Георгий Игнатьев.
Цена чуда
-----------------------------------------------------------------------
Журнал "Химия и жизнь".
OCR spellcheck by HarryFan, 28 July 2000
-----------------------------------------------------------------------
Научно-фантастическая история на 4 голоса в 13 фрагментах
1. ГЕОРГИЙ ИГНАТОВ
Мою последнюю встречу с шефом я должен записать. Иначе я не пойму, что
произошло. Почему у меня остался нехороший привкус после этого разговора?
Я шел на встречу с шефом, уверенный, что мне простится отход от
основной темы исследований и мой доклад о чудесах как факторе,
препятствующем прогнозу, будет им, в конце концов, включен в программу
конференции. Я уже мечтал о неделе в уютном загородном пансионате, где так
хорошо в майские дни, пока еще нет наплыва отдыхающих, обсуждать
животрепещущие научные проблемы. Незамеченным мой доклад не пройдет - я
умею поставить проблему остро, так, что она заденет за живое и
недоброжелателей. А потом будут беседы в кулуарах, вечерние прогулки и
споры в гостиничных номерах. А еще сладкое предвкушение похода в сауну,
где над бассейном висит картина, изображающая амура, с веником -
ангела-хранителя банных наслаждений.
Я знал, что шефу не нравится такой поворот прогнозной темы, но что он
откажет мне в докладе, не ожидал. Мой всегдашний советник предупреждал
меня о неизбежной неудаче предстоящей беседы и оказался, как часто с ним
случается, прав. (Он как-то сказал, что пытается мне давать советы, как
Савельич, в то время как я совершаю поступки Петруши Гринева.) Но я уже не
могу отказаться от своей идеи, навеянной размышлениями над поведением
сказочных героев.
Казалось бы, волшебству все доступно. Почему же Кощей не мог
наколдовать себе привлекательную внешность и очаровать Василису
Прекрасную, вместо того чтобы похищать ее колдовскими чарами? Все равно
ведь не устерег - чудо не пригодно для дурных дел. И все же возможность
сотворить чудо требует жертвы. Кощей, по-моему, пожертвовал шансом
превратиться в юного красавца, а потом живописно постареть - как стареют
все добрые волшебники. Иванушка-царевич покорно взял в жены болотную
лягушку, не зная о ждущей его награде. Пытаясь же эту награду сберечь для
себя, он сжег лягушечью шкуру, и пришлось ему брести в тридевятое царство
бороться с Кощеем. Ничто не дается даром даже в сказках.
Предшественник нашего шефа терпимо отнесся бы к тому, чтобы поставить в
план исследование волшебных сказок для создания методов прогнозирования,
понимая пользу подобных изысков для научного реноме нашей фирмы.
Новый шеф требовал исследований, которые гарантировали бы эффектные
практические результаты. Настоящим чудом оказалось то, что нам удалось
сойтись на теме: "О факторах, препятствующих детерминированным прогнозам".
Появилась возможность два года заниматься своей проблематикой, не
отвлекаясь на текущую суету.
Может, и надо было остаться на достигнутой с шефом договоренности? Но я
пошел по другому пути, и тот разворот, который приняло исследование, вывел
его за грань научности. Скажем точнее - поставил на эту грань. В
наблюдаемый эффект вошел человеческий фактор - этические установки. С этим
наука еще не имела хлопот. Этика всегда появлялась, когда речь шла об
использовании сделанного открытия. Реже, когда вопрос стоял об этичности
самого исследования, как в опытах Петруччи с ребенком из пробирки. Тут же
совсем другое, почти невероятное с привычной точки зрения.
Этическая оценка вошла в условия наступления предугадываемого события.
Моральная доброкачественность ситуации оказалась условием возникновения
исследуемого эффекта. Но ведь есть факты, неоспоримые факты. Их надо четко
описать, доложить, поставить под огонь научной критики. А как поставишь,
если доклад отвергается, публикации становятся невозможными? Вот где нужно
чудо, которого я сегодня ожидал от шефа. Но нет тех самых условий, которые
нужны для чуда. Слишком все благополучно и у меня, и у шефа.
2. ДИРЕКТОР, ОН ЖЕ ШЕФ
Я не помню, по какому поводу я тогда вызывал к себе Игнатова. Видно,
повод был несущественный. Дело было не в нем. Мне требовалось понять,
смогу ли я всерьез использовать этого человека на новой проблематике? Есть
в нем некий дар - цепкость мысли, способность вгрызаться в проблему и не
выпускать ее. У охотничьих собак это называется вязкостью.
Я сам - не ученый по складу, то есть, конечно, кое-что в науке сделал,
но это скорее необходимый экзамен на профессиональную квалификацию. Я
руководитель, или, как сейчас модно говорить, - менеджер. Считается, что
наукой может руководить только настоящий ученый. Не согласен. Правда в
другом - руководитель науки должен хорошо понимать, что такое ученый.
Ученого делает постоянная напряженность мысли. Думают все, но у одних
мысль течет вялой струйкой, уходит в пустые мечтания, а у других она, как
упругая пружина. Ученый держит в голове проблему и крутит, крутит ее. Я
так не умею. Игнатову никогда не достаточно того, что он уже узнал. Вот
почему он был мне тогда нужен.
Мы занимаемся социальной кибернетикой. Тут надо чувствовать специфику -
это не просто многомерная задача, тут свои степени свободы. Я знал, что
Игнатов эти сюжеты давно в себе прокручивал, хоть результатов и не
выдавал. Имело смысл его на этот след пустить. Хоть он прогнозную тематику
и не очень уважал, но пусть в параллель с основной группой поразмыслит. Я
к этому хотел его незаметно подвести. Пока неопределенность прогноза
удается как-то объяснить неполнотой исходной информации. Но не в ней
загвоздка, на нее все не спишешь.
На Игнатова я крепко надеялся. Он чудом считает, что я его идею принял.
А для меня как подарок судьбы выпал, когда он мне про эту идею начал
рассказывать. Как это он тогда мне объяснял? Наука становится наукой,
когда открывает универсальные запреты - вроде законов сохранения энергии,
материи, заряда и тому подобные штуки. Прогноз пока не наука - там все
возможно. А должен быть закон сохранения неожиданности, неизбежность
такого, что в ожидаемую картину не укладывается, - чуда, одним словом.
Прогноз не может предсказать все, что будет, потому что чудо неизбежно.
Чудо - это не сверхъестественное событие, конечно. Оно просто не
описывается в доступных наличному знанию причинных связях. Дело не в
непознаваемости. Просто мы еще не осознали, что знание о будущем
качественно другое, чем знание настоящего. Мы не можем получить портрет
будущих событий. Вместо этого получается пучок возможных сценариев с
точками ветвления, где следует ожидать непредвиденного. Вот это мне
Игнатов и начал вдалбливать, как только я его за стол усадил. Как будто
заранее знал, зачем я его, на самом-то деле, звал.
3. ИГНАТОВ
Шеф слушал меня как человека дела, довольно точно усвоив, что я ему мог
бы дать для прогностики. Но для меня прогностика нужна была только как
повод обкатать идеи, бродившие во мне много лет. Не знаю даже с чего
начать. Может быть, с юношеских увлечений. Мне казалось, что истинно
полюбить можно только красавицу. Но красавицы либо не замечали меня, либо
в процессе моих ухаживаний безнадежно дурнели. А другие находили дурнушек,
которые чудом расцветали от их любви. Это чудо было мне не по силам, я не
был способен превратить царевну-лягушку в Василису Прекрасную. Наверное,
потому, что не умел ждать чудесного превращения, не умел жертвовать собой
ради счастья бедной лягушки. Понял я это только много позже. Тем
красавицам моей юности не хватало бескорыстия в моем любовании ими. Я не
был для них тем, от кого они могли ждать чудес первой необходимости.
Я убежден в том, что социальную кибернетику, которой мы занимаемся в
нашей фирме, нельзя развивать серьезно, не включив в нее понятие чуда.
Прогностика - это только частный случай.
Чудо - оно, конечно, непредсказуемо по своей редкости. Но что какое-то
чудо произойдет в определенных условиях, часто можно сказать довольно
уверенно. Значит, в этих условиях гарантированно не выполняются прогнозы.
Конечно, это все только прикидка идеи, но сама идея стоит того, чтобы за
нее взяться.
Ключевую мысль, так понравившуюся шефу, я подслушал в разговоре двух
сослуживцев о том, что "Спартак" должен был непременно выиграть последний
матч с "Жальгирисом", но произошло чудо, и прогноз не оправдался. Вот чего
мне не хватало для кристаллизации идеи - сочетания слов "чудо и прогноз",
превратившее в отчетливый лозунг долго вынашиваемую мысль. С этим уже
можно было штурмовать шефа.
Разговор наш начался с какого-то малосущественного вопроса, который я
тут же забыл навсегда. Шеф схватился за мою идею теоретического
обоснования принципов прогностики. И не зря. Я сам точно знаю, что идея
хороша. Но, Боже мой, есть же на свете вещи более важные, чем выполнение
директорских поручений ради блага его карьеры! (И моей, впрочем, тоже. Это
же тесно связано.)
С точки зрения развития успеха сейчас самое время было бы создать
научную теорию прогностики. На это меня все время настраивал мудрый
Савельич. Но мне интересно совсем не это, а то, как возможны чудеса!
Почему совершает чудеса самоотверженная материнская любовь? Почему чудеса
могли совершать христианские мученики? Потому что настоящее чудо строится
на сознательной жертве, на отказе от житейского успеха ради осмысленного и
осознанного страдания. Вот где настоящая проблема.
4. ДИРЕКТОР, ОН ЖЕ ШЕФ
Ну, зачем Игнатову надо было разбираться в том, когда возможно чудо?
Это же не наука, а мракобесие какое-то. Многое можно ученому простить,
только не отступление от науки. Он мог бы мне хоть в этом поверить.
Все-таки я какой-никакой, но ученый. Я только на одном настаиваю - не
выходите из рамок - вот здесь наука и творчество, а там, дальше,
начинается всякое ненужное баловство, за которое бить следует и как
следует.
Додумался он, конечно, до любопытного вывода, что чудеса возникают,
когда человек идет на сознательную жертву ради чего-то высшего. Звучит
красиво. Но нельзя же такое выносить на серьезную научную конференцию.
Выпустить Игнатова с этим номером - это уже не сознательная жертва ради
истины, а сознательное безумие.
5. САВЕЛЬИЧ
Что шеф Игнатова с докладом не выпустит, я заранее предвидел. Мы с ним
на этот счет пари держали. Теперь он меня поведет в рюмочную через дорогу.
Но что Георгий без благословения шефа сам пойдет выступать с докладом - в
это я бы ни за что не поверил.
Впрочем, я мог бы держать с Игнатовым пари на еще один поход в
рюмочную: даром ему такое выступление не могло пройти. Когда в перекуре
между заседаниями ученого совета я стал рассказывать шефу свои
впечатления, тот сделал вид, что ничего об этом еще не слышал. Слышал,
конечно. Не мог он не послать туда своих людей.
Словом, последствия начали разворачиваться со скоростью кинофильма.
Обвинения сменялись каждый день и обрастали все новыми подробностями,
многократно усиливаемыми в кипевших слухах и сплетнях. Ничтожность реально
предъявленных обвинений не мешала сыпаться всем мыслимым карам. Выговор за
доклад по незавершенной научной работе. Снятие с должности заведующего
группой. Запрет выступать перед молодыми специалистами и аспирантами.
Вывод из редколлегии научного журнала. Игнатов вовремя решился подать
заявление об очередном отпуске, который он неожиданно получил без всяких
проволочек.
6. ИГНАТОВ
Я четко осознавал, что пора отправляться туда, где море и сосны. Иначе
можно было сорваться. Друзья прожужжали все уши о том, что, дескать, там,
куда я направляюсь, дожди и холода. Мне остро захотелось простейшего чуда
- чтобы на аэродроме нас встретило яркое солнышко. Я не удивился, когда
оказалось не только солнечно, но и тепло. Захотелось крепкого кофе. В
буфете было тихо, пассажиры толпились только у остановки автобуса.
Табличка, извещавшая о цене чашки черного кофе, освежала душу. Мир
становился добрым, а счастье - безоблачным.
На этом безоблачном фоне время от времени вспыхивали еще болезненные
воспоминания о происшедшем. Все оно ощущалось как нелепое недоразумение.
Ведь не так мало я сделал, чтобы не заслужить право на любопытство.
Собственно, мое неуемное любопытство и было основой всех моих предыдущих
удач. Я никогда не замыкался в узкой проблематике, но искал выходы в
другие области. Когда эту способность хотят похвалить, ее называют
методологическим мышлением и приводят примеры из жизни великих ученых,
интересовавшихся далекими областями знания. Но меня шеф не захотел
похвалить, и его формулировки были достаточно железобетонными. Ими как бы
перечеркивалось все сделанное мною ранее, хотя все это выросло из того же
неуемного любопытства.
Море было довольно холодным, и чтобы войти в воду, требовалось
внутреннее сосредоточение. Но затем море становилось частью собственного
тела, и не хотелось расставаться с волной, а волна не хотела отпускать. В
этом было счастье, выше которого не бывает. Ритм набегающих волн
превращался в ритм строчек, которые постепенно прорезались в сознании:
Сколь счастлив ты, тебе и не понять.
Тебе даны песок, сосна и море.
Гроза, как занавес в морском просторе,
И ласковых касаний благодать.
Общения затейливую нить
Ты связываешь в мудрые узоры.
Тебе открыта тайна разговора,
Способного людей объединить.
Не зная счастья, счастлив ты стократ.
Лови же перелетные минуты.
Еще Земля тверда и горы круты,
А ты еще живешь с собою в лад.
Счастливые мгновения летят,
И чаша приготовлена цикуты.
Последняя строчка мне казалась чистой метафорой, естественным
обращением к мысли о смерти перед лицом неумирающей Природы. Без
мысленного обращения к смерти нет действительного ощущения жизни -
бесконечной ценности той самой минуты, в которой ты сейчас живешь. Жить
надо здесь и теперь, ощущая иную размерность бытия. Кажется, будто можно
жить как бы начерно, пробовать варианты. А вариантов нет, есть одна жизнь
- скоротечная и прекрасная. В ней ничего нельзя перечеркнуть, сделать
небывшим. Разучившись думать о смерти, теряешь способность ощущать биение
жизни - ее удивительной неповторимости здесь и сейчас.
С моря я обычно возвращался через местное кладбище, где
предусмотрительные вдовы заранее давали выбить свои имена рядом с именами
усопших мужей, оставляя незаполненными лишь две последние цифры,
полагающихся на могильном надгробии дат. Сами же ходили ухаживать за
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг