Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
совершенно необъяснимый провал. Поступки Подопечного в деле изложены
по-прежнему четко, но мотивов его поведения абсолютно невозможно понять...
   Сдав, как прежде, все экзамены на "отлично", Подопечный вместо того,
чтобы поехать домой, беспечно проводит время в столице. В это время сестра
его не отходит от изголовья матери, которой сделали уже вторую за
последние две недели операцию, причем обе из них были обусловлены
стремлением хирургов исполнить свой профессиональный долг до конца. Спасти
пятидесятидвухлетнюю женщину уже нельзя:
   у нее обнаружился рак четвертой стадии, когда ткани распадаются быстро
и очень болезненно, а метастазы постепенно распространяются по всему
телу...
   Сестра шлет Подопечному одну телеграмму за другой, пытается дозвониться
до него, но телефон у него постоянно занят, а на послания брат не
отвечает. Вместо того, чтобы мчаться на полной скорости к умирающей, он
спокойненько гуляет по Москве.
   Мать умерла в тот день, когда он под песенки популярных тогда "Веселых
ребят"
   вкушал клубничное мороженое в компании таких же оболтусов, как он сам,
в кафе "Космос" на улице Горького. Мать похоронили без него, и сестра над
ее гробом произнесла гневно страшные слова: "Пусть лучше у меня не будет
больше брата, чем считать братом такого подлеца!"...
   И никак я не могу понять, каким образом, несмотря на Опеку, в апреле
этого года Подопечный бесследно исчез из поля зрения кураторов Опеки, а
затем был найден случайным полночным прохожим на скамейке в сквере
полузамерзшим и в состоянии полного беспамятства... Молодой человек не
помнил, кто он такой, как его зовут, как он сюда попал и где живет. Если
бы не студенческий билет, найденный в его кармане, то милиции пришлось бы
давать объявления с просьбой к населению опознать этого человека.
Подопечный был помещен в шестую клиническую больницу с воспалением легких
и довольно быстро поправился (неудивительно!). Память к нему вернулась
потрясающе быстро, но одного он так никогда и не смог вспомнить: каким
образом он очутился один на той скамье, с кем он проводил там время и что
вызвало у него амнезию третьей степени (именно такой диагноз был поставлен
специалистами, хотя и не без оговорок).
   "Любовь - лучшее лекарство от всех напастей"... Выписавшись из
больницы, Подопечный встретил девушку по имени Галя, с которой его
познакомил не то Саша, не то Ашот, и сейчас дело шло к свадьбе. В июне
новоиспеченный инженер по электротехническому обеспечению средств связи
получил на церемонии выпуска из института так называемый "красный" диплом
и распределение в столичный НИИ (ну, разумеется!). С квартирой дело
обстояло несколько сложнее. Бибиревскую аренду пришлось прекратить ввиду
возвращения законных хозяев, но у невесты Гали очень кстати в качестве
приданого оказалась комната в коммуналке в районе Разгуляя, где будущие
супруги и стали вить гнездышко, не дожидаясь официального бракосочетания.
Биография Гали была настолько шита белыми нитками для моего
проницательного взгляда, что придется ее опустить, дабы не огорчать тех
читателей, которые свято верят в профессионализм Комитета...
   Чем больше я размышлял над "этапами жизненного пути" Подопечного, тем
все больше убеждался, что Опека не относится к числу рядовых операций
Комитета. Во-первых, в ней за те годы, что она проводилась, было
задействовано множество людей, техники и спецсредств. Наверняка была
израсходована огромная сумма денег, причем, возможно, не всегда -
оправданно... Во-вторых, хотя сама личность опекаемого была заурядной и
незначительной, но именно заурядность и незначительность давали основания
подозревать, что в действительности речь должна идти о некоем злодействе
космических масштабов. В-третьих, ни одна из операций Комитета еще не была
окутана такой секретностью, когда даже от непосредственных участников ее
скрывают большую часть информации. Например, суть угрозы, исходящей от
объекта... Как я успел убедиться, никто из "опекунов" не знал, чем опасен
Подопечный, и получалось, что во всем отделе об этом ведает лишь Генон.
Между тем, представление о том, чем грозит ошибка или провал, всегда было
одним из ключевых моментов при инструктаже сотрудников, отправлявшихся на
задание. Иначе как можно добиться стопроцентного успеха, если не знаешь,
чего ты должен бояться, а чего - не должен?
   Именно с этого я и начал как-то раз обработку Генона с целью упросить
его сказать мне правду о Подопечном. Шел уже второй месяц моего участия в
Опеке, и мне все больше не нравилась та пассивная роль, которая была мне
отведена в операции. Мне повезло тогда: Генон оказался в превосходном
настроении и не послал меня по совершенно конкретному адресу, как делал
это раньше в той или иной вариации. Он только сложил руки на своем пухлом
животике, откинулся на мраморную облицовку стены (мы с ним сидели на
скамье в метро) и насмешливо скривился:
   - По-твоему, на меткость Вильгельма Телля, когда он стрелял из арбалета
в яблоко на голове сына, сознание того, что будет, если он возьмет прицел
чуть пониже, повлияло положительно? Или ты считаешь, что слепец, идущий по
узенькой дощечке, не оступится, если его предупредить, что доска
перекинута через пропасть?
   - Какие-то страшные примеры вы приводите, шеф, - шутливо сказал я,
чтобы скрыть внезапное беспокойство, охватившее меня. - Стрельба по живым
мишеням, хождение над пропастью... Неужели наши дела обстоят так плохо?
   Того, что произошло после этих моих слов, я никак не ожидал. Генон
вдруг наклонился к моему уху и сердито пробормотал:
   - Ты вот что... Ты одно пойми, мой хороший: никто тебе ничего не
собирается объяснять! Сам поймешь, где собака зарыта, - молодец будешь, а
на нет - и суда нет!.. Только не вздумай из себя частного сыщика строить
или на всех перекрестках об Опеке трубить - прихлопнут тебя, как комара
назойливого!..
   Раздосадованный такой реакцией на мое стремление вызвать Генона на
откровенный разговор, я собрался было спросить шефа, кто же это отдаст
приказ "прихлопнуть"
   меня - уж не он ли сам? - но в это время в кармане у моего собеседника
раздался настойчивый писк сотового телефона (тогда этот вид связи в
стране, как и пресловутая "вертушка", использовался только Комитетом и
правительственными органами), и он быстро сказал мне:
   - Ну, давай, давай, ступай, мой хороший!..
   Зайдя за колонну, сквозь грохот подходящего к перрону поезда я еще
успел расслышать, как Генон говорит в микрофон невидимому собеседнику:
   - Я все понимаю, Михаил Сергеевич!.. Все сделаем, не беспокойтесь,
Михаил Сергеевич!..
   В то время в стране был только один Михаил Сергеевич, с которым мог бы
разговаривать таким подобострастным тоном начальник суперсекретного отдела
нашего Комитета.
   (Спустя много времени я понял, что все эти выходки Генона, связанные, с
одной стороны, с сокрытием от меня информации, а с другой - с приданием
Опеке в моих глазах характера суперважного мероприятия, имели целью
завлечь меня в липкую паутину этого дела. Генону нужны были не просто
исполнители для этой операции. В первую очередь, он искал таких людей, на
которых мог бы положиться как на себя самого, и дело было не в одном
только доверии. Ему нужны были люди сообразительные и... как бы понятнее
выразиться?.. неравнодушные, что ли, к судьбам окружающих. Только из
таких, в конечном счете, могли бы, по мнению Генона, получиться настоящие
"опекуны" - умные, надежные, не знающие сомнений, как придворные министры
из "Трудно быть богом" Стругацких. Естественно, что проявить все эти
качества - опять же, как считал Генон, - привлеченные к Опеке методом
"случайного тыка" люди могли лишь тогда, когда они начинали шевелить
мозгами. Если им удавалось самим ответить на те вопросы, которые у них
неизбежно возникали, это свидетельствовало о том, что, с учетом
коэффициента их умственного развития, требуется использовать их и дальше,
а не выбросить по истечении испытательного срока, фигурально выражаясь, на
помойку после интенсивной психо- и химиотерапии, в результате чего человек
превратится в мало что помнящего идиота. Но самое главное следовало потом
- когда становилось ясно, как эти умники собираются поступить с выводами
своих мысленных изысканий. Если они подавали признаки отрицательного
отношения к самой идее Опеки, то их следовало считать опасными для Дела, и
в этом случае просто отбить у них память было бы недостаточно. В
зависимости от конкретных обстоятельств, применялся один из двух
вариантов: либо пожизненная изоляция в психиатрической клинике, либо
внезапная гибель многознающего в результате явного несчастного случая -
что, кстати, чисто по техническим причинам было более удобно и надежно. Но
если они зарекомендовали себя лояльными, то их следовало всячески
приласкать и привлечь на свою сторону, и в этом плане я вовсе не был
исключением из общего правила.)
   Следует сказать, что я с детства обожал разгадывать разные головоломки
и задачки. Поэтому когда я понял, что Генон не собирается меня просвещать,
то, как всякий уважающий себя сапиенс, я посчитал, что в этих
обстоятельствах мне ничего не остается, кроме как ринуться на новый штурм
тайны Опеки. Однако, с учетом моих ограниченных возможностей как в плане
перемещения в пространстве и (ввиду двенадцатичасовых периодов "боевой
готовности" и бдений за спиной Подопечного), так и в отношении наведения
дополнительных справок (едва ли Генон бросал слова на ветер, предупреждая,
чтобы я не изображал из себя частного сыщика), мне оставалось только одно:
играть предстоящую партию вслепую. Другими словами, я мог только думать,
думать и снова думать - пока мои мозговые извилины не завяжутся узлом.
   Любая мыслительная деятельность требует четкой организации, каждое из
исходных условий задачи должно быть положено на полочку под
соответствующим ярлычком.
   Поэтому прежде всего я подбил некоторые предварительные итоги,
постаравшись обобщить то, что мне было известно об Опеке...
   Итак, первое очевидное условие заключалось в том, что Комитет, а точнее
отдел, возглавляемый Геноном, стремится уберечь Подопечного от любого
отрицательного воздействия на него со стороны окружающего мира, независимо
от того, в чем это воздействие проявляется и какие средства для его
нейтрализации приходится применять. Между тем, никаких видимых выгод ни
Комитет, ни кто-либо иной в масштабе государства от Опеки не получал, и
было непонятно, с чего это нашей Конторе пришлось переквалифицироваться в
подпольную благотворительную организацию...
   Во-вторых, было явно дано, что последствия Опеки - как положительные, в
случае успешного течения операции, так и нежелательные, в случае ошибки,
провала, неудачи - представляют огромное значение для высшего руководства
нашего государства, если уж сам Генеральный секретарь имеет прямой канал
связи с Геноном. Никаких разумных объяснений этого факта, кроме
пошленького допущения, что Подопечный является незаконнорожденным сыном
Горбачева, в голову мне тогда не приходило...
   В-третьих, у Опеки не было четко сформулированной цели, а,
следовательно, не было и видимого конца, и этим она отличалась от обычных
операций. Если суть обычных, "нормальных" оперативных мероприятий Комитета
заключается в выявлении и срыве замысла противника, то, рано или поздно,
даже самая длительная операция заканчивается - провалом или успехом, это
уж как получится. Здесь же ни конца, ни края Опеке видно не было. Порой у
меня вообще складывалось впечатление, будто длится эта операция с самого
рождения Подопечного и закончится лишь тогда, когда он испустит последний
вздох - если ему вообще когда-нибудь дадут спокойно помереть, в чем я, при
нынешней раскладке, глубоко сомневался...
   В-четвертых, несмотря на то, что Опека длилась, как минимум, уже
несколько лет, тот человек, на котором было сосредоточено внимание "трех
нулей", судя по всему, был не в курсе того, что его опекают (сначала я
хотел сказать "ни о чем не подозревал", но потом спохватился: приборов,
контролирующих мысли других людей, еще пока не изобрели, поэтому никогда
нельзя быть уверенным, что тот, за кем ведется наблюдение, не подозревает
о слежке). Из этого вытекало, что он, скорее, был враждебной фигурой,
этаким монстром, источником какой-то неизвестной, но страшной угрозы в
глазах Комитета, нежели наоборот. Иначе какой смысл моим коллегам
заботиться о нем пуще, чем о родном сыне или о Генсеке, да еще и скрывать
от него это попечительство?..
   Смутно подозревая, что те вопросы, которые я перед собой ставлю, так
или иначе взаимосвязаны, я понял, что надо выбрать из этой связки наиболее
слабое звено и сосредоточиться вначале только на нем. Потом, когда ответ
на этот вопрос станет ясен, мне наверняка удастся использовать его в
качестве отмычки к другим замкам сейфа под названием Опека. Но легко
сказать, а труднее выбрать это самое "слабое звено", которое вовсе может
не являться самым главным. Так, например, если штурмовать крепость в лоб и
ломать голову над тем, чем же Подопечный заслужил такого внимания к своей
персоне, то можно утонуть в море предположений и гипотез, причем все они
будут казаться достаточно правдоподобными. Но ведь есть и другие, менее
важные вопросы! Например, когда началась Опека... Если определить
более-менее точную дату начала интереса Комитета к Подопечному, то можно
будет установить, какие события в жизни Подопечного этому предшествовали.
   А потом останется решить, чту такого он мог сотворить, чтобы
засветиться и выдать себя с головой?.. От правильного ответа на этот
вопрос потянется ниточка к той причине, которая вынудила Комитет взять под
свое крыло на неопределенный срок ничем не примечательного человека, а там
недалеко будет и до решения главной проблемы: в чем заключается его
исключительность?..
   Помнится, поначалу я всерьез ухватился за эту логическую цепочку, и мне
удалось даже, как потом выяснилось, с точностью до одного месяца
установить начало Опеки (как я и предполагал, оно пришлось на начало учебы
Подопечного в МЭИСе). При этом я исходил, в частности, из того, что Опека
направлена на всестороннее обеспечение жизненных потребностей Подопечного,
так что установить время, начиная с которого у интересующего меня человека
в жизни постепенно стали убывать проблемы и неудачи, было довольно легко.
(Смущала меня, правда, история неудачной любви Подопечного к работнице
легкой промышленности по имени Наташа.
   Ведь если в то время наш студент уже был под контролем, то возникает
законный вопрос: почему "опекуны" допустили, чтобы бедный парень от
избытка неразделенных чувств обливался всю ночь совсем немужскими слезами
в компании бутылки водки и исписывал толстые общие тетради чепухой типа:
"Я в тебя старался не влюбиться, не читать во взглядах ничего, но любовь,
как раненая птица, билась в клетке сердца моего!"? Разве трудно было
оперативникам побеседовать по душам со строптивой лимитчицей, кое-что
посулить, кое-чем припугнуть - например, высылкой за сто первый километр
без права возвращения в Москву - чтобы она вела себя мягче со своим
кавалером? В принципе, не надо было даже требовать от нее, чтобы она
согласилась выйти замуж за него - любовь эта была первой для Подопечного,
а на свете, как известно, нет ничего более непрочного, чем первая любовь,
и когда-нибудь парень и сам переболел бы этой "провинциальной
принцессой"...
   Однако, судя по всему, этого не произошло, и остается лишь допустить,
что тот, кто координировал Опеку в то время, допустил ошибку. Был ли это
Генон или кто-то другой - я не знал... И еще один факт в последующей
биографии Подопечного, видимо, также был обусловлен ошибкой "опекунов" -
иначе нельзя объяснить, каким образом студент мог засидеться на скамейке в
зимнем сквере, да так, что подхватил воспаление легких, осложненное
потерей сознания и памяти!..)
   Но даже если я и был на верном пути, то никаких открытий этот вариант
мне не дал. Я внимательно изучил все подробности жизни Подопечного до
того, как, по моему мнению, над ним была установлена Опека, но так и не
обнаружил, чту именно могло привлечь внимание моих коллег к юноше.
Криминального в те дни в его жизни вообще ничего не было, если не считать
нескольких пропущенных без уважительной причины лекций и пререканий с
комсоргом курса по поводу необходимости выступить на очередном
комсомольском собрании...
   Поэтому я решил зайти с другого конца.
   Я поставил перед собой вопрос: а как вообще возникла необходимость
привлечения меня к этой операции? Обычно, если операция длится достаточно
долго, то выполняют ее одни и те же, уже обкатанные и, как говорится,
"крещенные огнем"
   сотрудники. Необходимость задействовать в операции новых людей
появляется лишь тогда, когда, под влиянием резких изменений оперативной
обстановки, возникают новые задачи, для решения которых прежних сил может
оказаться недостаточно. И вот тогда-то главный координатор трубит в рог, и
"мчатся гонцы во все концы", дабы произвести отбор нужных кандидатов для
выполнения тех или иных задач.
   Однако, насколько я мог судить, функции уличного телохранителя в рамках
данной операции выполнялись и до меня, потому что мои коллеги, которые
работали в других секторах города, были не новичками в отделе Генона.
Значит, сделал я вывод, меня взяли не на недавно введенную должность в

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг