твердой поверхности почти незаметную полоску. Время уже не ползло. Время
летело.
Буддистского самоотречения, впрочем, не было и в помине. Был
непонятный, непривычный азарт. Убить хотите? Ну так хрен вам! И было
понимание: не успеть. Уже не успеть.
Ну и пусть!
Скрипит пластик под металлом.
А за стенами что-то делали люди. Пока еще живые. Взлетали и садились
вертолеты. Иногда Зверь вычислял среди прочих Гота, слышал его азарт,
чем-то похожий на собственный. Они двое, убийца и пилот, оба двигались
сейчас к смерти. Каждый к своей. И каждый собирался выжить.
Это было смешно.
Скрипит пластик.
День. Вечер. Времени так мало. Но все-таки еще не ночь.
Сдуть пыль со столешницы. Кончики пальцев скользят по надпилу.
Достаточно? Или нужно еще? Или?..
Есть. Если ударить здесь и вот здесь... Так ломают стекло, шаркнув по
нему режущей алмазной гранью. Стекло, Не пластик. Но длинная полоса
пластиката отломилась от столешницы, едва не порезав пальцы острыми
гранями на спиле.
Зверь хмыкнул довольно. Прислушался к людям снаружи. Бросил взгляд на
хронометр. Ничего себе! Пять часов ушло на то, чтобы отпилить одну полосу.
А нужно как минимум две. Лучше - три. Пластикат - хрупкий материал. Будь
он чуть более вязким, и фокус бы не удался, но именно в силу его хрупкости
рычаг получится не самый подходящий. Ладно. Чего тут думать-то? Пилить
надо.
И снова скрипит пластик.
Когда погас свет, Зверь только фыркнул с легкой досадой. Темнота ему
не мешала - вполне хватало зеленых огоньков хронометра, но отключенная
энергия означала, что ветряк уже разобрали. Это плохо. Времени совсем мало.
Пускай.
Скрип пластика.
Ночь. Сколько людей осталось в лагере? Гот... Где-то еще Пижон. Это
двое Башка... Синий... И Петля с Гадом. Шестеро. Они, похоже, собираются
ночевать. Восемь ночных часов - уйма времени. Надо полагать, периметр пока
не разобран. Им займутся завтра. Это еще минимум на час работы. Да два
часа, чтобы Готу добраться до болида. И часа три на то, чтобы тот, кто
полетит с ним, перегнал вертолет в новый лагерь.
Сдуть пыль. Найти точки напряжения...
Есть.
Две пластины. Теперь помолиться, чтобы их хватило. Потому что сделать
третью уже не успеть.
Кому будешь молиться, Зверь? Ему? Ну, вперед! Только непонятно, зачем
в таком случае нужна была вся эта маета с пластикатом.
А вообще, жизнь страшно веселая штука!
Зверь повертел в руках первую отпиленную полосу, перехватил ее
поудобнее и подошел к дверям.
***
Периметр демонтировали уже совсем вяло. Устали люди. Даже утренняя
разминка не помогала, голова оставалась тяжелой, и двигаться было лень.
Гот умаялся не меньше других, но кто-то должен был подавать пример, так
что ему приходилось работать за двоих. Спешить, конечно, особо некуда, но
каждый час промедления - это лишний час жизни для Зверя. Если тот делает
что-то для своего спасения, лучше не оставить ему времени. Если он ждет
смерти... незачем затягивать ожидание. Капельку милосердия убийца заслужил.
Жилой корпус, в котором был заперт сержант, оставили нетронутым. В
новом лагере уже собрали другой такой же, так что места хватит. А этот
разбирать себе дороже. Бойцы, кажется, понимали, что происходит. Но
вопросов не было. Опять же спасибо Зверю - он с первых минут пребывания на
Цирцее наглядно продемонстрировал, что бывает с людьми, которые излишне
любопытствуют.
С периметром провозились до обеда.
Потом прилетел Ми-40, началась маета с погрузкой, неизбежные мелкие
проблемы, пробуксовки, почти незаметные, но раздражающие до зубовного
скрежета. Время. Время. Чем ближе был момент старта, тем сильнее
становилось нетерпение. Скорее бы! Готу казалось иногда, что он слышит
сигнал "к бою", тот, что звучал на войне. Пронзительная, тревожная до
звездной звонкости мелодия. Всего несколько так-тов.
Если бы небо могло петь, оно пело бы именно так.
"По машинам!". Летное поле пружинит под ногами. Воздух дрожит от
жара. Или это струны вибрируют? Серебряные струны. Взлетающие болиды, как
пальцы музыканта, рвут серебро, и отзывается чуткое небо.
Бой впереди. Бой и победа.
Ритуал - действо грязное, хоть и не лишенное своеобразной красоты.
Бывали моменты, когда окровавленный скальпель, скользнув в жировой
прослойке, вдруг отблескивал сияюще-чистой плоскостью лезвия. Всего
мгновение, но такое неожиданное.
Красиво.
Гот сейчас напоминал сверкающую сталь в груде вздрагивающего мяса.
Напряженный, звонкий, колющий взгляд, бликами пляшущий у острия. Он знал,
что делал. Остальные - умирающая плоть - делали то, что приказывал Гот.
Зверь улыбнулся. Прикрыл глаза. Майор фон Нарбэ научился относиться к
людям как к инструментам?
Нет, конечно. Это у него временное помрачение. Перед боем.
Дверь поддавалась. Медленно. По миллиметру. Поворачивалась со
страшным скрипом, пластиковая крошка сыпалась на руки, припорашивала
волосы.
Медленно.
Силы уже не те. Поесть бы. А в идеале - убить кого-нибудь. Тогда...
нет уж. Тогда дверной щит можно было бы вынести одним ударом и
благополучно взорваться. Это не лучшая идея. Хотя, конечно, неделю назад
даже сдвинуть дверь было намного проще. Уж, во всяком случае, не ныли бы
так усталые мускулы. Прервешься на секунду, чтобы чуть передохнуть, а руки
дрожат и колени подламываются. Даже стыдно становится! Кто бы мог
подумать, что доведется дожить до такого?
Открывание двери до смешного напоминало процесс дефлорации.
Ненасильственной. В смысле, по обоюдному согласию. Действовать нужно
осторожно, но настойчиво, нежно, прилагая усилия. Дверь-то, она ведь
совсем не против открывания. Однако попробуй только повести себя грубо -
тут же либо взрывчатка детонирует, либо рычаг сломается. И у девочки на
всю жизнь психологическая травма, и тебе... хм...
Зверь осознал всю красоту метафоры и, хрюкнув от смеха, сполз по
косяку. Заниматься любовью с дверями раньше не приходилось.
- Ты вторая девственница в моей жизни, - сообщил он дверному щиту.
Смеяться сил не было. Встать, кажется, тоже. Пальцы свело на полосе
пластиката - не разжать. Вот сейчас бы взрыв! Славно подохнуть в хорошем
настроении!
Зверь заставил себя отцепиться от рычага, кое-как поднялся на ноги,
глянул на хронометр и принялся разминать затекшие мускулы. Двадцать два
часа назад он начал пилить столешницу. За двенадцать часов удалось
сдвинуть дверь на десять сантиметров. Почти сутки непрерывной работы.
Всего сутки... Значит, так и живут люди? Каких-то двадцать часов, и сил не
остается даже на простенькую разминку. Рехнуться можно! Воды уже не было.
А жаль. Горячий душ не помешал бы.
***
Первый рычаг сломался, когда заканчивалась погрузка. То есть сломался
полуметровый остаток полосы. Хрупкий пластикат за ночь раскалывался
трижды, пока не остался совсем короткий хвостик.
"Не так уж плохо", - утешил себя Зверь, оценив проделанную работу.
Еще чуть-чуть и... Не успеть, конечно, но все-таки приятно.
И снова медленное, скрежещущее, едва заметное шевеление двери. Снова
сыплется сверху пластиковая пыль. Жилы натягиваются, едва не рвутся. Это
не дыба какая-нибудь, мать ее так! Это человек работает. Волки, попав в
капкан, говорят, лапы себе отгрызают, чтобы освободиться. Хорошо волкам.
Зверь бы сейчас что угодно себе отгрыз, если бы это хоть как-то помочь
могло.
За скрипом и скрежетом он не слышал, что происходило снаружи. Но
вертолеты чуял. "Мурену" все эти дни не трогали, но если раньше это грело,
то с тех пор, как понял Зверь, что его оставили умирать, начало
беспокоить. Одну из легких машин уже давно перевели на новое место. Вторая
оставалась, потому что на ней должен был улететь в кратер Гот. А "Мурена"?
Не могут же ее оставить на плато. Она нужна. Она... она ведь позволяет
летать на себе кому угодно, не только Зверю. В смысле, если кому-то придет
в голову... А уж когда Зверь умрет, проблем вообще не возникнет.
Или наоборот?
Да кто ж его знает? Раньше умирать не приходилось Нет, не может быть,
чтобы с ней так поступили. Однако вот снялся с места Ми-40. В лагере
остались только Гот и Пижон. Два человека. И два вертолета. Значит,
все-таки...
- Ее-то за что?! - рявкнул Зверь в полный голос. Пластикат громко
треснул, но не сломался. Дверь подалась сразу на полсантиметра. А там,
снаружи, Гот уже готовил к старту один из вертолетов.
Уже?
Осталось всего пять часов.
Но если "Мурена"... Значит, умирать нельзя. Никак нельзя. Нужно
успеть, обязательно нужно успеть открыть дверь до взрыва, до того, как
плато превратится в выжженную пустошь. Это со своей жизнью можно играть,
как заблагорассудится, а за чужую надо отвечать. Ведь сам сделал все,
чтобы эта жизнь себя осознала.
Сил не прибавилось. Но азарт сменился злостью. Тупым, нерассуждающим
бешенством. Не успеть? Хрен там! Крутись как хочешь, Зверь, но выбраться
из клетки ты обязан. И, кстати, забудь о пяти часах. На то, чтобы
подготовить машину к взлету, нужно не меньше пятнадцати минут. Это при
самом лучшем раскладе, при наличии команды техников, при... У тебя на это
уйдет минут сорок. Может быть, тридцать.
Весело тебе?
Нет?
Странно.
***
- Пойдем, - приказал Гот, появляясь в дверях.
Пижон даже не взглянул в его сторону, покрасневшие глаза не
отрывались от тусклых лампочек-индикаторов, рука мертво лежала на кнопке.
- Сержант Хайруллин!
- Да!
Рефлексы сработали, Азат поднялся на ноги. Вытянулся. - Вперед. - Гот
кивнул на дверь. - Полетишь со мной, Потом отведешь вертолет в новый
лагерь.
- А я как же... - Пижон посмотрел на индикаторы, на Гота, снова
перевел взгляд на лампы.
- Забудь. - Гот принюхался, поморщился брезгливо. - Он без тебя
сдохнет.
Вертолет был уже готов к вылету. Пижон, моргая от яркого света, долго
возился с ремнями, в конце концов кое как пристегнулся и тут же заснул,
даже не подключившись к рации. Гот толкнул его локтем. Поднял машину в
воздух. Пижон не просыпался. Пришлось применить силу.
В черных глазах, затянутых мелкой сеткой лопнувших сосудов, была
смертная усталость, но майор не почувствовал и намека на жалость. Сам
удивляясь собственной жестокости, он поднял лицевой щиток и прорычал:
- Шлемофон подключи!
Пижон кивнул. Зашарил руками. То ли не помнил, как это делается, то
ли вообще уже ничего не соображал. "Не посадит ведь машину", - подумалось
мимолетно. Пижон сочувствия не вызывал, но вертолет было жалко.
- Стимпаки в аптечке, - процедил майор. - Возьми один.
- Ага.
Стимулятор подействовал не сразу. Но все же подействовал, и в глазах
Азата появилась осмысленность. До прежней живости, правда, было еще
далеко, однако на то, чтобы продержаться без сна еще часа четыре-пять,
Пижона должно было хватить.
К сожалению, едва начав соображать, он начал и разговаривать:
- Гот, а записи?
- Что записи? - спросил майор, раздумывая, приказать Пижону
заткнуться или пусть его треплется, лишь бы не спал.
- Ну, мои записи. - Азат вздохнул. - Ты же все забрал.
- Скажи спасибо, что никто, кроме меня, о них не знает.
- Ты их не отдашь?
- Нет.
- Гот! - Пижон жалобно поморщился. - Это же моя работа. Я ведь не для
себя это делаю, я для людей. Ну все же должны знать, как мы тут... Здесь
же настоящие герои проявились. Обычные люди, понимаешь, обычные солдаты, в
сверхтяжелых условиях... И Ула. Это обязательно нужно Всем.
- Уле особенно, - кивнул Гот. - Слушай, мне давно интересно было,
идиотами рождаются или этому на факультетах журналистики учат?
- Ты не понимаешь. - Кажется, Азат окончательно проснулся. - Если бы
не наш "идиотизм", в ту же армию никто бы не пошел. Никогда. Без
информации человечество бы из каменного века до сих пор не вылезло. Моя
работа необходима. Она тебе и таким, как ты, грязной кажется, потому что
вы, дай вам волю, вообще все от людей спрячете, засекретите, уничтожите.
Ты даже не представляешь, насколько ценно то, что отснято на Цирцее. Ты...
- Заткнись.
Пижон замолчал. Застыл в кресле, напряженно вытянувшись. Ноздри чуть
раздувались. Похоже, он злился, и это казалось странным. Раньше Гот с
журналистами не сталкивался. Одно дело знать, что есть такие люди,
мыслящие совершенно недоступными простым смертным моральными категориями,
и совсем другое дело живьем такого лицезреть.
С полчаса царило молчание. В конце концов майор даже слегка
обеспокоился, не заснул ли Пижон. Если заснет, его уже не разбудишь. И тут
Азат подал голос:
- Он быстро умрет. Это плохо.
Рука на штурвале дрогнула. Неслыханное дело.
- Это ты про Зверя? - уточнил Гот, прикидывая, как бы сподручнее
двинуть Пижона локтем в зубы. Ему, видимо, одного раза не хватило. А
рисковать целостью пальцев перед самым "прыжком" совсем не хотелось.
- Да. За что ему легкая смерть? Это же несправедливо, он...
- Он умирает уже восемь дней, - майор пожал плечами, - и ты сам
видел, насколько это легко. Кстати, Пижон, три дня из этих восьми его
убиваем мы с тобой. Сам Зверь с жертвами управлялся максимум за несколько
часов, так что ты куда круче его.
- Это не убийство, - буркнул Азат, - и если бы я камеру в его комнате
не поставил, у нас сейчас на двух человек меньше стало бы. А тебе его
жалко. Думаешь, Зверь бы тебя пожалел? Ему две жизни нужны "про запас".
Попадись ты первым, знаешь, что бы он с тобой сделал? Резчика помнишь?
Вот погань самопишущая! И ведь верит, похоже, в то, что говорит. Он
действительно не понимает, что значит для Зверя это трехдневное,
бесконечное ожидание Смерти.
"Пожалуйста, Гот, не убивай так..."
- Слушай, Пижон, мне вот что интересно. - Майор искоса взглянул на
собеседника. - А за что ты Зверя убиваешь? За то, что он тебя с
"Покровителя" живым вытащил? За то, что на Цирцею посадил? Или за то, что
через джунгли провел?
- Ты не правильно вопрос формулируешь.
- Да нет, - Гот покачал головой, - как раз правильно. Просто у тебя
на этот вопрос ответа правильного нет. И не будет никогда. Джокер вот, в
отличие oт тебя, понимает, почему Зверя убивать нельзя. Хотя знает о нем
больше, чем ты или я А ты, если выживешь, лучше каждый день его в молитвах
вспоминай. Благодарственных.
- Я его за Тихого еще тысячу раз убил бы. И не так, как ты хочешь. А
так, как он сам убивал.
- Ах вот как! - хмыкнул майор. - Что ж, вполне понятно. Будь с вами
на "Покровителе" Тихий, а не Зверь, ты, Пижон, подох бы еще в космосе.
Это, без сомнения, лучше, чем так, как сейчас.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг