- Я займусь. Иди.
Альберт даже не впустил ее в свою спальню. Зато потом туда пришел
Артур, и сквозь приоткрытую дверь Ветка видела, как он, сидя возле
кровати, что-то говорит Альберту. Что-то, наверное, веселое. Потому что
любимый, несмотря на смертельную усталость, в конце концов все-таки
улыбнулся. И тогда Артур погладил его по голове и перекрестил:
- Я помолюсь за тебя.
- А спать кто будет?
Вот тогда Ветка и решила окончательно, что кому-кому, а Артуру этой
ночью выспаться не доведется.
***
- Идеальная кандидатура, - заявила Тори, когда рыжую девушку увели
обратно в предоставленную ей келью, - здоровое молодое тело, начисто
лишенное каких бы то ни было навыков и способностей.
- Она была магом, - напомнил сэр Герман.
- Я тебя умоляю! - отмахнулась госпожа де Крис, с недоумением
поглядела на свою (Галеша) руку, которой отмахивалась, и признала:
- Менестрель тоже ничего, но он мужчина. Не люблю я этого. К тому же
он рано или поздно возьмет контроль над телом. А эта... как ее? Ветка. Что
за идиотское имя? Она была магом, а сейчас в ней силы не больше, чем луж у
тебя во дворе. - Тори кивнула в окно на сверкающий под солнцем раскаленный
камень. - Самое то, что надо. И кроме того, Невилл, ну когда еще ты
отыщешь для меня другую потенциальную самоубийцу, такую же молодую и
ухоженную? Молодые и ухоженные, сам знаешь, в петлю не лезут.
- Почему именно самоубийцу? И, кстати, я сменил имя при рукоположении.
- Ладно-ладно, как ты теперь зовешься? Герман? Я постараюсь не
забывать. Не обязательно самоубийцу, меня устроила бы и некрещеная. - Тори
де Крис в облике Галеша пожала узкими плечами. - Но много ли здесь
некрещеных? А самоубийца добровольно отказывается от божьего дара, а
значит, и от своей бессмертной души. Вот как менестрель этот отказался
когда-то. Если б ему твой Писмейкер мозги не вправил, еще неизвестно, как
бы оно обернулось. А Ветку я, считай, облагодетельствую: не позволю занять
ее тело каким-нибудь бесам. Ну что? Ты позволишь мне прямо сейчас начать
обработку?
- Что ты собираешься делать?
- Поговорить по душам. - На выразительном лице менестреля появилась
сочувственная улыбка, в черных глазах затеплилось участливое понимание. -
Ах, - тронув струны гитары, сняли тонкие пальцы легкий-легкий, воздушный
аккорд, - как это ужасно: своими руками погубить своего любимого. Я боюсь
даже представить, что делают с этим хрупким мальчиком в застенках...
- Заткнись, пожалуйста! - бросил сэр Герман.
- Прости, - подняла руки Тори, - прости, Невилл, я забыла, что там
еще и твой рыцарь. Но, обрати внимание, из Артура сейчас вынимают душу
исключительно по милости этой рыжей мерзавки.
- Что за детство, бабуля! - Командор Единой Земли снисходительно
поморщился. - Тебе недостает тонкости.
- А ты меня не учи! - Тори отложила гитару и направилась к дверям. -
Вот увидишь, для девочки чем жестче, тем будет лучше.
***
Странное дело, оказывается, не только смерть, но даже и вразумление
еретиков добавляло Силу. Понемногу, тоненькой струйкой, зато постоянно.
Главное - делать все самому, не перепоручая эту работу братьям-дознатчикам.
Владыка Адам размышлял о причинах этого явления и рано или поздно
понял: страдания очищают душу, так же, как смерть освобождает ее. И в
первом и во втором случае совершается богоугодное дело, а потому,
разумеется, Господь награждает своего верного и бесстрашного слугу. Да-да,
бесстрашного, что бы ни думали те, кто полагает, будто невелико мужество
причинять боль беспомощной жертве.
Во-первых, хороши жертвы: два могущественных колдуна, один другого
опаснее. Во-вторых, беспомощность - понятие относительное. Власть над
телом еще не означает власти над душой, а как раз души, отвратившиеся от
Господа, и нужно призвать к раскаянию, открыть им дорогу к спасению.
Не получалось. Закосневшие в грехах, колдуны упорствовали, не желая
раскаяться и признать свою вину; не желая, чтобы страшный господин их был
побежден смиренным, но исполненным Силы служителем Божьим. Проклятый
храмовник был упрям, как демон, который ему покровительствовал. А ведь
сколько раз владыке Адаму казалось, что вот оно, вот, еще чуть-чуть, еще
самую малость, самую крохотную толику убеждений, и заблудшая душа
обернется к Свету.
Надменный синеглазый рыцарь!
Мстительность недостойна христианина, тем более недостойна
священника, поэтому владыка не мстил - просто помнил. Но зато помнил очень
хорошо. Помнил золотое сияние и холодный голос: "Тебе ли решать, кто
угоден Господу, пастырь?" - Сколько было в этом голосе презрения и
брезгливости! Еще помнил собственный страх, и - хуже всего - собственную
готовность поверить. Нет, владыка Адам не мстил. Месть тут ни при чем, и
более чем справедливо то, что теперь гордый Миротворец на коленях умоляет
не трогать его младшего брата - это исчадье ада с адским же светом в
черных глазах, - более чем справедливо, что холодная надменность сменилась
покорностью и страхом. Более чем! Только вот упрямство никуда не делось. И
храмовник по-прежнему отрицает все обвинения, мотивируя это нелепой
причиной он, дескать, не хочет погубить свою душу.
Их уже разыскивали: кто-то узнал, что Артур Северный вернулся в
Шопрон, и узнал о том, что его и его младшего брата арестовали за
колдовство. Белую крепость от чердаков до подвалов прочесали тем же утром.
Опросили всех жителей в Золотом квартале. Складывалось впечатление, что и
с каждым из трех тысяч гвардейцев побеседовали лично. Впрочем, те из
гвардейцев, кто был причастен к аресту Миротворца, накрепко забыли ту
ночь, точнее, накрепко запомнили, что провели ее в других местах, за
другими занятиями. Лишь сэру Милушу, рыцарю Кодекса, дозволено было
сохранить ясность воспоминаний. Но он, как и владыка Адам, почти не
покидал подземелий кафедрального собора. Занят был, очень занят, ведь
Миротворец убил его сына.
О чем они беседовали наедине, сэр Милуш и сэр Артур Северный, владыка
Адам не знал и не интересовался. Главное, что достойный рыцарь помогал
церкви, а за это прощается многое, в том числе и ненависть, и недостойное
христианина желание отомстить, и жестокость, без сомнения чрезмерная, если
бы не шла речь о святом деле спасения погибающей души.
Многое прощается.
А сэр Милуш тоже боится. Так же, как владыка Адам. И оба не понимают,
чем вызван этот страх, противный, липучий, как паутина. Ведь Миротворец
побежден... вот-вот будет побежден. Он знает это и упорствует более из
нечестивого упрямства, нежели из надежды на помощь своего Господина. Он
знает. И все-таки очень страшно смотреть ему в глаза. Синие, такие яркие -
таких глаз не должно быть у человека. Там, в этой ослепительной сини, нет
страха. Нет боли. Нет даже гнева. А ведь он должен ненавидеть их, о, как
он должен ненавидеть и сэра Милуша, и, особенно, владыку Адама!
Жалость во взгляде Миротворца. Ничего, кроме жалости. Даже когда
молит он униженно о пощаде для черного колдуна, не мольба - все та же
жалость вспышками золота пронизывает синеву.
Страшно.
И, может быть, разумнее всего, правильнее всего, богоугоднее всего
было просто убить Артура Северного - ведь на процессе хватило бы и одного
только мальчика-колдуна. Да, убить и не думать больше. Правильно, разумно,
богоугодно, но.. Ох уж это "но", почему без него не обходится? Владыка
Адам боялся разрушать телесную оболочку Миротворца, опасаясь высвободить
его дух. Будь этот дух взбешен, одержим жаждой мести, униженный сейчас, и
тем более страшный, окажись на воле, Его Высокопреосвященство не колебался
бы ни мгновения, уверенный, что сумеет защитить себя. Но тот, кто жалеет
своих палачей, непонятен, непредсказуем и наверняка способен на нечто
большее, чем простая месть.
Выбора не оставалось, не было пути ни назад, ни в сторону - только
вперед, трудно и мучительно вытягивая несчастную душу к Богу.
***
Лунный Туман. Лунный Туман с Триглава.
- Как я устал! - жалобно проговорил Галеш, отнимая руки от
обветренного худого лица. - За что мне такое, сэр командор?
Сэр Герман ободряюще положил руку на плечо менестреля:
- Ты молодец. Уверен, когда госпожа де Крис очнется, она поблагодарит
тебя от всей души.
- От души, - Галеш судорожно хихикнул, - ну конечно. Что я должен
сделать теперь?
- Ничего ты не должен, сын мой, - ворчливо ответил сэр Герман, - ты
птица вольная, лети себе, куда хочешь.
- На Триглав.
- Зачем? - Командор присел на кровать так, чтобы видеть лицо
музыканта. - Тебе мало приключений? Шел бы ты лучше... да хоть в кабак для
начала.
- Он зовет меня.
- Кто?
- Тот, на Триглаве. - Галеш улыбнулся и печально моргнул. - Его Артур
так называет... называл: "Тот, на Триглаве".
- Артур жив.
- Что? - Галеш так удивился и так искренне обрадовался, что сэр
Герман даже рассмеялся, а ведь последние дни при мысли об Артуре было
совсем не до смеха.
- Во всяком случае, пока Если Миротворец умрет, уж поверь мне, это не
пройдет незамеченным.
- Но он не мог выжить, ведь Зако... - Менестрель осекся, прислушался
к себе и вскочил на ноги - Простите, сэр командор, однако я вынужден
поторопиться. Лунный Туман, он хочет сказать что-то важное.
- Отдохнуть тебе надо. - Сэр Герман покосился на Тори, не подающую
признаков жизни. - Нет на Триглаве ничего, что могло бы говорить.
- Угу, - Галеш кивнул, - я пойду, сэр командор.
***
Тори открыла глаза, едва за менестрелем закрылась дверь.
- Спасибо тебе, внучек, - прокаркала она сухим, незнакомым голосом, -
ты что, не мог вынуть ее из петли пораньше?
- Уж чем богаты, - равнодушно ответил сэр Герман. - Как ты себя
чувствуешь?
- Как ожившая мумия. Выйди, мне нужно одеться. А потом нам стоит о
многом поговорить. Да, и распорядись, чтобы принесли воды. В вашем
дурацком климате обезвоживание, видимо, считается нормой, но я, извини уж,
так не привыкла.
Она ко многому не привыкла, что правда, то правда. Если верить
Артуру... Господи, да что же это такое? Почему мысли снова и снова
возвращаются к мальчику, сделать для которого больше, чем делается уже,
все равно нельзя. Если верить Артуру, госпожа де Крис, "эта ведьма..." в
Единой Земле появлялась лишь урывками. Знала, что за ней охотятся, и
предпочитала не рисковать. Где-то в безопасном месте осваивала
теоретическую базу, время от времени позволяя себе короткие вылазки для
практической отработки усвоенного материала. А когда оказалась в теле
музыканта, ей тем более стало ни до чего. То есть не до знакомства с
особенностями здешней жизни и климатическими условиями.
А теперь поглядите только - она недовольна. Можно подумать, уживаться
с Галешем было легче, чем освоиться в плоти, добровольно лишившейся души.
- Да уж, - недовольно каркнули за спиной.
Сэр Герман не вздрогнул: знал, что прабабка умеет появляться бесшумно
из-за любой, самой скрипучей двери. Обернулся спокойненько. Пожал плечами:
- Ты неплохо выглядишь.
- Для своих лет. - Госпожа де Крис поджала губы. - Странно это -
одновременно чувствовать себя убийцей и самоубийцей - Она хмыкнула - Не
смотри так У тебя глаза становятся, как у этого Писмейкера. Да, кстати,
Невилл, если он действительно жив, его нужно убить.
- Ты совсем рехнулась? - зло поинтересовался сэр Герман. - Или это
стресс?
- Сейчас я выпью воды, - госпожа де Крис отвернулась и пошла к
столику, где стоял запотевший графин, - потом покурю, а потом, Мастиф, я
расскажу тебе очень старую и очень страшную сказку. Я помню, ты любил
сказки.
- Я вырос.
- Эта сказочка как раз для взрослых. Для таких взрослых, кто берется
спасать... хм... остатки человечества после, как вы это называете? День
Гнева, да? - Она сама налила воды в высокий тонкий стакан. - А ты ведь
знаешь, мон колонель, что достоинство каждого дела заключается в том,
чтобы оно было доведено до конца. Чьи слова?
- Чингисхана, - машинально ответил командор.
- Великий был человек, - Тори с удовольствием сделала глоток, - и уж,
наверное, знал, что говорит. Начал, так заканчивай. Спасаешь - спасай. А
то ведь твой... Миротворец, - последнее слово она произнесла отчетливо, с
заметной издевкой выделяя каждый слог, - уничтожит здесь все и вся, живое
и неживое.
- О чем ты?
- О мальчике. - Стакан стукнул дном о столешницу, плеснулась через
край вода. - О синеглазом мальчике, Герман, которого нужно убить, хотим мы
того или нет. Нужно, потому что иначе умрут все остальные. Работа у него
такая, понимаешь - убивать. И я боюсь, ему уже дали для этого повод.
***
Даже в снах Артур не мог забыть о том, что творилось наяву. Сны были
страшные, и боль в них достигала немыслимого предела, и оставалось лишь
удивляться: сколько же может вынести одна грешная душа, как удается
удержаться на краю, не сорваться в черную бездну отчаяния? Не сорваться.
Когда так хочется просто шагнуть туда...
И сразу все станет хорошо. Так хорошо, что самые безумные мечты
станут явью.
Признай обвинения. Спаси брата.
Возьми Меч.
Прекрасная земля, дивная земля, из сказочных снов молила: защити.
Стань хозяином. Здесь все твое: светлые леса, древние холмы, черные скалы
и вольные равнины. Все твари, земные и небесные. Все люди и нелюди. И
ветры, и дожди, и небо в облаках, и ясные звезды.
И... ведь ему так больно, твоему младшему брату. Ему больно. А ты
обещал защищать его.
Возьми Меч, Артур, Светлый рыцарь. Только протяни руку, и рукоять
сама ляжет в ладонь. И все станет хорошо. Станет так, как ты хочешь.
Взять Меч - значит отдать душу.
Признать обвинения - значит солгать пред ликом Творца.
Стоять на краю, на самом краю... стоять. И убивать Альберта, убивать
неотвратимо и медленно. Так медленно...
А Она не говорила ничего, лишь наблюдала молча, с тревогой, жалостью
и надеждой в черных-черных, глубоких, теплых очах... И выбирать не
приходилось, потому что пусть лучше Альберт, пусть будет больно ему, лишь
бы в Ее глазах не появились печаль и... разочарование. Конечно, Она
поймет, и простит - Она прощает всех, Она - заступница и защитница, и,
может быть Она даже попросит Сына не судить строго.
Нельзя.
Лучше убить Альберта, чем предать Ее.
И сны уходили. И Артур радовался яви, полной боли и стыда. Потому что
в яви не было искушения, не было надежды, а боль, свою или чужую, не имея
на что надеяться, можно терпеть до бесконечности.
Или до смерти.
***
До Триглава оставалось несколько часов езды.
Галеш спешил и, жалея коня, все-таки понукал его, надеясь, что добрая
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг