Шумно. Весело. С песнями и танцами. Даже елка была. Гот отправил отделение
Пижона в командировку далеко на север, и оттуда к католическому Рождеству
привезли высоченное, совершенно роскошное дерево. С густыми, похожими на
мех листочками и темно-зеленым стволом в мелких чешуйках. Елка на елку не
походила. И пахла странно. Но запах был приятный, а дерево - красивое. Так
что добычу сочли пригодной к употреблению, поставили посреди плаца и
взялись украшать чем придется.
Получилось хорошо. Кинг собрал из никуда не годного барахла
совершенно фантастические гирлянды. Их развесили и на "елке", и по всему
лагерю. Ночью, когда Джокер гарантировал безопасность, прожектора
выключали и только разноцветные фонарики неярко и празднично светились в
моросящей тьме.
Дожди продолжались. Однако возня с елкой заставила о них позабыть.
Зверь на празднике, разумеется, не присутствовал, но никто, кроме
Гота, этого не заметил. Дитрих напомнил себе как-нибудь, при случае,
поинтересоваться у сержанта, почему тот, вправив мозги всему отряду, для
командира сделал исключение. Напомнил. Но спросить так и не собрался.
Праздник там или нет, а работа никуда не делась. Как-то не получалось
выбрать время и поговорить по-человечески.
Строился металлургический цех, строился рудник, исправно работала
буровая - пилотское гнездо.
Почему пилотское, понятно. Вышку прозвали так после того, как Гот со
Зверем прожили на ней целую неделю. А насчет гнезда Пижон
ничтоже-сумнящеся объяснил, что, коли уж пилоты летают, значит, живут они
в гнездах. Так летающим положено. Апеллировал он в своих доводах к Уле как
к специалисту. И она не нашла, что возразить.
Готу было все равно. Буровая и вправду хорошее место. Кусочек тверди
между небом и морем. Добраться туда можно только по воздуху. Чем не
гнездо? А Зверь брюзгливо объяснил Пижону, что в гнездах живут птицы, а не
пилоты. На что получил вполне ожидаемое:
- Зверь - птица гордая. Пока не пнешь, не полетит.
И смирился.
Деревья удалось отогнать от гор. Хищники не спешили вернуться, но
вертолеты продолжали заливать выжженную полосу кислотой.
Между плато и джунглями под руководством Улы делали площадку для
экспериментов с семенами, как земными, найденными на "Покровителе", так и
местных растений, пригодных в пищу.
Алхимический цех расширяли, пристраивали дополнительные помещения.
Для производства в промышленных объемах кислоты, придуманных Улой ядов,
минеральных удобрений, необходимых в здешних условиях, еще чего-то - Ула
говорила чего именно, но Гот не особо вникал. Она знает, что делает, вот
пускай и делает.
Работы было больше чем достаточно, и конца-краю ей пока не
предвиделось. Гот много бы дал за возможность выспаться, но все же
прекрасно понимал, что в их ситуации слишком много дел лучше, чем слишком
мало.
Зверь с Кингом с головой ушли в оживление добытых на "Покровителе"
чипов и плат. В свободное от работы время. На последнем Гот настоял - ему
совсем не улыбалось надолго остаться без лучшего во взводе электронщика и
тем более без правой руки, в качестве которой привык уже воспринимать
Зверя.
Эти двое, увлекшись, засиживались, бывало, за компьютерами с вечера
до утра, невзирая на строгое распоряжение начальства спать не меньше шести
часов в сутки. Однако, поработав пару дней, один - на кухне, второй - на
разделке ящеровых туш, осознали. И больше нарушать приказы не пытались.
Что за интерес им был искать жемчуг в кучах навоза, Гот понимал с трудом,
но приходилось признать, что найденные жемчужины стоили времени,
затраченного на их поиски.
Например, информация по планете. Пока транспортник падал, его приборы
фиксировали все, что успевали заметить. Начиная с траектории орбиты и
места в системе и заканчивая съемкой поверхности, примерными местами
залегания полезных ископаемых, в том числе и тяжелых металлов, а также
составом почвы и воздуха. Последнее, правда, Ула давно выяснила.
Майор улыбнулся, вспомнив, как Ула с визгом повисла на шее у Кинга,
когда он совершенно невозмутимо продемонстрировал ей полный набор программ
для лаборатории, тот самый, с которым она должна была работать на Рапторе.
Невозмутимости у громилы хватило секунды на две, а потом он вместе с
Улой пустился по рейхстагу в совершенно дикую пляску.
- Неплохая акробатическая подготовка, - заметил Зверь, мельком
взглянувший в их сторону.
- Угу, - кивнул потрясенный Гот.
Ула поправила растрепавшиеся волосы, обфыркала их обоих и унеслась в
лабораторию. А Кинг заявил, хлопнувшись в свое кресло:
- Уведу я ее, Зверь. Спорим?
- Я тебе уведу, - без особых эмоций ответил сержант. На том разговор
и иссяк.
***
- Гот, хватит улыбаться. - Голос Зверя отвлек майора от воспоминаний.
- Здесь опять какая-то цифирь. Разберись.
Цифр попадалось много. В основном, правда, температурные данные по
кораблю, показатели влажности, уровень радиации и прочая, не имеющая уже
значения дребедень, которая тщательно фиксировалась во время полета
приборами "Покровителя". В смысл большинства записей Кинг со Зверем
вникали с ходу, но иногда мешанина чисел и непонятных сокращений ставила
их в тупик. Это случалось, когда дело доходило до состояния орудийных
систем, работы полей защиты или количества энергочасов, затраченных на
занятия экипажа в тренажерных залах и виртуальных классах.
Зато Гот в информации такого рода разбирался быстро. Все пилоты в
звании старше капитана проходили обязательный курс управления тяжелыми
космическими кораблями. Из соображений "мало ли что". Большинству офицеров
это казалось бессмыслицей, но Дитрих отдавал себе отчет в том, что
случиться может всякое. Правда, его соображения никогда не шли дальше
захвата корабля противника. Болиды имели специальное оборудование для
абордажа космических объектов, а где абордаж, там и контроль, иначе
операция не имеет смысла.
Кто же знал, что полученные знания пригодятся совершенно не в той
ситуации?
Пригодятся. Ну да. Для того чтобы, бегло просмотрев столбцы чисел,
сказать привычно:
- Ерунда это. Можно выкидывать.
Один раз, правда, резануло по сердцу. Больно. Когда Кинг наткнулся на
вычислитель, используемый для прокладки курса и расчетов прыжка. До того
тоскливо стало, что едва не приказал в пыль стереть проклятую железяку.
Бесценную. И совершенно бесполезную. Нельзя прокладывать курс, не
определив собственное местонахождение. А как его определишь? Звездные
карты к вычислителю прилагались, но здешнее небо умная электроника
опознавать отказывалась.
Да если бы и знали, как и куда лететь, что толку в этом, когда лететь
не на чем?
Гот без особого интереса взглянул на монитор машины Зверя.
- Это галактические координаты на каждую секунду полетного... - голос
вдруг сел, не шепот даже, хрип невнятный, - полетного времени, - выговорил
майор. Рывком отодвинул Зверя от стола, благо кресло было на роликах, и
застучал пальцами по клавиатуре, запрашивая данные о последних
зафиксированных координатах.
Секунда в секунду... Гот помнил, сколько было на хронометре в его
болиде, когда машина стартовала из транспортника... секунда в секунду.
Последняя информация записывалась приборами "Покровителя", когда корабль
падал на планету.
- Но... - Дитрих закрыл глаза, отказываясь поверить. - Этого не может
быть. Не может.
- Гот? - Зверь осторожно коснулся плеча, и мешанина эмоций,
взорвавшая душу и разум, мгновенно утихла. - Это наши координаты, да?
- А толку нам с них? - зарычал майор, взрываясь. И снова буря
улеглась. Только пальцы Зверя на плече чуть дрогнули.
- Это бессмысленная информация, - уже спокойно продолжил Гот. Поймал
взгляд Кинга, который таращился на командира с такой безумной надеждой в
глазах, что майор вздрогнул от жалости, - бессмысленная. Нам не на чем
лететь. У нас нет корабля. И в здешних условиях у нас его никогда не будет.
- Понял, - кивнул Зверь. - Может, пустишь меня обратно?
Гот молча отодвинулся от стола.
Когда нашли вычислитель, было больно. А сейчас... сейчас было никак.
Пусто на душе, как будто никакой души и нет вовсе. Зверю спасибо - забрал
боль себе. И ведь не поблагодаришь его - не поймет. Не поверит.
А Пендель знает, как запускать прыжковый двигатель. Если он
работает... Да как проверишь, работает он или нет?! Для того чтобы
протестировать эту махину, нужны совсем другие компьютеры. Машины класса
тех, что стоят в капитанских рубках тяжелых кораблей. Но если даже... нет,
он не мог уцелеть. Мелочь спаслась. Мелочь да модули посадочные, созданные
специально для падения на планеты. "Покровитель" был, конечно, построен
для войны в космосе. Для гипотетической войны. Он был защищен от всего или
почти от всего, до чего додумался разрушительный человеческий разум. Но
никто не рассчитывал, что такой корабль упадет. Что он выйдет из "подвала"
в непосредственной близости от планеты и рухнет на поверхность. Ладно хоть
скорость в момент прыжка была нулевой, иначе транспортник испарился бы еще
в атмосфере.
Но даже если предположить, просто предположить, что прыжковый
двигатель уцелел, от этого станет только хуже. Что толку от вычислителя
без координат? Что толку от координат без двигателя? Что толку от
двигателя без корабля, рассчитанного на полеты в космосе...
Такого, как, скажем, болид-истребитель, класса земля - орбита - земля.
- Бред, - пробормотал Гот, и Зверь тут же развернулся к нему:
- Тебе спать пора, Дитрих. - В монгольских глазах тлеет беспокойство.
Зрачки, как черные свечи, мерцают, тянут, манят туда, в темноту, в огонь.
Спать. Да. Надо спать.
ЗА КАДРОМ
Оказывается, мир не ограничивался пределами собственной квартиры,
салоном автомобиля и рабочим кабинетом. В мире и вправду было небо.
Генерал Весин приобрел странную, его самого удивляющую привычку смотреть
вверх.
Раньше он не задумывался о том, что шторы на окнах - изузоренный
цветочками тюль - можно отодвинуть. Зачем, собственно? Свет через них
проходит, а разглядывать, что там делается, на улице, - кому это надо?
Жалюзи в своем кабинете он трогать не рискнул. Увидит кто-нибудь, что
министр внутренних дел в рабочее время небом любуется, - не поймет. Это не
преступление, конечно, но, как-то не принято. Тем более что на работе дел
хватало. Жизнь шла своим чередом, и помимо Зверя было чем заняться.
Дома - дело другое Там картины, там книги, испещренные пометками на
полях, там террариум с ленивым, сонно ползающим под яркими лампами
удавчиком. Бешеных денег стоил змееныш, но заводить кого-то попроще
Николай Степанович не рискнул. Одно дело, когда человек заводит
экзотическую зверушку, которую не стыдно показать гостям, и совсем другое,
когда он поселяет в своем доме ужа или, там, гадюку. Зачем генералу
милиции гадюка?
Вопросы, вопросы... Чем их меньше, тем лучше.
Весин учился видеть. Учился понимать. Учился двигаться.
Он от природы был ширококостным, грузноватым, кряжистым, а занятия
спортом, которые генерал не забросил и по сей день, слепили из столь
благодатного материала настоящего тяжелоатлета. Это приводило в восхищение
жену Николая Степановича. Да и молоденькие девочки, с которыми, что греха
таить, случалось иногда развлечься, тоже бывали приятно удивлены, не
обнаруживая у пожилого генерала ни висящего брюшка, ни чрезмерных жировых
отложений. Все в порядке было. Но как трудно оказалось заставлять свое,
всегда послушное, могучее, безотказное тело двигаться гибко. Неспешной
мягкости движениям хватало всегда - несколько гипертрофированные мышцы
способствовали. А вот гибкости, скорости, точности им ощутимо недоставало.
Когда удавчик был сыт, он спал или лениво перетекал по просторной
вольере, струился блестящий узор на пестрой чешуе, катались под тонкой
шкурой подвижные мышцы.
Не двигаться - течь. Сытая безмятежность - не просто медленная
плавность движений, это грациозность и изящество, и выверенная экономность
каждого жеста.
Голодный змей превращался в комок мускулов и нервов. Николай
Степанович выпускал кроликов прямо на ковер в кабинете. Длинноухие,
пушистые зверьки цепенели от ужаса, а удавчик взбесившейся пружиной швырял
себя к жертве. Он не промахивался. Никогда. Он заглатывал пищу и очень
скоро вновь становился спокойным.
Вот это было понятно. Стремительный бросок, смертельный удар,
сокрушающий кости захват - как просто!
Змей не любил и боялся хозяина. Голодный, мог укусить. Сытый,
предпочитал убраться подальше от человека.
Весин смотрел на небо за окном, видел небо на картинах, наблюдал за
удавчиком. Мир, ставший неожиданно просторным, требовал осмысления.
Запросы этого, нового, мира были велики. Стать Зверем? Нет, сначала стать
змеей, сытой змеей, которая брезгует всем, что не пытается нарушить ее
спокойствие. Зверь жил именно так. Сытый, он прятался от людей, от еды, от
хозяина. Голодный - выходил и убивал.
Николай Степанович ни в коем случае не собирался убивать кого бы то
ни было.
Однажды он в очередной раз открыл вольеру, протянул к удавчику руку.
Змей неспешно и благосклонно скользнул чешуей по раскрытой ладони, чуть
сдавил запястье, перебираясь выше, и наконец разлегся на плечах, умостив
плоскую голову на открытой полоске кожи между ухом и воротником джемпера.
Николай Степанович поднялся на ноги. Он видел себя в зеркале, он
видел начало своего подъема и видел его завершение. Но он не сумел
разглядеть движения, хотя мог бы поклясться, что двигался медленно и
плавно. Как змея. Как сытая змея.
Как Зверь?
Кем же надо стать, чтобы придумать себе сказку о живых машинах? Нет,
не совсем верно. Не только машины наделены жизнью и душой - все вокруг,
все, созданное руками человека, живет, чувствует, умеет любить,
ненавидеть, быть равнодушным. До какой смертельной грани нужно довести
свое одиночество для того, чтобы эта сказка стала реальностью?
Любой человек хочет, чтобы его любили. Уж тем более, в этом нуждается
любой ребенок. Взрослые люди сходят с ума, осознав себя одинокими, дети
придумывают себе сказки. Когда Зверь понял свою чуждость? В четырнадцать
лет он был уже вполне взрослым и все-таки оставался ребенком. Он не сошел
с ума и не придумал сказку. Он сделал так, чтобы с ума сошло все вокруг.
Николай Степанович не был одинок. Хуже того, в последние месяцы он
склонялся к мысли о том, что людей вокруг могло бы быть и поменьше.
Отвлекали люди. Все они чего-то хотели, все они полагали, что имеют
исключительное право на его, Николая Степановича, внимание, все они... да
просто были. И ничего с этим не поделать - работа такая. Весин был сытой
змеей, ему все больше хотелось забраться в прогретый солнышком тихий
уголок и свернуться там в одиночестве.
Супруга - умничка, золотая женщина, не испугалась огромного паука,
который по-хозяйски обосновался прямо в спальне Николая Степановича. В
компанию к удавчику. Она лишь ласково потрепала мужа по все еще густым
волосам:
- Может, к дочкам съездим, с внучатами повидаешься?
Мысль была хорошая, и, несомненно, в самое ближайшее время ее
следовало реализовать. Но... чуть позже. Еще чуть-чуть. С пауком не все
было понятно. Весину уже до физической боли не хватало Зверя. Черт с ним,
не хочет работать - не надо, хочет остаться свободным - его право, но
пусть объяснит, пусть объяснит, скотина, что думают пауки, кошки, стены
домов? Есть ли что-то больше видимого неба? И какое оно, настоящее
одиночество?
Может быть, все дело в отношении к себе? Сознавать свою
ненормальность очень больно, еще больнее жить с уверенностью в том, что ты
настоящий, ты, такой, какой есть, должен быть уничтожен. Что любой
человек, узнавший о тебе правду, обязан убить. И ничего, кроме страха и
отвращения, не прочитаешь ты в чужом взгляде, если снимешь маску.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг