самой натуральной сигарой, которую мне удалось раздобыть, лишь пустив в
ход хардерские полномочия.
Голова моя от гремучей смеси крепкого кофе и не менее крепкого табака
начинает слегка кружиться, но мне это даже почему-то приятно. Теперь
понятно, почему люди готовы не задумываясь укоротить свою жизнь на
несколько лет ради нескольких минут удовольствия...
Я перевожу взгляд с синей глади бухты, которую полукольцом охватывает
набережная, на улочку, спускающуюся прямиком к кафе по склону горы, где
виднеются останки древней крепости. Вот уже больше ста лет там
располагается Музей национальной истории, в который так любят наведываться
иностранные туристы.
По улочке, залитой щедрым африканским солнцем, беззаботно размахивая
длинными худыми руками, шествует Жузе Пайола. На нем - видавшая виды
желтая майка с оскаленной мордой пантеры и полустершейся надписью на
груди, а также древние, как мир, голубые джинсы со стильными заплатами на
коленках.
Тротуара у улочки практически нет, и шахматист движется прямо по узкой
проезжей части, по одну сторону которой - высокий бетонный забор,
наверное, огораживающий какую-то строительную площадку, а по другую -
стены зданий, первые этажи которых заняты сувенирными лавками и прочими
мелкими заведениями.
Пайола уже заканчивает спуск, и я собираюсь привстать за своим
столиком, чтобы приветственно помахать ему рукой, как вдруг вижу, что за
спиной юноши беззвучно, как призрак, возникает массивный турбовоз с белой
кабиной и кузовом, груженым какими-то бревнами. Водительская дверца
распахнута и болтается, как огромное ухо, а в кабине никого не видно.
Между тем, турбовоз прет вниз по улочке с неукротимым напором разъяренного
слона, и скорость его, согласно законам физики, возрастает с каждым мигом
в геометрической прогрессии...
Как назло, никого из прохожих в улочке, кроме Пайолы, нет, и некому
предупредить юношу об опасности. А Жузе идет, как ни в чем не бывало, не
ведая, что сзади на него накатывается неумолимая, сорвавшаяся с тормозов
смерть...
Я, наконец, преодолеваю оцепенение и вскочив, кричу Пайоле, насколько
хватает воздуха в моих легких:
- Осторожно, Жузе!.. Сзади!..
Уголком сознания, впрочем, я отмечаю, что крик мой, в общем-то,
бесполезен, потому что даже если юноша и оглянется сейчас, то деваться из
узкого каменного мешка ему абсолютно некуда: грузовик занимает почти всю
ширину проезжей части.
Но, судя по всему, он, глупыш, и не ведает, что я предостерегаю его, а
не приветствую. С дурацкой улыбкой от уха до уха на чернокожей, блестящей
на солнце мордашке он по-прежнему беспечно шагает по мостовой и машет мне
своей тонкой рукой: мол, а вот и я!..
Наконец, до него всё же доходит, что за его спиной что-то не в порядке,
и он оборачивается, а турбовоз уже совсем рядом... две секунды, не больше,
отпущено Пайоле на попытку спастись, и он честно пытается реализовать его.
Его рука срывает с шеи какой-то предмет, но шнурок, на котором этот
предмет болтался, внезапно лопается, и предмет отлетает в сторону. А в
следующий момент турбовоз сбивает юношу тупорылым передком, и мне кажется,
что я слышу хруст костей под колесами высотой с человеческий рост...
Оставляя за собой кровавые рубчатые следы шин, грузовик вылетает на
набережную, но тут его руль, видно, от тряски сворачивается набок, и,
пробив решетку ограждения совсем рядом с кафе, машина летит в воду.
Вокруг, словно после свистка невидимого арбитра, раздается дружный крик
людей, наблюдавших лишь заключительный акт трагедии, а я бросаюсь к
останкам героя моего потенциального интервью. Как ни странно, он еще жив.
Во всяком случае, окровавленные пальцы его тщетно хватают воздух, будто
стремясь поймать что-то. Однако, так и не проронив ни звука, Жузе
испускает дух, едва я успеваю склониться над ним. Я слепо оглядываюсь на
людей, которых успело набежать отовсюду так много, что создается
впечатление, будто все они до этого момента сидели за забором в засаде.
Мой взгляд падает на темный предмет, лежащий на мостовой в луже крови, и я
поднимаю его. Это действительно амулет из сандалового дерева: неуклюжая
фигурка какого-то туземного божка с насмешливой рожицей и хитрыми
глазками. И никаких потайных устройств в нем явно нет...
Я снова подхожу к телу Жузе Пайолы и только теперь разбираю выцветшие
буквы на его майке.
SE CADA VEZ OLHAR PARA TRБS, PODE-SE TORCER O SEU PESCOЗО!
Не отводя взгляда от раздавленного тела с торчащим из живота пучком
кишок, я вызываю Лингвиста и диктую ему по буквам надпись с майки Пайолы.
- Что это значит? - осведомляюсь нетерпеливо я.
- С португальского языка это переводится так: "Если постоянно
оглядываться назад, можно свернуть себе шею", - почти мгновенно отвечает
мой Советник по языкам.
Мне ничего не остается, кроме как стиснуть кулаки и челюсти в
бессильном гневе и покинуть место происшествия.
Допрашивать водителя, столь халатно оставившего машину на крутом
склоне, не заблокировав колеса ручным тормозом, явно не имеет смысла. Во
всяком случае, для меня...
* * *
Больше всего меня гнетет в истории с гибелью несостоявшегося шахматного
гения то, что это могло произойти по моей вине. Если бы не эта
издевательская надпись на майке Пайолы, то я мог бы поверить даже в то, во
что инвестигаторы-профессионалы не имеют обыкновение верить ни при каких
обстоятельствах - в случайное стечение обстоятельств.
Однако, мрачный юмор, который продемонстрировали в этом эпизоде мои
незримые противники, доказывает, что преступление было продумано ими до
мельчайших деталей. Даже тот факт, что им удалось подменить "амулет", в
котором наверняка ранее скрывался "регр", свидетельствует, на мой взгляд,
о тщательно подготовленном и осуществленном преступлении.
Но если это так, то, значит, создателям секретного прибора все-таки
стало известно о том, что Жузе снабдил меня кое-какой информацией. И, хотя
я вовсе не собирался действовать напрямую, это означает, что в ходе нашей
беседы с Пайолой, либо в самое ближайшее время после нее я совершил
какой-то ляп. Например, попытался как-то воспользоваться полученными от
африканца данными в ходе дальнейшего расследования...
Неужели я мог в том альтернативном мире стать таким черствым
прагматиком, что ради достижения своих целей нарушил данное себе (а, может
быть, и Пайоле)
слово и таким образом сознательно пожертвовать им, как в шахматах
жертвуют фигуру для выигрыша всей партии? Или я допустил утечку информации
по глупому легкомыслию, допустив так называемый "зевок"?..
Я ловлю себя на том, что думаю о своем расследовании как о шахматной
игре, и это наполняет меня еще большей горечью: нечего сказать, хорошую
партию я разыгрываю, если с доски летят не фигуры, а человеческие жизни!..
В конечном счете, нет разницы, как противник узнал о "предательстве"
Жузе, и не имеет значения, сознательно я мог бы выдать юношу или нечаянно.
Важнее другое: тело, расплющенное безжалостными колесами турбовоза, и
тонкая худая рука, скребущая дорожное покрытие в смертной агонии.
Это мы, хардеры, можем позволить себе считать подобные поединки игрой,
а обычные люди, которые, хотим мы этого или нет, оказываются вовлеченными
в эти противоборства, погибают, так и не узнав, что это мы их подставили...
Именно под влиянием своих внутренних самообличительных монологов к
встрече со следующим "счастливчиком" я готовлюсь куда более обстоятельно,
чем это было в Луанде.
На сей раз речь идет о болгарине, которого зовут Коста Милев. Он
трудится торговым инспектором в Управлении по делам внеземных колоний,
поэтому больше времени проводит в командировках по Солнечной Системе, чем
на Земле. Сейчас как раз длится один из периодов его земной
жизнедеятельности, а точнее - безделья, и Милев с успехом использует его
для инспектирования курортной зоны на Золотых Песках. С виду это немолодой
мужчина с усталым лицом, мешковатый и неуклюжий - в общем, типичный
неудачник. Но внешность обманчива, и в отношении Косты Милева это
проявляется с особой наглядностью. Перед контактом с болгарином я
достаточно хорошо изучил его биографию, и мне известно, что в свободное от
разъездов время скромный государственный служащий увлекается кибер-бегами
и благодаря своей удивительной прозорливости только за последние два
месяца положил на счет в одном из старинных - а посему солидных -
швейцарских банков кругленькую сумму.
Именно она и позволяет ему целыми днями напролет валяться на горячем
песке и совершать осторожные омовения в море...
Решив перехватить Милева на пляже, я исхожу из того, что моим
противникам, кем бы они ни были, трудновато будет привести в исполнение
свои злодейские замыслы на открытом пространстве, где невозможно
спрятаться, скажем, от наблюдения с воздуха и со стороны моря.
В свою очередь, мне легко оказаться в непосредственном соседстве от
торгового инспектора, поскольку телами жаждущих как можно скорее получить
солнечный удар и избыточную дозу ультрафиолета усеян почти каждый
квадратный сантиметр пляжа. Я говорю "почти", потому что место как раз
рядом с лежаком Милева предусмотрительно занято мной еще с предыдущего
вечера, и в данный момент я дожидаюсь, когда мой сосед совершит очередное
омовение в море, чтобы предложить ему с пользой провести время. Например,
сыграть по "маленькой"
партию-другую в бридж, тем более, что карты у меня с собой... При этом
я очень надеюсь проиграть инспектору все коны подряд, но выиграть в
конечном счете нужную мне информацию.
Если меня сейчас увидит кто-то из моих знакомых хардеров, то он ни за
что не признает во мне Даниэля Лигума. Тщательно наложенный грим и
включенный на полную мощь голо-макиятор делают из меня длинного тощего
типа, в котором можно было бы заподозрить волейболиста, не будь он таким
вялым и немощным. Лицо тоже вялое и бледное, с опущенными уголками рта, и
"волейболист" явно страдает хроническим бронхитом, потому что то и дело
перхает, отплевываясь в песок.
Нацепив на глаза комп-очки, я старательно делаю вид, что поглощен
каким-нибудь из тех фильмов, которые никак нельзя отнести к числу великих
достижений человеческой культуры. На самом деле я внимательно изучаю
нехитрое имущество, небрежно оставленное Милевым на своем лежаке.
Инспектор отправился в воду, как и полагается, в одних плавках, и на нем
не видно ни массивных золотых медальонов, ни наручного комп-карда в
водонепроницаемом корпусе. Следовательно, если он оснащен "регром", то
прибор либо скрывается в единственной детали его одеяния, либо он оставил
его среди своих вещей на лежаке.
Непростительное легкомыслие, если верен второй вариант, потому что у
меня так и чешутся руки произвести хотя бы поверхностный досмотр шмоток
инспектора. В конце концов, он об этом может и не узнать, поскольку голова
его скрывается за выступом-волнорезом, сложенным из каменных глыб.
Но усилием воли я приказываю себе не проявлять чрезмерного любопытства
к барахлу своего ближнего, поскольку кое-кто из других загорающих может
также не спускать глаз с лежака Милева.
Что ж, дождемся нашего "счастливчика", тем более, что купаться ему
остается совсем недолго. Как показывает опыт предыдущих дней наблюдения,
Милев не склонен к приему продолжительных морских ванн. Хорошо еще, что он
отлично плавает, иначе пришлось бы, из опасения за его жизнь, сопровождать
его и на суше, и в море, изображая из себя этакого тайного телохранителя...
Кстати, а ведь он действительно почему-то задерживается!
Может быть, его ногу свела судорога в воде, по температуре не
уступающей парному молоку?
Или он стал жертвой акулы-мутанта, специально всплывшей из черноморских
глубин, дабы оттяпать ему ноги по самые гениталии?
Но смех смехом, а пора проверить, куда же он делся...
Я успеваю снять с себя очки, когда со стороны моря доносятся тревожные
крики. Чей-то властный голос требует немедленно вызвать врача, а компания
прелестных блондинок с загорелыми ляжками в испуге ретируется подальше от
воды.
Скользя по камням, я устремляюсь на волнорез, и моему взору открывается
кошмарная картина. У самых камней на волнах качается, будто надутое
воздухом, тело так и не сыгравшего со мной в карты соседа по пляжу. Голова
его опущена затылком вниз, и вокруг нее образовалось обширное темное пятно
в лазурных волнах. Вокруг пострадавшего собралась кучка купальщиков,
которые явно не знают, что им предпринять.
В несколько прыжков я спускаюсь вниз и припадаю к телу Милева.
Пульса нет. Очевидный труп. Я переворачиваю его лицом вниз и вижу, что
затылок разнесен вдребезги, хотя и не пулей.
- Кто-нибудь видел, как это случилось? - поворачиваюсь я к зевакам.
- А вы врач? - спрашивает один из них. Это ему принадлежит властный
голос.
- Врач, врач, - успокаиваю его я, не особо кривя душой. - Так вы не
видели?..
- Видел, - говорит он. - Мы все видели, верно, друзья?..
Люди вокруг него кивают в знак согласия.
- Видите вон тот атомоход? - Тип с властным голосом указывает на
горизонт, где по морю ползет белоснежная коробочка. - Это он во всем
виноват!
- Неужели? - искренне удивляюсь я. - Но каким образом?
- Он поднял довольно высокую волну, - объясняет мне властноголосый. - А
этот мужчина как раз проплывал мимо камней, и волна швырнула его головой
на волнорез...
Остальные свидетели подтверждающе кивают. Не удивлюсь, если окажется,
что все они - члены Общества немых.
- А почему вы не принимаете никаких мер для спасения пострадавшего? -
вдруг спохватывается человек с начальственным голосом, обращаясь ко мне. -
Если вы - врач, то ваш святой долг заключается...
- Медицинская помощь ему уже не нужна, - заверяю его я. - До прибытия
инвестигаторов прошу оставаться всех на этом месте.
И подношу к губам браслет комп-карда, оснащенный системой голосовой
связи.
* * *
С учетом двух предыдущих неудач можно представить, с каким трепетом я
берусь за следующего "клиента", если пользоваться вульгарным жаргоном
некогда существовавших спецслужб.
А когда я знакомлюсь ближе с человеком, с которым следует установить
контакт, то клянусь себе, что уж на этот раз ни за что не допущу, чтобы у
меня под носом на голову этого свидетеля свалился кирпич с крыши
стоэтажного здания или игрушечный пистолет в чьих-нибудь руках вдруг
оказался заряженным настоящей пулей...
Потому что следующим пунктом в списке пассажиров, не прибывших на старт
"Этернеля", значится Рубела Фах, "музыкальное чудо света", как ее называют
во всем мире. Даже не будучи поклонником ее таланта, я, тем не менее, не
могу не признать, что это - поистине выдающееся и загадочное существо.
Начать с того, что никто, похоже, не ведает, от кого она родилась и
родилась ли вообще в том смысле, который принято вкладывать в это понятие.
В грудном возрасте Рубела была подкинута на крыльцо одного из специальных
матернитатов, в которых обычно выращивают детей-мутантов. И сделано это
было не случайно. У младенца с самого рождения отсутствовали конечности и
глаза. Однако, как вскоре выяснилось, руки, ноги и даже зрение этому
ребенку были вовсе не нужны, потому что он обладает экстрасенсорными
способностями необычайной силы. С окружающими предметами девочка
обращалась так же хорошо, как нормальные люди, воздействуя на них при
помощи телекинеза. А видела она неким "внутренним зрением", причем не
только в доступном всем людям спектре, но и в инфракрасных и
ультрафиолетовых волнах.
Некоторое время Рубелу активно изучали специалисты, но в возрасте
двенадцати лет девочка наотрез отказалась быть объектом исследований, и
постепенно ее оставили в покое. Почему-то с малых лет чудо-ребенок
пристрастился к музыке, а именно - к сочинению и исполнению опусов,
относящихся, скорее, к классическому жанру, чем к популярной музыке. В
мелодиях, которые она исполняла на синтез-гармонии, таилось нечто
необычное, и кое-кто стал всерьез утверждать, что эти нехитрые, в
общем-то, пьески оказывают поистине гипнотическое воздействие на
подсознание людей. Но, как показал специальный цикл исследований, это не
соответствовало действительности.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг