе, а потом и вовсе позабыл про него. Только
разгребая свой стол в кабинете, я обнаружил пистолет и прихватил с собой...
Конец моему отшельничеству пришел внезапно и, видит Бог, не по моей
инициативе.
Ночью меня разбудил настойчивый звонок в дверь. Первой моей мыслью
было: "Ну, наконец-то этот загадочный придурок, достававший меня своими
бесплодными угрозами, явился по мою душу собственной персоной!". Накинув
халат, я извлек из-под подушки "таурус" и сунул его в карман. Затем
проследовал к пульту управления внешней видеокамерой, дабы лицезреть
ночного гостя.
Вопреки моим смутным надеждам, на лестничной площадке перед моей дверью
торчал никакой не Демиург, а Леб Штальберг. Судя по тому, как он часто
моргал и время от времени протирал глаза, словно в них попал песок, спать
в эту ночь ему не пришлось.
Чертыхнувшись, я пошел открывать. Зная Леба довольно давно, я не
сомневался в том, что случилось нечто из ряда вон выходящее, раз уж он
собственной персоной заявился ко мне.
Открыв дверь, я с ходу осведомился:
- В чем дело, Леб? Неужели ты только что обнаружил, что я забыл вручить
тебе ключи от сейфа с секретной документацией?
Леб был явно смущен. Он сунул руки в карманы пиджака, потом вытащил их,
затем снова полез в карман, но на этот раз в руке его появилась сигарета,
которую он, однако, так и не сумел прикурить, а сломал и швырнул в угол
лестничной площадки.
- Мне надо с вами поговорить, Маврикий Павлович, - наконец, произнес
он, избегая глядеть мне в глаза.
- Что ж, - насмешливо сказал я, - я так и понял. Едва увидел тебя на
экране домофона, как тут же сказал себе: бьюсь о заклад, что Леб Штальберг
хочет поговорить со мной... Ладно, заходи.
- А вы один? - осторожно спросил он, наклонив голову набок, словно
прислушиваясь к тому, что творится в недрах моей квартиры.
- С недавних пор я всегда один, Леб, - сказал я, приглашая его войти. -
Ни друзей, ни любовниц, ни домашних животных. Этакий, знаешь ли, отшельник
на современный лад...
Штальберг последовал за мной в гостиную, где принялся невнятно, но
многословно извиняться за то, что разбудил меня посреди ночи. На мой
взгляд, он еще не совсем избавился от представлений обо мне как о своем
начальнике, хотя и бывшем.
Я прервал его и бесцеремонно спросил, что ему нужно.
Леб заявил, что вынужден задать мне несколько вопросов, хотя ему весьма
неприятно это делать, поскольку наши прошлые взаимоотношения... ну, и так
далее.
Пока он путался в словах, я успел скинуть халат и натянуть на себя
рубашку и брюки. При этом из кармана халата на пол со стуком вывалился
пистолет, про который я уже забыл, и Леб, замолчав, вдруг так уставился на
него, будто в жизни никогда не видел огнестрельного оружия. Пришлось
соврать, что я уже давно собираю коллекцию оружия со сточенными бойками и
что время от времени чищу на сон грядущий очередной экземпляр из своей
коллекции, а вчера чисто автоматически сунул вычищенный пистолет в карман,
да так и забыл про него.
Леб не моргнув глазом выслушал эту шитую белыми нитками историю. Видно
было, что у него складывается свое мнение на этот счет.
Потом он уселся на краешек предложенного мной кресла, отказался от
выпивки и кофе и принялся усиленно распрашивать меня о моем здоровье,
планах на будущее и прочей лабуде. В конце концов, мне стало смешно от его
неуклюжей дипломатичности, и я поведал Лебу поучительную байку о том, как
старый шпион обучал своего начинающего коллегу искусству добывать
информацию. "Прежде всего, - говорил он, - нужно расспросить источник о
его здоровье, о самочувствии родных и близких, а потом уже непосредственно
переходить к интересующим тебя фактам". А через несколько дней молодой
шпион попался, потому что, заявившись на проходную секретного НИИ и
поинтересовавшись у охранника: "Как дела? Как семья? Как дети?", брякнул:
"Ну, а теперь скажите, что это за прибор, разрабатывает ваша контора?"...
Леб хмыкнул, сказал, что он мой намек отлично понял, и спросил:
- Маврикий Павлович, вы знаете женщину, которую зовут Катерина Этенко?
Он угодил не в бровь, а в глаз. У меня даже дыхание перехватило, словно
врезали мне под дых.
- А что с ней случилось? - вопросом на вопрос ответил я. - И с каких
это пор она стала женщиной? Не далее как неделю назад она еще, насколько я
знаю, была девушкой.
Леб мягко улыбнулся.
- Когда вы последний раз виделись с ней? - осведомился он уже таким
тоном, который употребляется при допросе, а не в беседе с бывшим
сослуживцем.
- Черт возьми, Леб, скажи прямо, в чем дело! - взорвался я. - Ее убили?
Ранили?
- Ни то, ни другое, Маврикий Павлович, - ровным голосом сказал
Штальберг. - Ваша приемная дочь позавчера исчезла при весьма странных
обстоятельствах, поэтому и возникла срочная необходимость в беседе с вами.
Я хотел предупредить вас по визору, но вы, видимо...
Он резко замолчал и оглянулся, изучая комнату.
- Да-да, - подтвердил я, - визор у меня отключен... чтобы не беспокоили
всякие любители сенсаций... Что это за странные обстоятельства, Леб, про
которые ты упомянул?
- Вы пока еще не ответили на мой вопрос, Маврикий Павлович, - вежливо,
но настойчиво напомнил полицейский. Такой далеко пойдет, подумал невольно
я.
Сначала я собрался послать его ко всем чертям с его дурацкими
вопросами, но вовремя спохватился, что за всем этим кроется что-то из ряда
вон выходящее.
Я рассказал о последнем визите Катарины ко мне, опустив кое-какие
детали.
Например, то, как я напугал ее, вломившись в свою квартиру с пистолетом
наготове.
- И после этого вы ее не видели, и она вам не звонила? - спросил Леб.
Меня всего обдало холодом. Судя по целенаправленности вопросов,
Штальберг явно сомневался в моей искренности, если не сказать большего. В
соответствии с канонами, ему оставалось только подозрительно осведомиться,
где я был и что я делал позавчера, и он действительно задал этот вопрос,
избегая встречаться со мной взглядом.
Я глубоко подышал через нос, а затем предложил собеседнику поставить
все точки над "и". Однако, по каким-то соображениям внесение ясности
отнюдь не входило в намерения Леба, и он еще долго выуживал из меня
сведения по поводу позавчерашнего дня.
Когда, наконец, я, взмокнув от еле сдерживаемого гнева, ехидно
предложил Штальбергу изложить свои соображения относительно того, в чем и
на каком основании я подозреваюсь, Леб закурил и, глядя в угол, поведал
мне, что позавчера, после занятий в Университете, Катерина вернулась
домой, пообедала и, по ее словам, никуда выходить не собиралась. Но около
девятнадцати ноль-ноль за ней заехал на машине один человек, и она наспех
собралась и ушла, пообещав матери через часок вернуться. Однако, девушка
не вернулась ни вечером, ни даже утром. Более того, на следующий день она
не прибыла в Университет на лекции, хотя прогулы, по свидетельству ее
сокурсниц, были ей не свойственны.
Предпринятые меры по установлению местонахождения пропавшей девушки
результата не дали. Ее нигде не видели в тот вечер, и тело ее не было
обнаружено ни в больницах, ни в морге. По показаниям матери девушки ("Не
родной", вставил я), которая и обратилась вчера в полицию, у Катарины не
было подружек или ухажеров, у которых она могла бы находиться - впрочем,
на всякий случай, отработали и эту возможность, опросив всех тех, кто был
знаком с девушкой...
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг