- Перестань выделываться и объясни, - потребовал Гот.
- Объясняю. По пунктам. - Зверь развалился в кресле, вытянул длинные
ноги. - Сначала нас пытались атаковать непрерывно, всякой мелочью, зато в
больших количествах. Заметь, я говорю "атаковать", а не сожрать. Ты
разницу в этих понятиях видишь?
- Я, кажется, попросил не выделываться.
- Знаешь, если уж вы за два месяца не разобрались что к чему, сейчас
вам все нужно разжевывать. Для доступности. Так вот, эта атака
захлебнулась - двух дней не прошло, как вся мелочь вышла. Что началось
потом? Это риторический вопрос, майор. Потом начались и до сих пор
продолжаются регулярно нападения куда более серьезные. Ящеры, скорпионы,
древопрыги, кустистые многоножки... Ула названий много придумала, и все
они к нам приходили, приходят и будут приходить. А на буровую нападали
дважды. В первый раз, когда ее устанавливали под водой. Тогда случилось
нашествие гектокрабов, которые, прежде чем их отстреляли, умудрились
сожрать двух роботов. Зачем крабам роботы? Молчите? То-то же! И второй раз
- сегодня. Гот, ты согласен, что эта колбаса снесла бы вышку, не
напрягаясь? Вижу, что согласен. Буровая намного заметнее для Цирцеи, чем
наш лагерь. И атакуют ее куда серьезней. Кстати, предсказываю: скоро ящеры
нападать перестанут. Останутся только дальнобойные твари. И скорпионы. Без
этих ни одно дело не обходится. Планета умнеет на глазах. Я не знаю, что
еще она придумает, но сегодняшнее нападение впечатляет, правда?
- Ты хочешь сказать, - недоверчиво уточнил Гот, - что Цирцея разумна?
- По-своему, майор. Очень по-своему. Она борется с нами, как с
заразой. Сравнение банальное, конечно, но сейчас очень к месту.
- Он прав, Дитрих. - Ула намотала на палец рыжую прядь. Потянула. - С
самого начала в поведении животных были нестыковки. Я говорила тебе,
помнишь?
- Ты же консультируешься с Джокером по поводу обороны лагеря, -
напомнил, в свою очередь, Зверь, - спроси у него про планету, возможно, он
расскажет больше, чем я.
- Тоже чует? - мрачно поинтересовался фон Нарбэ.
- А как же? Причем заметь, если мы здесь зараза, от которой нужно
избавиться, то Джокер, скорее, сродни титановой пластинке в черепе или
искусственному легкому. У него есть шанс прижиться.
- А у нас?
Зверь исподлобья поглядел на Улу. На Гота:
- А нам выбирать не приходится. Дитрих вздохнул:
- Что ты говорил насчет атак на буровую? Эта... "веретенка" снова
прилетит?
- Не эта. Другая. Думаю, прилетит. Не знаю только когда.
- Нужно попытаться отыскать их первыми. И истребить.
- Ну ты даешь, майор! - Зверь улыбнулся. - Как ты себе это
представляешь?
- Они живут в море?
- Видимо, да.
- И летают.
- Эта летала.
- И убивают способом, который под водой не то что неэффективен -
опасен. Ты помнишь, с какой скоростью "веретенка" выплевывала иглы? Под
водой они взрывались бы сразу. Как от соприкосновения с твердой
поверхностью.
- Хочешь сказать, эта мразь живет под водой, а охотится в небе?
- Именно.
- Это вполне возможно, - медленно произнесла Ула. - Вы говорите, она
летает? Живет под водой... - Серо-зеленые глаза задумчиво взглянули на
потолок. - ... Гидролиз... водород... поэтому взрывается... Слушайте, -
биолог вернулась к действительности, - может, назовем ее тхэромонтом?
- Нет, - мгновенно среагировал Зверь.
- А что это значит? - почти одновременно с ним спросил Гот.
- М-да, в самом деле. Ула снова задумалась. - Греческий и латынь
в одном слове. Некрасиво.
- Ты знаешь греческий? - Майор с интересом посмотрел на Зверя.
- Университет. - Тот неопределенно пошевелил пальцами.
- Бластофит, - предложила биолог. - Оно ведь выбрасывает из себя
живые организмы.
- Переведи, - попросил Гот. И снова покосился на Зверя. - Латынь ты
тоже знаешь?
- Это не латынь, - издевательски оскалился сержант.
- Это греческий, - подтвердила Ула. - Тебе, Дитрих, стоит поработать
над собой. Плохо это, когда сержант образованнее майора. Не рычи, - она
подняла палец, - не мешай мне думать. Итак, бластофит. Название мы
приняли, да? На кого может охотиться животное такого размера? Ведь оно
вынуждено жить в море, а там нет никого летающего.
- Архипелаг Панголин, - напомнил Гот, - острова. Они же кишмя-кишат
нашими ящерами и еще прорвой всякого зверья. Летающего. Там достаточно
глубоко, чтобы "веретенке" было где развернуться, и достаточно пищи, чтобы
прокормить такую тушу.
- Если это хищник, - возразила Ула.
- Если нет, значит, на островах мы его не найдем. Но начинать с
чего-то нужно.
- Нам топлива не хватит для дальней разведки. - Зверь уже не сидел
развалившись, он подобрался в кресле, бесенята в глазах превратились в
настоящих демонов.
- А ты не умеешь менять баки в воздухе? - Гот приподнял бровь. -
Врешь ведь, сержант.
- Я думал, ты не умеешь.
- Десантура! - с чувством произнес фон Нарбэ.
- Пилот! - брезгливо фыркнул Зверь.
- Оба хороши, - вмешалась Ула. - Можете идти, господа солдафоны, я
вас больше не задерживаю.
***
Ночь здесь наступала медленно. Солнце садилось неспешно, цеплялось за
скалы, свет проливался, как вода из порванной пластиковой фляги,
растекался по камням. Долгие-долгие вечера. Кто-то когда-то утверждал, что
вечер - самое трудное время для человека. Это время задавать вопросы, и
дай-то бог, если на них не найдется ответов. Это время бездействия. Время
ожидания. Вечер.
- Куда вы с Готом летали днем? - поинтересовалась Ула, проглядывая
какие-то длинные формулы на мониторе
- Днем? - Зверь, сидевший за соседней машиной, пытался понять, отчего
робот, который должен закручивать шурупы, упорно пытается их выкрутить.
Вращает не в ту сторону. Вроде задача-то пустяковая, а непонятно, что не
так у бедняги с мыслями
- Сегодня днем, - терпеливо повторила биолог.
- Летали?
- Зверь, ты где?
- В небе. - Сержант вздохнул. - Что случилось?
- Ничего не случилось. Я просто спросила, куда вы летали сегодня днем.
- Ах, днем? Да никуда. Баки меняли.
- На что?
- На баки, - удивленно ответил Зверь. И в самом деле, на что же еще
можно менять топливные баки? Ула со вздохом закатила глаза:
- Знаешь, по-моему, тебе нужно отдохнуть. Ты вообще спишь
когда-нибудь?
- Сплю, - совершенно серьезно ответил Зверь.
- Не видела.
- Я один сплю.
- Это да. - Биолог только головой покачала, - И лучше бы тебе делать
это почаще.
- Зачем?
- Зачем? - Ула отвернулась от машины, дотянувшись до Зверя, коснулась
пальцами его жестких, серебряно-блестящих волос, взъерошила ласково, -
Нельзя все время быть в небе, сержант.
Он осторожно отстранился.
Нельзя все время быть в небе, это правда. Как жаль, что нельзя!
Робот этот несчастный, что же с ним стряслось?
А денек завтра предстоит тяжелый. Сегодня днем они с Готом отработали
смену топливных баков в воздухе. Было бы что отрабатывать! Машина висит,
ты баки отцепляешь. Вот если бы можно было это в одиночку проворачивать!
Да Мечты мечтами, а запас хода у вертолетов теперь в два раза больше. Пять
тысяч километров - это греет. Да еще оборудовали на буровой спальное место
для господина майора. Ночевать там придется. Не летать же лишний час до
лагеря и обратно.
Спать надо.
Кто там зарекался посмертные дары зря не тратить? Ну, зарекался. А
как тут не тратить, если с вышкой как можно скорее закончить нужно было?
Топливо на исходе. Людей не хватает. Дел выше крыши. А уставать не
получается, пока есть запас чужих сил... Ага! Вот где ошибка! Интересно,
кому звезды дать, Кингу или Пенделю? Кто дефектную плату установил?
Если кому и нужно спать чаше, так этим двоим.
Зверь бросил задумчивый взгляд на самодельный топчан в углу зала,
накрытый двумя спальниками. Здесь, в рейхстаге, ночевал иногда Кинг, если
засиживался допоздна после отбоя. Ночью лучше сидеть, где застала темнота,
а не шляться по лагерю, смущая часовых. Случалось тут спать и Готу. Да и
Зверю, если уж на то пошло. Время заделами летит незаметно, вроде только
вечер был, глядь, а на улице стемнело уже.
Зверь оттолкнулся ногами, вместе с креслом отъехав от стола,
Все. На сегодня - все. Или, может быть, прямо сейчас протестировать
запасные платы? В общем, почему нет?
Топчан в одном углу. Коробка с платами - в другом. Ну и выбор. Нет,
одна койка на двоих - это не правильно, пусть даже Кинг делал топчан под
себя и спать на нем можно хоть вдоль, хоть поперек. Не важно. Лучше
уступить место даме, коли уж она пожелала остаться на ночь.
- Ты действительно думаешь, что Цирцея разумна? - негромко спросила
Ула.
Зверь пожал плечами, роясь в ящике с платами:
- Я знаю, что она разумна.
- Разве так бывает?
- Конечно. - Сержант рассматривал маркировки. - Почему нет? Что тебя
беспокоит?
- Что? - Голос Улы чуть изменился. - Что меня беспокоит? Зверь,
неужели тебе не страшно?
- А должно быть? - О, вот и нужные платы. - Чего бояться? Здесь ведь
все просто: вот мы, вот все остальные. Кто не с нами, тот против нас и все
такое.
- Зачем ты ёрничаешь?
- Я вполне серьезен, Ула. Тут опасно, зато никто не ударит в спину.
Мы точно знаем, где враг, а где друг. Нам не нужно гадать, кто из тех,
кому веришь, окажется предателем. И нет нужды идти на компромисс. Ни с кем.
- Зверь...
- Что?
- Кажется, я боюсь и тебя тоже...
Положив плату обратно в гнездо, он медленно обернулся.
Она сидела перед своей машиной, застывшим взглядом смотрела на
строчки формул. Не видела их. Балансировала на грани понимания, когда
слова уже сказаны, но разум пока отказывается поверить в их истинность.
Чуть подтолкнуть... нет, даже подталкивать не нужно, просто дать ей еще
немного времени на осознание, и силу из женщины не нужно будет даже
вытягивать, она сама хлынет, ровным темным потоком. Много силы. Чудесной,
вкусной, необходимой ему сейчас больше, чем обычная человеческая пища.
Проблема в том, что сама Ула еще нужнее.
Зверь поднялся на ноги.
Она обернулась к нему. Глаза - светлые омуты страха. И Зверь увидел
себя ее глазами: привычная, оскомину набившая картина. Сила. Другая, не
та, что нужна ему. Та, что в нем. Сила, уверенность, надежность. Сила.
Снова и снова. Сила, которой можно довериться, сила, которая спрячет,
согреет, защитит. От всего.
Женщины хотели согреться и замерзали, рассыпались звенящими кусочками
льда. Его сила никого не защищала. Она нужна была, чтобы убивать...
Сначала погладить ее по голове, по мягким рыжим кудрям. Просто
погладить, как ребенка. Ей сейчас нужно именно это. Теперь наклониться...
нет, лучше присесть рядом, поцеловать в висок. Осторожно. Нежно. Взять ее
лицо в ладони. Какие длинные ресницы. Черные. Странно, рыжие светлоглазые
женщины обычно вынуждены подкрашивать ресницы и брови.
Ну вот. Она уже плачет. Прозрачные капли набухают в уголках глаз.
Ага! Покатились. Вот теперь можно поцеловать. Сначала в глаза. Собрать
слезы губами. И не останавливаться. Останавливаться уже ни к чему. Она еще
там, в своем страхе, но тело ее здесь. Тело раньше, чем разум, понимает,
что ситуация изменилась. Тело реагирует.
Ответила на поцелуй. Ее руки... Удивительно, как быстро слезы в
глазах сменяются туманной поволокой, пока еще не страсти, нет, только
удовольствия. Но дайте время...
Зверь делал все, что нужно. Механически. С точностью и правильностью
разумной и гибкой машины, способной адекватно реагировать на бесконечное
число вариаций одного и того же задания. Ошибаться в подобных ситуациях он
не умел. Невозможно ошибиться, точно зная, что чувствует жертва в каждое
текущее мгновение. Он был единственным в своем роде механизмом, способным
имитировать чувства и эмоции, и делал это, не задумываясь, просто выбирал
оптимальный путь к достижению цели. Здесь и сейчас целью была отнюдь не
Ула. Целью было хотя бы на время вернуть ее в рабочее состояние. Причем
тем способом, который ей самой казался предпочтительнее.
И лишь сливаясь с ней, вздрагивающей, нетерпеливой, доверчивой, он
вспомнил вдруг, что не только женщина способна наслаждаться любовью.
***
- Ты красивый, - сонно прошептала Ула, кончиками пальцев касаясь
Зверя, очерчивая сухие мускулы. Осторожно. Чуть щекотно. - Ты так странно
улыбаешься... Мне всегда было интересно, как это - с тобой. Еще на
"Покровителе".
Вот так так! Как же он проглядел? Да понятно как. В роль вжился,
ситуация того требовала. Эх, Тихий, Тихий... Лопух великовозрастный!
- Почему ты не спрашиваешь: "ну и как"?
- А надо?
- Конечно. - Она потерлась носом о его плечо. - Извечная мужская
неуверенность.
Зверь чуть повернул голову, встретился с Улой взглядом, опустил
ресницы, гася темное пламя в зрачках:
- Ну и как?
- Хорошо. - Она вздохнула. - Спасибо тебе.
- Тебе спасибо, маленькая. - Нужные слова и нужные интонации он
выбирал инстинктивно. Благо набор был велик. Целый архив, аккуратно
пронумерованный/разложенный по отдельным полкам.
Противно было.
Убить - это пожалуйста. Это с радостью, всегда, в любое время дня и
ночи. А вот любить... обманывать - любить по-настоящему никогда не умел, -
от этого на душе становилось гадко. Пользы никакой: положительные эмоции
несъедобны, да и на вкус - дерьмо, а выкладываться приходится всерьез.
Бессмысленное по большому счету действо, за исключением тех случаев, когда
таким образом покупается доверие жертвы. Или когда собственный организм
требует женщину.
Ула тихонько посапывала, умостив голову на его плече, а Зверь лежал,
закрыв глаза, и выбирал неспешно, кому из бойцов стоит устроить завтра
выволочку? Чью обиду или бессильную злость можно будет забрать, чтобы
компенсировать силу, растраченную только что. Ушло, конечно, совсем
немного. Так, капелька. Но лучше восстановить ее сразу, чтобы не оказалось
потом, что именно этой капли и не хватает.
Плату так и не протестировал. Ну ладно. Это терпит. Вот, кстати, и
кандидат в доноры: Пендель. Он или Кинг проглядели дефект - не важно.
Пендель обидится серьезней. Он считает, что вправе рассчитывать на
снисхождение со стороны друга детства. И это славно.
А потом - небо. Гот на удивление спокойно воспринял свой невозможный
рывок. Значит ли это, что он делал подобное раньше? Или просто не
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг