физико-математическая модель человека". Любовь - такие-то центры мозга,
столько-то колебаний в секунду, радость - такой-то центр, столько-то
колебаний... Горе, грусть, вдохновение - все опишут в формулах! А мне
страшно, понимаешь? Человек к какой-то чудовищной точке идет. Я буду
рыдать, потеряв близкого, а мне скажут: чудак, это всего-навсего 150
колебаний "контура горя" в твоей башке. Мы вот сейчас его выключим - и все
в порядке. Нет, не люблю я заглядывать слишком далеко! Ты не подумай, что
я как страус... Я ведь ищу, бьюсь о стену времени, но мне гораздо труднее
пробить ее, чем тебе...
* * *
В "Эфирном дворце" жило около трехсот строителей. Кроме кристаллотеки там
были лаборатории для внеплановых, "вольных" творческих поисков (работали
на стройке по три часа в земные сутки), астрофизические обсерватории,
несколько молодежных клубов, гимнастические и тренировочные залы - для
будущих звездолетчиков, салон "путешествий по планетам солнца", бассейны,
сад, оранжереи, ангары. Молодежь "Стройсолнца" училась на
телевизионно-заочных факультетах почти всех институтов, академий и
университетов Земли, Марса и Венеры.
Не было, разумеется, среди обитателей "Эфирного дворца" ни одного, кто не
считал бы главной мечтой своей жизни участие в одной из будущих звездных
экспедиций.
- Ты за меня держись, Ю! - покровительственно говорил Липатов. - Уж со
мной-то обязательно попадешь в звездную! "Стройсолнце" - это что, это,
извини, эпизодик. Впереди предстоят грандиозные события! Я тут перекинулся
словечком со Стаховым.
Липатов заговорщически подмигивал Юлию. Кто-кто, а Валерий не допускал и
тени сомнения, что ему на роду написано стать звездолетчиком. Во сне он
нередко видел себя не иначе как командором десятикилометрового дискового
суперантиграва - с неограниченной дальностью полета, поскольку энергию для
двигателей он мог черпать из любой точки пространства - прямо из вакуума -
и в любых количествах! Липатов не мог без дружески ядовитой иронии
вспоминать о стоявших в музеях "космических колымагах" наших предков, хотя
о самих этих героических людях, дерзавших летать на таких несовершенных
аппаратах на Луну, Марс, Венеру, даже к поясу астероидов, отзывался с
величайшим уважением.
Как же был потрясен Липатов, когда Стахов мимоходом обронил:
- Ваш друг Странников - феноменальная голова. Если бы я был руководителем
звездной экспедиции, не задумываясь зачислил бы его в экипаж. Только не
говорите ему прежде времени.
С тех пор Валерий перестал относиться к Юлию покровительственно. "Раз
Юлька - феномен, значит, от него можно ждать всяких неожиданностей", -
решил он.
В часы, свободные от занятий и работы, друзья часто продолжали спорить о
так называемых великих вопросах. И порой Юлий не знал, что ответить другу
на мучившие его сомнения. Как и каждый в тот век, Странников тоже искал
свой особый путь, высший смысл жизни. Не только свой - всего человечества!
Во всякую эпоху "великие вопросы" возникали перед людьми в новом
освещении, в иных ракурсах. И никакой вывод старых мудрецов не мог быть
окончательным.
О "проблемах века" думали и спорили всюду в Солнечной системе. Вершились
действительно грандиозные дела. Надо было предвидеть, как скажется это на
человечестве в близком и далеком будущем.
Липатов хотя и носил маску беззаботного "скептицизма навыворот" ("нам все
по плечу"), но признавался другу, что иногда "в душе кошки скребут".
- Человечество вечно будет жить или нет? - спрашивал Валерий. - Иные
говорят, не вечно. Были, дескать, периоды младенчества, юности, теперь
настал период возмужания. Когда-то неизбежно придет старость, угасание,
вырождение. Значит, жили биллионы людей, любили, страдали, боролись,
надеялись, верили, строили, познавали, покоряли природу, к звездам даже
летали? И все это прахом пойдет? Нет, все-таки жаль, что не родился я в
каменном веке! Ну для чего мы тут солнце строим, если рано или поздно
человечество исчезнет бесследно? И лишь рукотворные спутники останутся ему
памятниками...
"Ответь попробуй на эту боль! - думал Странников. - Приводи
иронически-благодушные, затасканные мудрецами доводы, что впереди у людей
миллионы лет великой истории, что "на нас и наших праправнуков хватит",
что вопрос о бессмертии человечества - схоластический. Все это - для
ортодоксальных умников. Липатову этим не ответишь, как не успокоишь его
философскими абстракциями. Он хочет быть уверенным, что изумительный огонь
разума не исчезает бесследно под тяжелыми ступнями равнодушной Вечности,
что творения Рафаэля, Шекспира, Льва Толстого, Эйнштейна и тысяч других
гениев не рассыплются пеплом, а будут существовать в каких-то подвижных
состояниях, переменчивых субстанциях вечно, как сама материя; что слепая
энтропия не пожрет некогда все, что мыслит, и что есть же противовес
Хаосу, бессмысленному и бесцельному разрушительству природы.
Нет, Разум, который однажды зажегся на Земле, не может угаснуть! - думал
Странников. - Уже сегодня мы - Человечество Солнца. Завтра отправимся к
другим мирам. Многие полетят, с тем чтобы никогда не возвратиться. На
далеких инозвездных планетах положат они начала новым и новым
цивилизациям. И так все дальше но Галактике станут расселяться наши
потомки и потомки их потомков. Возможно, иные и забудут, что их
планетой-прародиной была Земля. Кто знает, может, так было уже не раз, и
прародители землян - это одна из молодых ветвей древнейших цивилизаций
Вселенной?"
Когда Липатов слушал эти "раздумья вслух", его лицо светлело...
Часто спорили они о проблеме бессмертия человека.
- Не зря фантасты пишут, что бессмертных людей создать можно. Физически
бессмертных, - говорил Валерий. - Это науке по силам. Но надо ли, Ю? Зачем
оно, бессмертие? Тебе, например?
- Мне не надо. Я недостоин, - спокойно отвечал Странников.
- Ложная скромность! - кричал Липатов. - Если бессмертие - то всем. Или -
никому. Ну, представь; тебе даровали вечность. Что ты станешь делать с ней?
- Наверное, человеку это все-таки ни к чему, - качал головой Юлий. - Да и
невозможно практически. Всего через несколько тысячелетий "бессмертный"
переродится полностью - по законам эволюции живого. Он не сохранит ни
грана прежней индивидуальности. Человек - слишком хрупкая и еще
несовершенная частица мыслящей жизни. Бессмертие присуще человечеству как
совокупному носителю разума. А мы лишь его мыслящие атомы, бесконечно
сменяющие друг друга иноварианты...
- Отказываешься от вечности, Ю?
- От "персональной" вечности для моего "я". Моему "я" хватило бы,
скажем... тысячи лет...
- Аппетит у тебя! - посмеивался Липатов. - Но, говоря серьезно, я и этого
не понимаю. Куда тебе столько?
- Надо найти иную цивилизацию. Во много раз более древнюю, чем наша.
Побывать бы в антимире, если он есть... Может, дожить до времени, когда
любые расстояния научатся преодолевать мгновенно...
- Ради высокого разума остановись, Ю! Ведь на это и тысячи лет не хватит!
- смеялся Липатов.
Однажды, когда они в космобусе летели к Шару, Юлий необычным голосом
произнес:
- Можешь смеяться надо мною, даже называть меня сумасшедшим... Я пришел к
выводу, что смерть всякого мыслящего существа - относительна...
Липатов повернулся к другу и свистнул от неожиданности. "Вот он,
феномен-то, о котором предупреждал Стахов".
- Понимаю, какой-нибудь новый "философический" трюк?
- Нет, это серьезно, - отмахнулся Странников. - Выслушай меня хоть раз
более внимательно, чем всегда.
Юлий был сдержанно взволнован, как обычно в тех случаях, когда
какая-нибудь "сверхбезумная" идея жгла его беспокойный ум.
Липатов, поняв настроение Юлия, покорно скрестил руки на груди.
- Понимаешь, трудно, не профанируя саму идею, объяснить это в нескольких
фразах... Когда-нибудь я напишу книгу... может, попытаюсь создать теорию -
о диалектическом бессмертии Разума во Вселенной... Но кое-что я должен
сказать уже теперь.
В соседнем отсеке девушки запели песню о голубой Земле, ждущей своих
сынов, улетевших к далеким мирам.
- Издревле неизбежность смерти тяготеет над людьми, над каждым, кто
сознает себя как "я", и мысль о ее неотвратимости мучительна. В мифах,
религиях, сказках живет мечта о бессмертии "я", мыслящей личности, разума.
Внешне все выглядит просто: человек рождается, чтобы умереть; смерть
личности - отрицание ее бытия, и это целесообразно: на место ушедшего и
независимо от него появляется новое "я". Такова диалектика жизни и смерти.
И все-таки это нелепость, чудовищная нелепость: быть, накапливать знания,
ощущать, видеть весь этот огромный, прекрасный мир, знать о его
бесконечности и - пройдя через любовь, сомнения и страдания - исчезнуть,
стать ничем!
Звонкая песня монтажников ворвалась из соседнего отсека: при резком
повороте космобуса откатилась дверь. Юлий поспешно закрыл ее.
- Как это у Шекспира:
Жизнь - это только тень, комедиант,
Паясничавший полчаса на сцене
И тут же позабытый; это повесть,
Которую пересказал дурак:
В ней много слов и страсти, нет лишь смысла...
Шекспир, вернее, герой его трагедии ошибся! И дело вовсе не в том только,
что все лучшее, ценное после нас остается потомкам. И не только в том
даже, что мы продолжаемся в какой-то степени в наших детях, внуках,
правнуках. Суть в том, что мы продолжаемся, живем вечно во всех
цивилизациях Вселенной, сколько их ни прошло и ни пройдет еще по ее
беспредельным просторам!
- Ты хочешь опровергнуть Шекспира и прочих старых мудрецов? - возразил
Валерий. - Но ведь тот же творец "Гамлета", помнится, изрек:
Вот так, подобно призракам без плоти,
Когда-нибудь растают, словно дым,
И тучами увенчанные горы,
И горделивые дворцы и храмы,
И даже весь - о да, весь шар земной.
- Но не Разум! Не Разум - единый с материей, неотрывный от материи,
неуничтожимый, пойми ты, - неуничтожимый ее атрибут! - убежденно
воскликнул Странников.
Липатов развел руками, не решаясь возражать всему услышанному. Он был
озадачен.
- Мозг каждого мыслящего, - заметь, Валерий, - мыслящего человека
(обыватель - это "растение"), состоит, грубо говоря, как бы из двух
разумов. Первый - практический, бытовой, и он определяет неповторимость
данного "я". Он-то и подвержен смерти! Он исчезает вместе с его носителем
- "этим" человеком. Это, так сказать, "низший" разум, назовем его условно
разумом типа "Б". Иные "человеки" всю жизнь прекрасно обходятся этим типом
разума - так называемые практичные люди.
- Ты, конечно, намекаешь на мою особу, - вздохнул подавленно Валерий, у
которого от этого разговора голова разболелась. - Но, поверь, я не
обижаюсь - во имя науки.
- Однако есть вторая сторона разума в каждом мыслящем мозге, торопливо
продолжал Юлий, - высший разум - как проявление самопознающей материи. Эта
сторона разума, чем мощнее она в человеке, тем меньше зависит от
индивидуальности "этого" "я". Вспомни, как Эйнштейн стремился насколько
возможно полнее освободиться от своего "я"! И не случайно! Особенно
отчетливо проявляется это в гениях. Разум этого типа везде во Вселенной
един, ибо он "обречен" познавать законы материи такими, каковы они есть.
Назовем его разумом типа "А". В процессе познания он всегда движется...
ну, что ли, в соответствии с "силовыми линиями закономерностей самой
материи...".
- Позволь, тут что-то уж очень заумно! - не выдержал Липатов. - Где же
этот твой разум "А" гнездится, в какой части мозга?
- Никакого особого органа! Он "гнездится" в самой материи, из которой
вылеплен твой, мой, всякий мозг - мыслительный аппарат любого познающего
существа Вселенной. В материи и вечных законах ее проявления он
"гнездится"! И потому разум типа "А" мыслит, так сказать,
"общематериальными категориями" и не имеет своего "я" в отличие от разума
типа "Б". Разум "А" - всеобщ, он - в каждом из созданий, достигших уровня
"абстрактного" мышления, широкого миропонимания. Вот почему вечен он, как
сама материя.
Юлий шагнул к широкому сферическому иллюминатору, сел и, глядя на
колеблющиеся созвездия, продолжал:
- Человечество должно некогда выработать в своем коллективном сознании
философию диалектического бессмертия мыслящего Разума! Коммунистическая
цивилизация Солнца непременно осознает, что она тоже носитель разума "А",
который был, есть и будет. Тогда исчезнет надуманная категория эфемерного
"я" любого из нас, бесчисленных и нескончаемых иновариантов познающей
материи, тогда исчезнет и культ страха перед неизбежностью смерти. Ибо
вечна, повторяю, главная, самая бесценная часть каждого из нас и всех нас
- высший Разум, рассеянный но Вселенной. И тогда каждый из нас, кто будет
жить в то время, будет сознавать себя воистину бессмертным, вечным...
Кстати, в "Бхагавадгите" есть строки, которые я люблю повторять про себя.
Арджуна спрашивает Кришну о причинах братоубийственной войны. Ответ Кришны
многозначителен:
Если убийца кровавый думает, что он убил,
А этот убитый думает, что его убивают,
Они мало знают скрытых путей:
Я возвращаюсь, я прохожу, я вновь прихожу*...
В эту минуту последовал мягкий толчок: космобус вошел в приемную камеру
Шара.
Массивная "черепаха" замерла, неуклюже развернувшись поперек стыковой
полосы. Полированные грани литого панциря синевато мерцали в невидимом
луче прожектора. Чертыхаясь, Липатов пнул упрямую тварь стальным ботинком,
но та не шелохнулась, крепко прилипнув магнитным брюхом к поверхности
Шара. Рубиновые глаза чудовища угрюмо сверкнули, разглядывая человека.
На этот раз кибер-сварщик забастовал всерьез. То была устарелая
конструкция. Давно пора бы сдать "инвалида" в переплавку, но... Липатов
больше года варил швы с этим самым кибером. Все остальные - из старых -
уже "вышли в тираж", этот же держался стоически. Теперь и он - "последний
из могикан"- сдал.
Валерию стало досадно за свою несдержанность.
- Ладно, старче, не обижайся, - пробормотал он, наклоняясь над
"черепахой", - может, мы тебя еще подремонтируем.
До конца смены оставались считанные минуты. Надо было спешить. С трудом
оторвав судорожно вздрагивающего кибера от полосы, Липатов пристегнул его
к скутеру и помчал на ремонтную станцию. Кратчайшая и безопасная дорога
вела через центральный тоннель. Правила предписывали космомонтажникам при
передвижении от сектора к сектору пользоваться только им. Но разве можно
было не полюбоваться лишний раз картиной строительства со стороны!
Лихо маневрируя между опорных ребер и бесчисленных конструкций, Валерий
парил в невесомости, поглядывая вокруг. Вблизи, вдали и в глубине Шара
вспыхивали синие звезды сварки. Крохотные светящиеся фигурки людей
(скафандры покрывали фосфоресцирующим составом) ползали и перепархивали
над титаническим остовом сооружения. В эфире не смолкали смех, молодые
голоса.
С этой чудовищной высоты диск планеты выглядел призрачным и хмурым. В иных
местах ледяные равнины тускло мерцали: это отражался от них рассеянный
свет звезд. А вон там, у экватора, - овальное пятно, оно сияет, жемчужно
переливается. Астроград... Город-оранжерея, защищенный пластилитовым
колпаком. Что ж, пусть пока так. Только бы зажечь солнце, тогда Освоение
пойдет веселее.
Паря над Шаром, Валерий не разглядел на пути в полосе мрака груды балок,
по чьему-то недосмотру отшвартовавшихся от причальных скоб. Удар был так
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг