Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
мундштук изузоренной трубки. - Но, знаешь, Ахмази, не велика мудрость
догадаться, что все меняется.
  Давно это было. Очень давно. Сейчас, с расстояния прожитых шести
десятков лет, Ахмази казалось, что разговор их шел где-то на заре времен.
Все тогда было иначе, и время текло медленно, и Эннэм был под властью
халифа. А он, великий визирь, был всего лишь мальчишкой-евнухом при
огромном гареме владыки.
  И дэвом из легенд казался пацану огромный нелюдь, которого в глаза и
за глаза называли Эльрик-Секира, а то и просто Секира. Простой наемник,
ставший телохранителем самого халифа. Ближайшим. Вернейшим.
  Ахмази сам мечтал тогда совершать подвиги, мчаться по пескам на
быстроногом боевом верблюде, рубить тяжелой саблей головы врагов... Мечтал
стать таким же огромным, сильным, гордым, как этот беловолосый нелюдь.
Эльф, никогда не снимающий черной полумаски.
  Да только заказана была ему славная дорога воина. Евнухом при гареме
халифа был раб Ахмази. По приказу халифа евнухом стал. И иногда, в самых
тайных своих мечтах, представлял мальчишка, как он сам оскопляет владыку
Аль-Барада. Руками придворных лекарей, которые подчиняются не халифу, а
ему, Ахмази!
  Страшные это были мечты. Но ведь несбыточные. А о мечтах халиф
никогда не прознает.
  Мечтал себе начинающий уже заплывать жиром оскопленный мальчишка.
Мечтал о мести нереальной. Мечтал о славе недостижимой. Мечтал о почете и
уважении. О том, что перестанут травить его мальчишки из прислуги.
Настоящие мальчишки, которые, когда вырастут, станут мужчинами. И, может
быть, даже воинами халифа.
  О гордости мечтал Ахмази. О том, чего не было у него и никогда не
будет.
  А про Секиру говорили, что даже перед халифом не преклоняет он колен.
Неслыханное дело!
  Ox как боялся эльфа Ахмази! И как хотел хотя бы раз поговорить с ним, с
живой легендой, воплощенной смертью, красноглазом дэвом, таким же далеким
от мальчика-скопца, как халиф. А может, и дальше. Потому что воин этот
вызывал в мальчишке куда большее преклонение, чем молодой, изнеженный -
ненавистный? - владыка.
  Однажды Марджа, рыжая кобыла, принадлежащая Секире, взбесилась в
конюшне, копытами разнесла деревянную загородку денника и поранила обе
задние бабки.
  Дикая была тварь. Горячая. Здоровенная, словно и не лошадь вовсе,
а... Ну, нелюдь ведь тоже не человек. Вот и лошадь - не лошадь. Не зря же
Марджей ее звали. По имени матери Икбер-сарра. Если, конечно, правда, что
тот в аду родился, от Марджи и Мариджа. Конюхи ее боялись. Они, которые с
детства за лошадьми ходили. Которые коней породистых лучше, чем людей,
понимали. Этой - боялись. И хозяина ее боялись. И рассказать боялись. И
скрывать было страшно.
  Ахмази жалел красавицу-кобылу, жалел, несмотря на то, что она
продолжала буйствовать, металась по деннику, храпела, прижимая уши, на
любого, кто осмеливался подойти к ней.
  Мальчишка сидел на загородке напротив и смотрел, как жмутся у дверей
конюхи, не решаясь подойти и успокоить лошадь.
  Когда черная тень заслонила широкий проем входа, людей как ветром
сдуло. А Ахмази убежать не успел. Сжался, стараясь слиться с досками.
Знал: горячий на руку, эльф не простит недосмотра. И разбираться не будет
- прибьет первого, кого увидит.
  Но вместо того, чтобы прибить застывшего на загородке мальчишку,
Секира вошел в денник, где металась испуганная, злая, от боли совсем
потерявшая голову Марджа.
  Ахмази закрыл глаза.
  Открыл он их, когда услышал тихий, ласковый голос нелюдя. Да, нелюдя.
Ни с чьим другим нельзя было спутать этот низкий - казалось, стены
подрагивали - голос:
  - Ну что ты, маленькая? Ну? Больно? Знаю, что больно. Знаю, кроха.
Дай, гляну, где болит. Дай, не бойся. Вот. Вот, молодец. Хорошая девочка.
  "Это он с Марджей так говорит?" - пацан таращился на кобылу, которая
послушно позволила эльфу осмотреть кровоточащие ссадины на бабках.
  - Зурган! - позвал нелюдь, не оборачиваясь.
  Но Зурган, старший конюх, исчез вместе с остальными, опасаясь
справедливого гнева Секиры.
  Огромный воин пробормотал что-то на непонятном языке. Как будто
прорычал. И обернулся.
  "Все", - понял Ахмази.
  - Ты. - Тонкий когтистый палец указал на мальчишку, так что никаких
сомнений не осталось - он. Именно он. Евнух-недоросль. Случившийся на свою
беду в конюшне, когда взбесилась Марджа.
  Ахмази глотнул по-птичьи. И вытаращился на эльфа чернущими глазами.
  - Там, в закутке. - Нелюдь осторожно погладил кобылу по хищной морде.
- На полке мази разные. Выбери черный горшочек с серой крышкой. И зеленый
кувшин с отбитой ручкой. Тащи сюда. Понял?
  Ахмази кивнул. Но не сдвинулся с места. Он понял, что ему что-то
сказал красноглазый дэв, который, наверное, таких вот мальчишек ест на
завтрак. Но смысл сказанного ускользнул. И как назло некому было спасти от
чудовища.
  - И чего ждешь? - как-то не по-дэвски поинтересовался дэв. А потом
улыбнулся. И Ахмази сдуло с загородки. Таких клыков он не видел даже в
снах, после того как выслушивал на ночь несколько страшных сказок, что
рассказывали друг другу красавицы в гареме.
  - Горшочек черный. А кувшин зеленый. Не перепутай, - рявкнуло вслед.
  Сам дивясь собственной смелости, Ахмази не усвистал на залитую
солнцем улицу, а отправился послушно в указанный закуток. Горшочек и
кувшин там действительно имелись, хотя и непросто оказалось отыскать их на
заставленной множеством мазей и настоев полке.
  До этого Ахмази и не знал, что лошадям нужно разнообразных лекарств
не меньше, чем капризной старой Жайсане, матери халифа, которая вечно
жаловалась на немощь и болезни.
  Потом парень стоял рядом с совсем уже спокойной Марджей, держал,
готовый подать, полоски ткани, пропитанные мазью, слушал, как Секира
разговаривает о чем-то с кобылой то на муэлитском, то на других,
незнакомых, странно звучащих языках. Слушал. И, набравшись смелости,
спросил:
  - Позволительно ли будет недостойному узнать, почему вы говорите с
лошадью, как будто она понимает?
  Эльф осторожно отпустил округлое копыто Марджи. Разогнулся.
Внимательно посмотрел наАхмази и прорычал;
- Это ты - недостойный? Недостойные поразбежались да в навозных кучах
от меня попрятались, понял, пацан? Ахмази не понял. Но на всякий случай
кивнул.
  - А лошадь. - Нелюдь вновь взял ногу кобылы. - Она ведь боится. Не
понимает, что зла ей никто не хочет. С ней говорить надо. Не важно что.
Важно - как. Так с детьми несмышлеными говорят. И с женщинами... - Он
осекся. Молча взял у мальчишки очередную полоску ткани. Туго перебинтовал
поврежденную бабку.
  - Ну вот и ладно. - Секира выпрямился. Протянул Мардже засохший кусок
лепешки. Лошадь захрустела, закивала головой. - Отнеси на место. - Он
кивнул Ахмази на горшочек и кувшин.
  - Слушаюсь и повинуюсь, - машинально брякнул мальчишка, хватая
снадобья.
  Он добежал до закутка, поставил все на место, точно туда, откуда
взял, - жизнь во дворце приучает к подобной осторожности. Заспешил
обратно, смутно надеясь, что успеет выйти из конюшни сразу вслед за
нелюдем, чтобы видели все: он, Ахмази, не испугался. И остановился, едва
не споткнувшись, когда понял, что эльф поджидает его у денника.
  - Чего встал-то? - Телохранитель халифа неспешно набивал длинную
узорную трубку. - Пойдем. День у меня сегодня свободный, у тебя, я вижу,
тоже. Не сочтешь за труд со стариком на рынок прогуляться?
  - С каким стариком? - выдавил Ахмази, еще не веря, что счастье
валится ему прямо в руки.
  - Да со мной. - Нелюдь вышел на улицу и угрюмо обозрел широкий двор.
- Только сперва, если не возражаешь, я конюхам выволочку устрою. Да
отправлю плотника разыскать. Подождешь?
  И поморщился, показав клыки, когда увидел немое обожание на смуглом
лице скопца.
  Эльрик так никогда и не объяснил Ахмази, почему взял под опеку
мальчишку-раба, да еще и евнуха. Взял и все.
  Зачастую он и себе самому не мог объяснить собственные поступки.
  "Будет Свет и будет Тьма, и будут они вместе, и будут они воевать, но
быть друг без друга не смогут. Будет Свет и будет Тьма, и все в мире
выберут ту или иную сторону, ибо невозможно не сделать этого. Будет Свет и
будет Тьма, и забудут все, что так было всегда, и схватятся в битве между
собою".
  Так это или не так, трудно судить смертному. Муджайя учил, что нет
Бога, кроме Джэршэ. Он говорил не о Свете и Тьме, но о Пламени и Мраке.
Зато Тьму и Свет поминал частенько Секира.
  И наплывали, сменяя друг друга, воспоминания. Путались во времени,
толпились, не помня очередности. Когда-то - когда? - понял Ахмази, что
действительно равны противостоящие друг другу Силы. А потом, позже, понял
еще и то, что не противостоят они. Что нелюди и люди сами придумали войну
Света и Тьмы, Пламени и Мрака. И что далеко не все народы верят в то, что
война эта идет.
  Есть веры жизни. И есть веры смерти. Это Свет и Тьма. Но без жизни
смерти нет - это очевидная истина. Так же как не может быть жизни без
смерти. Откуда же тогда война? И зачем было придумывать ее?
  Когда-то Секира рассказывал, а Ахмази внимал, приоткрыв рот, жадно
ловя каждое слово. Запоминая. Сопоставляя. Делая выводы.
  Потом, когда юноша-скопец выучился грамоте, они поменялись ролями. И
уже Ахмази рассказывал, торопясь, взахлеб, спеша поделиться прочитанным. И
слушал Секира. Внимательно слушал. Очень приятно рассказывать, когда
слушают так. Редко-редко, но бывало, что прерывал нелюдь поток слов и
эмоций, рвущийся из парня. Спрашивал. Уточнял.
  И зарождалось тогда у Ахмази смутное подозрение, что все, о чем он
рассказывает, Эльрик знает и так. Но исчезало подозрение так же, как
появлялось.
  Много позже он понял, что Эльрик действительно знал. Но зачастую то,
как трактовал прочитанное друг-подопечный, было для нелюдя ново и
необычно. И интересно. Да.
  - У меня никогда не будет ничего, кроме книг, - вырвалось однажды у
Ахмази. Горько так вырвалось. - Ничего. Один из смотрителей гарема или
придворный писец... Знаешь, как я мечтал когда-то, что буду воином! Буду
покорять города. Захватывать сокровищницы. Брать пленных, и всех, даже
самых знатных, обращать в рабов. И чтоб боялись меня и почитали, как
халифа. А те, кто обижал когда-то, спали бы вместе с собаками и свиньями.
  - Негусто, - прошелестел Эльрик, полируя свой шлем. - С такими
замашками долго в правителях не протянешь. Скинут.
  - Если бы боялись - не посмели бы бунтовать.
  - Уважение, оно не за страх, - сухо обронил нелюдь.
  - Как? - не понял Ахмази. - А за что тогда? Тебя же вот боятся. И
уважают. Так уважают, что даже меня не трогают. Потому что с тобой
ссориться не хотят.
  - Слушай, парень. - Секира отложил шлем и уставился в лицо евнуха
своими страшными глазами. - Ты давно уже стал умнее меня, так не приставай
к старику с глупыми вопросами.
  Ахмази напрягся. Когда Эльрик называл себя стариком, он обычно
изрекал что-нибудь, что резко меняло взгляд юноши на жизнь.
  С того, самого первого, раза. Когда на ярком примере перепуганных
конюхов объяснил нелюдь мальчишке, что подобострастие отвратительно не
только для того, кто унижается, но и для того, перед кем.
  - Я не с глупыми, - растерянно пробормотал Ахмази. - Но ведь, Эльрик,
если боятся, значит, есть за что. А это - уважение.
  - Это страх. - Нелюдь достал свою вычурную трубку. Задумчиво повертел
в руках. - Знаешь, - произнес он медленно, словно подбирая слова, - давай
начистоту. Ты не младенец уже и, думаю, поймешь все правильно.
  Юноша молчал. Слушал.
  - Для тебя действительно многое в жизни недоступно. - Алые глаза в
прорезях маски, казалось, не отрывались от лица, но Ахмази давно уже
научился чувствовать, куда смотрит Эльрик. И сейчас Секира смотрел на
трубку в руках, избегая встречаться с собеседником взглядом. - Тебе не
стать воином. Тебе никогда не придется познать женщину. Многие поступки,
которые совершают мужчины только потому, что они мужчины, ты тоже никогда
не совершишь. Это так. Но зато ты свободен, парень.
  - Я раб.
  - Это не важно. Твой разум не туманят животные инстинкты. И никогда
не сотворишь ты тех глупостей, на которые толкает других похоть. И женщины
не смогут вертеть тобой, как вертят, скажем, халифом. Или вот мной.
  - Тобой?
  Черные губы тронула улыбка:
  - Они кем угодно вертеть могут, уж поверь мне. Но мы не о женщинах.
Понимаешь, Ахмази, тебя не одолевают очень многие эмоции... чувства,
которые мешают здраво воспринимать жизнь. У тебя есть возможность смотреть
и видеть больше, чем видят другие. Больше понимать.
  - Если следовать за твоей мыслью, такая возможность есть у любого
скопца. Да только не видел я среди нас ни одного достойного подражания.
  - А я вот вижу одного. Уже лет пять, как вижу. Только моли богов,
Ахмази, чтобы подражать не начали. Ты ведь один из немногих, кто научился
читать и кому это понравилось. Ты уже сейчас рассказываешь мне о жизни
двора больше, чем вижу я сам, хотя я-то наблюдаю этих людей много дольше и
много чаще, чем ты. Ты привык к тому, что тебя перестали обижать, но
по-прежнему ставишь это мне в заслугу. А ведь на самом деле, парень, ты
давно уже научился сам избегать столкновений. У тебя получается, пусть
самую малость, но получается влиять на других.
  - Секира, но ведь это ты мне рассказывал, как кого приструнить. Ну,
помнишь, объяснял, к кому какой подход нужен, кого чем запугать можно, или
улестить, или...
  - Или... Я у тебя что, единственный свет в окошке? Ты за мной себя
видеть перестал. А ведь мы с тобой далеко не обо всех говорили, кого ты на
сегодняшний день с руки кормишь. Разве нет?
  - Я... не помню.
  - Зря. Ты давно уже все делаешь сам и не нуждаешься во мне. Кстати,
матушка халифа, я слышал, очень недовольна своим сказителем. Мол, старый
он совсем, воняет, читать стал хуже, не знаю, что ей там еще не по нутру.
  - Да она вечно всем недовольна... - Ахмази недоговорил и уставился на
наставника чуть испуганными глазами. - Секира, - выдохнул он, - а ведь
старую Жайсану владыка слушается до сих пор. А я читаю лучше многих...
  Ты... думаешь, у меня получится?
  - Заодно и попробуешь. Если не ты, то кто? Юноша медленно кивнул,
уходя в какие-то свои мысли и расчеты.
  Эльрик закурил, прокручивая в памяти разговор. Ахмази нравился ему,
но детские обиды на тех, кто издевался над ним, и несколько лет, которые
прожил мальчишка хуже, чем последний шелудивый пес, да плюс к тому еще и
осознание своей неполноценности - все это не могло не заразить евнуха
ненавистью и желанием отыграться. Низким желанием. И недостойным.
  Вопрос в том, получится ли у самого Ахмази избавиться от подобных
устремлений. Объяснять-то можно сколько угодно, а вот поймет ли парень
сам? Захочет ли понять?
  - Секира. - Ахмази тронул де Фокса за рукав. - Ответь мне еще на один
вопрос, ладно?
  - Ладно...
  - Ты здорово объяснил, как это хорошо - быть евнухом. И я даже понял,
что, не оскопи меня в детстве по приказу халифа, был бы я сейчас жалким и
ничтожным рабом собственной похоти, игрушкой женщин, самодовольным
слепцом, как все твои приятели-вояки. Да. Я понял. Но скажи, а ты сам
хотел бы получить власть, почет, богатство и уважение взамен на свою
мужественность, которая лишь осложняет жизнь?
  - Нет, - честно сказал Эльрик. - Только, Ахмази, у тебя выбор
небольшой. Либо плакать по поводу того, что тебе недоступно, либо ставить
себе цель и идти к ней. По-моему, ты выбрал уже давно.
  - Я выбрал. Но не давно. Я только что выбрал. Секира, это страшная
цель. И дорога страшная.

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг