Г. ГУРЕВИЧ
ПОНИМАТЬ ФАНТАСТИКУ
Очерк
Все читатели "Мира приключений", конечно, любят фантастику, иначе не
читали бы "Мир приключений". Но любить - это еще не означает понимать. К
сожалению, однако, этот вид литературы не проходят в школах, даже в
институтах изучают редко, а между тем фантастика непроста, многообразна,
некоторые ее разделы противостоят друг другу, друг друга опровергают. И
сколько же чернил было пролито теоретиками, сколько бумаги исписано,
сколько крови испорчено в яростных спорах о том, что такое самая настоящая
фантастика, настоящая научная фантастика, и допустима ли ненаучная, или
же, наоборот, ненаучная и есть самая высокохудожественная литература,
тогда как научная - не литература, жалкое подобие литературы, не искусство
вообще.
Дело в том, что людям, писателям и литературоведам в частности,
свойственно уважать свой труд, свою личную деятельность считать важной и
даже самой важной. Мог бы сослаться на Катюшу Маслову из "Воскресения"
Льва Толстого, но лучше ограничиться цитатой из Чехова: "Ты, Каштанка,
насекомое существо... Супротив человека ты все равно, что плотник против
столяра..." И литературные столяры в фантастике, возможно, даже умелые
мастера-краснодеревщики, утверждали, что их труд, их специальность, их
любимая тематика и есть настоящая научная фантастика, все же остальное,
что в их направление не укладывается, все, что пишут литературные
плотники, каменщики, штукатуры, землекопы и прочие строители дворца
фантастической литературы, - ненастоящая, нехудожественная, не наша
фантастика, следует ее осуждать, не допускать, не издавать вообще.
Как же характеризовали, как определяли научную фантастику различные
краснодеревщики (или каменщики, штукатуры, плотники от литературы)? "Это
литература крылатой мечты", - говорили одни. "Нет, литература
художественного предвидения". "Нет, литература занимательного изложения
науки". "Приключения с элементами фантазии". "Разновидность гротеска".
"Круг тем, никакой не жанр". "Один из приемов художественного
человековедения". "Литература новых идей". "Литература научной романтики".
"Изображение человека и общества будущего".
Все было верно, и все неверно, потому что узко. Было правильно для
одной группы произведений, неправильно для другой группы.
Где же лежала истина?
Не посредине, не на одном краю и даже не в синтезе. Истина была в
сумме. Чтобы удовлетворить требования всяких читателей, нужны все
разновидности фантастики и самое широкое ее определение. А именно:
фантастика - это вид художественной литературы, в котором важную роль
играет необыкновенное, невероятное, небывалое или несуществующее. Так
просторно для любого варианта.
Определения в искусстве условны. Их не докажешь вычислениями, не
проверишь лабораторными опытами. Доказывать приходится прецедентами:
дескать, бывал такой пример в литературе. К сожалению, у научной
фантастики, у фантастики всякой много недоброжелателей, некоторые из числа
непонимающих или невоспринимающих, другие - из "краснодеревщиков".
Напоминаю, краснодеревщиками я назвал мастеров-специалистов, приверженцев
одного узкого направления. Поэтому нельзя ссылаться на практику
современной фантастики. Недоброжелатели скажут: "Так нельзя писать, так не
надо писать, нельзя фантазировать в литературе". Вот и приходится
напоминать, что "Мастер и Маргарита" Булгакова - это типичная фантастика
("Ах, что вы, это же высокая литература!"). Фантастика "Клоп" и "Баня"
Маяковского, "Трест Д. Е." Эренбурга, не говорю уж об "Аэлите"
А. Толстого. Фантастики не гнушались Достоевский, Тургенев, Куприн,
Брюсов. "Демон" Лермонтова и "Русалка" Пушкина - тоже фантастика, а также
"Нос" и "Шинель" Гоголя. Добавим еще "Шагреневую кожу" Бальзака, "Фауста"
Гёте, Сирано де Бержерака, Лесажа, Рабле... Список можно продолжать и
дальше, в глубь веков, вплоть до "Истинного путешествия на Луну" Лукиана и
"Золотого осла" Апулея...
На подобных примерах и приходится вести рассуждение о свойствах
фантастики. Против классиков не поспоришь. Никто не скажет, что так не
полагается писать.
Всего удобнее для подробного разбора брать "Путешествия Гулливера"
Свифта. Почему именно эту книгу? Потому что это не просто фантастика, а
научная и очень характерная именно для научной фантастики.
"Разве научная? Это же высокая литература!" - сомневаются противники
научного в литературе.
Теперь приходится заниматься определением научной фантастики. Вот уж
где гремели самые яростные теоретические битвы.
Сложность в том, что в искусстве, как в жизни, как в природе вообще,
сначала появляются объекты, а потом им дают названия, а после всего,
иногда не сразу, выясняется, что название было приблизительным, не слишком
точным, но менять уже поздно. Так, например, крайне неудачное слово
"атом", по смыслу - "неделимый". Делим атом, состоит из ядра и оболочки, а
те, в свою очередь, - из элементарных частиц. И слово "элементарные"
неудачно; как выясняется, совсем не элементарны эти частицы, тоже
достаточно сложны, но название уже не поменяешь. Так и в литературе. В XIX
веке сформировалась, в XX веке выделилась разновидность литературы,
которую в России назвали научной фантастикой, а на английском языке -
научным вымыслом. Потом выяснилось, что термин этот ведет к кривотолкам.
Ведь слово "научный" имеет разные оттенки: основанный на науке,
ссылающийся на науку, говорящий о науке, подтвержденный наукой, не
противоречащий науке, признанный или общепринятый в науке, правильный,
серьезный, доказанный и даже безукоризненно точный. В каком же смысле
научна научная фантастика, литература, изображающая необыкновенное,
невероятное, небывалое, несуществующее, а иной раз и нежелательное? Как же
невозможное или нежелательное может быть безукоризненно точным?
Казалось бы, снова спор об условности. Хочешь - условься определять
так, хочешь - условься иначе. Но недаром "определение" происходит от слова
"предел". Определив по-своему научность, представители той или иной школы
старались вытолкнуть за пределы литературы иначе пишущих, иначе понимающих
научность. Ведь противовес научной фантастике - ненаучная, а в наше
серьезное время "ненаучная" звучит как ругательство.
Позже представители ненаучной фантастики назвали свой раздел чистой
фантастикой, намекая, что научная - нечистая, вся в мазуте и машинном
масле, к бумаге ее нельзя допускать. Иначе говоря, впали в противоположную
крайность. Поэтому я предложил в свое время и поныне отстаиваю самое
широкое определение.
Назовем ненаучной фантастикой или чистой фантазией ("фэнтези" - в
западном литературоведении) ту литературу, где фантастическое создается
сверхъестественными силами.
Научной будем считать ту, где фантастическое создается естественным
путем - природой или человеком с помощью техники.
И, примирившись с тем, что сверхъестественное вводится в литературу
как заведомая условность, предоставим выбор приема автору, а сами будем
разбираться, как у него получилось (или не получилось).
Можно было бы, конечно, разделить и научную фантастику на природную и
техническую. Так оно и было исторически: сначала люди верили только в
чудеса природы, потом поверили и в чудесные возможности техники. Но ведь в
тех же "Путешествиях Гулливера" лилипуты и великаны - чудо природы, а
летающий остров Лапута - чудо техники. Нет смысла резать произведение на
части во имя жесткой классификации.
Кстати, давно ли вы читали "Путешествие Гулливера"? Перечитайте. Ведь
это не детская сказочка, на самом деле - вполне "взрослое", сложное,
сатирическое и даже горестное произведение.
Но зачем же Свифт выдумал своих лилипутиков и великанов? Зачем
выдумывать вообще? "Надо было и описывать все, как есть", - говорят иные
читатели.
А разве литература обходится без вымысла? Разве жил на Псковщине
дворянин Евгений Онегин, разве он дрался на дуэли с Ленским, разве в
Петербурге, судили сто лет назад студента Раскольникова за убийство
старухи-процентщицы?
Для чего писателю вымысел? Для того, чтобы выразить свое обобщенное
мнение о жизни и людях. А ради обобщенного мнения сортируется материал,
обобщается, отсеивается, выбирается то, что автор считает характерным,
самые типичные поступки, самые типичные слова. И даже если есть прототип,
не все же его поступки типичны, не все слова выразительны. Приходится
менять речь, не сказанное вслух пересказывать, соединять действия, что-то
добавлять, заимствуя у других людей. Иначе будет не рассказ, а хроника - и
прескучнейшая. И в хронике той утонет то, что именно хотел сказать автор.
"Ну, допустим, - нехотя соглашаются противники фантастики. -
Допустим, без вымысла не обойдешься. Но зачем же непомерный вымысел,
невероятное, несуществующее, невозможное, да еще и нежелательное?"
Спросим у классиков.
"Фауст" Гёте. Зачем там Мефистофель, черт с рогами и копытами?
Говорят, был у Гёте некий друг, язвительный молодой человек, насмешник и
отрицатель, этакий нигилист XVIII века. Но почему понадобилось превращать
его в черта? Что приобретает сюжет с приходом в него фантастического
существа и фантастических событий?
Три качества знаю я: исключительность, наглядное обобщение и
значительность вывода.
Интерес к исключительному вообще характерная черта человеческой
натуры: обыкновенное мы легче воспринимаем через чрезвычайное. Тысячи
детей играют на дороге: неразумно, но привычно примелькалось. Но вот
заигравшийся мальчик попал под машину; для очевидцев потрясение на всю
жизнь. Смертью кончилось дело, нельзя не задуматься.
В данном случае в истории Фауста: не вор, не судья, не ростовщик -
дьявол самолично явился в гости. Не сад, не дом, не мебель - бессмертная
душа продается на вечные муки. Исключительность вносит черт в историю
разочарованного ученого.
Второе достоинство фантастического - в наглядном и простом обобщении,
как ни странно. Счастливое мгновение остановит доктор Фауст, и автор
должен ответить, в чем же счастье. Но чтобы выяснить это, герою надо
перепробовать ВСЕ. Однако в реальной жизни ВСЕ получить нельзя. У короля
возможности ограничены границами его владений, у миллионера - тем, что
покупается на миллионы. ВСЕ может дать только сверхъестественное существо.
Мефистофель - это Допустим, Ваша Мечта Выполнена. Если бы его не было,
автору пришлось бы долго рассказывать, как именно выполнялась мечта, что
удалось получить, а что не удалось получить доктору Фаусту, на каком
уровне он вынужден был остановиться. И осталось бы сомнение: а может быть,
счастье как раз и начиналось на следующей ступени?
Со всемогущим помощником - чертом - путь к мечте проще.
А в итоге глобальный обобщенный вывод: даже и черт не может
предложить ничего, кроме...
Та же глобальная, даже вселенская гиперболизация и в научной
фантастике. "Аэлита" А. Толстого кончается апофеозом любви. Слово "любовь"
несется через космические просторы от Марса к Земле. Нет для любви
преград, десятки миллионов километров - ничто.
Если место действия отнесено в космос, автор как бы убеждает: "Так
будет везде-везде-везде!"
Если время действия отнесено в будущее, автор как бы уверяет: "Так
будет всегда-всегда-всегда!"
Итак, три достоинства. А недостатки? Конечно, есть и недостатки,
оборотная сторона этих достоинств. Самые заметные: деконкретизация и
недостоверность.
Если описывается чудовище, которое на самом деле не существует, если
действие происходит на Марсе, где автор, конечно, не был, или же в
будущем, до которого он не дожил, само собой разумеется, нельзя ожидать
тонких наблюдений, конкретных деталей. Исчезают они на широком полотне,
смазываются. То же относится и к тонкостям людской психологии. Нередко в
фантастике речь идет о глобальных проблемах, общепланетных,
общечеловеческих. И действуют не лица, а народы, армии, толпы,
государства, ученый мир, человечество вообще...
Недостоверность же - оборотная сторона исключительности. Черт
привлекает внимание... но чертей-то не существует! И когда на страницах
современного произведения появляется дьявол или хотя бы зеленый человечек
из космоса, приходится долго уговаривать читателя, чтобы он принял этот
образ всерьез, если не всерьез, то как условность хотя бы, согласился бы
вступить в литературную игру.
Впрочем, и условность и правила игры есть во всяком искусстве.
Классический пример - театральная сцена: комната без передней стены,
в которой артисты, "не замечая" сотен зрителей-свидетелей, ведут
откровенную интимную беседу.
Есть достоинства у фантастики, есть и недостатки. Как же быть?
Каждый автор решает по-своему, в зависимости от литературной задачи.
Что важнее для него в данном случае: обобщение или конкретные детали,
глобальная проблема или тончайшие оттенки чувств?
Если глобальный масштаб и обобщение важнее деталей, стоит выбрать
фантастику. Если оттенки чувств важнее, зачем же вплетать еще и
космические приключения?
А читателям (разным) нужно и то и другое.
Сложная и противоречивая проблема недостоверности доставляет
фантастике много хлопот. Но, в сущности, она присутствует в литературе
всегда. Автор излагает свой вымысел, но хочет, чтобы к нему относились
серьезно, чтобы воспринимали его как подлинную историю, нечто достойное
внимания, обсуждения и сочувствия.
Для этого вымысел обставляется правдоподобными деталями: называется
подлинно существующее и вполне вероятное место действия, подробно
описывается обстановка, выбирается внушающая доверие форма повествования.
Рассказ от первого лица: дескать, я сам был очевидцем, - или же ссылка на
первоисточник: мне так говорили. Так Платон, повествуя об Атлантиде,
ссылается на сведения, полученные от египетских жрецов, а Томас Мор будто
бы узнал об Утопии от побывавшего там спутника Америго Веспуччи, того
самого, в честь которого Америка названа Америкой.
С веками читатель привык к условностям литературы, хотя и доныне
встречаются наивные, которые пишут письма с просьбой сообщить им адрес
полюбившегося героя. Общеизвестно, что в Англии по сей день идет почта на
имя Шерлока Холмса.
Проблема правдоподобия присутствует в литературе всегда, но в
фантастике, с ее режущей глаза выдумкой, она встает особенно остро.
Описывается некое чудо, откровенное чудо, и серьезное отношение читателя
надо завоевывать усиленным правдоподобием всего окружения: правдоподобным
местом действия, правдоподобными героями, правдоподобными деталями,
убедительным стилем и формой.
"Путешествия Гулливера" очень показательны для иллюстрации всех этих
свойств фантастики.
Правдоподобия ради имитируется стиль морских мемуаров того времени:
"Когда буря стихла, поставили грот и фок и легли в дрейф. Затем подняли
бизань, большой и малый марсели... Мы укрепили швартовы к штирборту,
ослабили брасы у рей за ветром, обрасопили под ветер и крепко притянули
булиня..."
Профессиональный морской жаргон. Как же не поверить автору, что он
бывалый моряк, как не поверить Гулливеру, что он на самом деле плавал в
дальние страны и видел там всякие чудеса? А ведь Свифт пересекал только
Ирландское море, и то в качестве пассажира.
Фантастика всегда имитирует стиль современной литературы. Своей
собственной моды у нее нет... и не требуется. И так содержание
фантастическое, зачем же подчеркивать его еще и необычной формой?
Правдоподобен стиль, и правдоподобен герой. В духе XVIII века роман
начинается с генеалогии: "Мой отец имел небольшое поместье в
Ноттингемшире; я был третьим из пяти его сыновей (то есть одним из
младших, кому не полагалось наследовать землю, полагалось искать
самостоятельный заработок")... Хотя я получал весьма скудное содержание,
но и оно ложилось тяжким бременем на моего отца..." Очень правдоподобное
начало. И когда же все это происходило? "16 июня 1703 года стоящий на
брам-стеньге юнга увидел землю. 17-го мы подошли к острову или
континенту..." Книга вышла в свет в 1726 году. Дата событий опять-таки
убедительная. В молодости герой-рассказчик странствовал, в преклонном
возрасте пишет воспоминания.
А где находится новооткрытая земля, упомянутый остров или континент?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг