легче замерзают, труднее тают. Всем же известно, что тяжелый лед тает при
3,8 градуса тепла. Задним числом все понятно. А вот теоретиков
относительности гипнотизировали формулы, им все представлялось, что
приращение массы - математическая абстракция, что оно не будет
чувствительно для живых пассажиров. Масса растет, секунды убывают, время
сокращается, а команда ничего не ведает. И никто не предупредил нас, Тэй
не мог рассказать о чудесах с горячим льдом, он все экономил золото, вел
ракету на дорелятивистских скоростях, ниже полусвета. На "Паломнике" же,
позже мы узнали об этом, неожиданность чуть не обернулась катастрофой.
Когда вода замерзла, они стали греть трубы, просто согревать, как Сэй
собирался. И воду они оттаяли, но себя подогреть не догадались. Между тем
температура замерзания все поднималась и вскоре дошла до плюс тридцати
шести. Тогда кровь начала застывать в жилах, тромбы возникали. И один из
консультантов Джэя погиб от инфаркта, а у другого жена потеряла ногу.
Тромб, закупорка сосудов, гангрена.
Мы, к счастью, спохватились вовремя. И даже ни одного дня не потеряли,
потому что знали от Джэтты готовый рецепт лекарства: "Принимайте
ледотаин". Посмотрели в химический справочник, составили препарат,
приготовили, очистили, отфильтровали, подсчитали дозу... и в путь! Стало
быть, есть выгода и в неприятном положении догоняющего. Идущий впереди
прокладывает дорогу, и преследователь всегда знает, что здесь можно
пройти. Кроме того, заранее предупрежден, где нужно остеречься... если его
предупреждает хорошенькая союзница, конечно.
Рэй в ту пору ходил именинником, принимал от нас благодарности и
поздравления. Гэтта сказала:
- Ах, Рэй, как хорошо, что ни одна девушка не может устоять перед
тобой!
Я даже приревновал немножко. А бедная Джэтта в это время уже
поплатилась за сочувствие к нам. Только мы не знали ничего, радиограмма
еще не дошла, не преодолела дистанцию в световой месяц.
Но вот однажды радиозвезда начала мигать. Точки-тире и тире-точки
складываются в буквы. И мы читаем:
"Эй, вы, жалкие космические улитки! Это я радирую, Джэй, самолично. Мне
не нужны предатели на моем звездолете, и я выбрасываю в космос бывшую
дочь, подлую изменницу Джэтту. Можете подобрать ее. Автомат ботика будет
подавать сигналы SOS".
Все-таки, при всей своей жестокости, он не убил дочь, дал ей шанс на
спасение, отправил к нам в малой посадочной ракетке, снабженной
автоматической наводкой на цель и аварийной сигнализацией. Ничтожный, по
правде сказать, шанс. Десятки световых суток было тогда между нами, это в
сто раз больше, чем вся Солнечная система. Попробуйте найти ракету в сотне
солнечных систем! Почти безнадежно.
Мы все сгрудились у вычислительной машины. Пока она там считала,
помаргивая лампочками, прикидывали в уме и на линейках. Но как мы ни
прикидывали, выходило, что Джэтта проведет в космосе месяца полтора, одна,
без надежды на спасение. Бедняжка, хорошо еще, если она с ума не сойдет.
И еще я подумал - наверное только я подумал, расчетчик по профессии,
логик по складу ума, - что Джэй отыграл у нас полтора месяца. Мы уже
близки были к тому, чтобы перехватить первую производную, превзойти
"Паломник" в скорости. Но теперь мы вынуждены заморозить темп. Если ботик
был спущен, когда "Паломник" шел со скоростью 0,53 "с", значит, и
подобрать Джэтту мы обязаны на той же скорости, метр в метр. Каждый знает:
столкновение даже при двадцати метрах в секунду - катастрофа для машины и
пассажиров. Следовательно, через полтора месяца мы должны идти со
скоростью 0,53 "с". А на "Паломнике" уже знают о погоне, времени терять не
будут.
Ну и пусть! Наверстаем. Сначала будем жать что есть силы, нагоняя
скорость, потом начнем снижать, тоже нажимая что есть силы, а когда
поравняемся, выручим девушку, нажмем вдвойне. И обгоним все-таки подлого
Джэя. Не уйдет!
И мы начали жать: 3 "g"; вес довели до десяти пудов. Сэю Большому до
девятнадцати. Работу отменили всю, кроме самой необходимой, лежали и
дышали. Сэтту от кровати к столу водили под руки, как старуху. Все мы
выглядели стариками: щеки обвисшие, глаза подпухшие, походка шаркающая. И
в голове мыслей никаких. Одна только, полусонная: "Где ракета Джэтты?
Откуда приходит SOS? Надо бы посчитать координаты..."
Еще счастье, что аварийный сигнал поступал безукоризненно. Не будь
сигнала, разве нашли бы мы ракетный ботик в черном космическом океане? Но
сигнал не смолкал, и чем ближе, тем точнее получался пеленг. Когда
расстояние сократилось до нескольких светочасов, некое тело в пространстве
засек и наш локатор. С этих пор мы не выпускали его из креста нитей.
Ближе, ближе, ближе! Между нами уже не световые часы, а световые минуты, а
там и световые секунды [одна световая секунда - примерно расстояние от
Земли до Луны (прим.авт.)]. И вот настает торжественный момент, когда мы с
Сэем Маленьким вдвоем садимся в нашу спасательную реактивную шлюпку. Я
настоял, чтобы Рэй не поехал с нами. Коварный Джэй мог придумать
какие-нибудь каверзы, требовалась величайшая осторожность и
неторопливость, тут пылкий влюбленный был бы неуместен, рвался бы
рисковать.
И вот мы подводим нашу шлюпку к шероховатому, изъеденному космической
пылью борту бота Джэтты, присасываемся к шлюзу, через тамбур проникаем
внутрь. Перед нами в гулком пустом помещении стеклянный бак на ножках,
стеклянный гроб - иначе не назовешь. И в гробе том... спящая красавица!
Это поразило нас: какая красавица! Мы думали о Джэтте как о жертве,
несчастной, замученной, ожидали, что встретим в каком-нибудь закутке
одичавшую от одиночества, полубезумную женщину, распатланную, с седыми
космами и потухшими глазами. А перед нами лежала в саркофаге золотоволосая
наяда с точеным носиком и крохотными губками, с длинными ресницами, как бы
нарисованными на стеариновом бескровном, неживом, но очень спокойном лице.
Джэтта спала все эти недели, пока, волнуясь и надсаживаясь, мы спешили к
ней. Гибель угрожала ей ежесекундно, но она проспала бы и свою гибель. И
Джэтта спала, когда мы внесли ее в салон нашей "Справедливости". А когда
пробудили, в точности следуя инструкции (инструкция была приложена), и
начерченные ресницы распахнулись, открыв зеленоватые глазищи, томный голос
проворковал:
- Рэй, ты опять снишься мне? Не уходи, пожалуйста. Я не хочу
просыпаться.
- Вот это настоящая любовь! - вздохнула Сэтта.
Праздничный был момент, вероятно, самый радостный после старта. Приятно
спасти живое существо от гибели, спасти настоящую любовь, увидеть сияющие,
совершенно счастливые глаза товарища, хмельного от радости, растерянного,
поглупевшего. И слышать девичью суету вокруг влюбленных: "Ах, свадьба!..
Ах, не по правилам!.. Ах, мне нечего надеть!.. Ах, что мы приготовим, что
на стол поставим? Сервировки нет никакой!.. Сэтта, ты ночуй в лаборатории,
пусть у невесты будет отдельная комната!.. Ребята, распределите между
собой дежурства, Рэя нельзя тревожить!.. Гэй, а ты возьми на себя расчеты.
Рэй не может считать, у него медовый месяц..."
Девушки суетились и щебетали, ребята дежурили, я рассчитывал трассу,
делал штурманскую работу Рэя. И может, потому я первый понял, какого
троянского коня подослал нам Джэй.
Не верьте ходячему лозунгу: "С милым рай и в шалаше". В шалаше тесно,
сыро, холодный ветер дует в щели, можно простудить ребенка. Подлинная
мечта девушки - это любовь принца. Пусть милый совершит чудеса геройства,
чтобы вызволить меня из дома-черствого отца, и отведет в свой дворец, а не
в шалаш.
Геройство было налицо. Во всяком случае, наш полет Джэтта воспринимала
так: Рэй снарядил корабль для того, чтобы догнать и отбить любимую. И
отбил... Но дворца не было явно. Наша старая чиненная калоша выглядела
шалашом даже по сравнению с "Паломником". Там Джэтта была дочерью короля,
владела апартаментами в три комнаты, три кибергорничные убирали их. В
распоряжении принцессы был рояль, набор пластинок, кинолент и двадцать
четыре часа в сутки, чтобы лелеять собственную красоту и вздыхать о любви.
Временно, ради медового месяца, мы могли разрешить ей безделье, хотя это и
было несправедливо по отношению к нашим девушкам, замученным вечным
напряжением и перегрузкой, поблекшим от усталости. Но мы никак не могли
предоставить дворец Джэтте, хотя бы содержать ее в приличных условиях. Для
приличных условий нужна прежде всего нормальная тяжесть, а мы жили при 2-3
"g". Ведь перегрузка была нашим единственным козырем в гонке с
"Паломником".
И вот началась подспудная борьба почти с первого часа. На словах-то все
соглашались, что перегрузка необходима. Но Джэтта жаловалась молодому мужу
на недомогание (вообще-то она считала, что его задача выполнена и надо
поворачивать домой на Йийит), и смущенный Рэй говорил:
- Я прошу вас, ребята, повремените. Дайте Джэтте прийти в себя.
- Да-да, повременим, она столько перетерпела, бедняжка, ей нужен отдых,
- подхватывала Сэтта.
А в сущности, от чего отдыхать? Ото сна?
Но не хотелось быть бесчеловечными, как Джэй. Мы дали себе поблажку:
три свободных дня в нормальных условиях, потом добавили еще два дня на
свадьбу, потом определили скромненькую полуторную перегрузку, и только на
ночное время. А у Джэя скорость по расчетам уже дошла до 0,67 "с" (у нас -
0,53 "с"), и он оторвался на сорок световых суток.
- Перегрузка необходима, безусловно, - говорили наши девушки.
И говорили искренне, думали так же. Однако чувствовали иначе, примерно
в таком духе: "Мы тоже молоды и миловидны, можем и должны нравиться. Но
Джэтту молодой муж бережет, пылинки сдувает, а наши мальчишки черствы,
погрязли в бездушной математике, нас не жалеют совсем, замучили
непосильной работой. Дайте нам передышку, мы будем выглядеть не хуже этой
холеной красавицы. Ведь у нас заслуг больше, больше прав на уют и любовь".
Повторяю: они не говорили, не думали, но чувствовали так. И однажды
Гэтта пришла ко мне в аппаратную; здесь между приборов, рычагов и пультов,
в атмосфере, насыщенной озоном и машинным маслом, состоялся у нас
неожиданный разговор:
- Сэтта просила меня поговорить с тобой.
- Сэтта? У нее своего языка нет?
- Она смущается. Как-то неудобно объяснять, что хочется выйти замуж.
- Она собирается замуж. За кого?
- За Сэя Верхнего, конечно.
"Вот как, за Верхнего?" Я знал, что оба брата добиваются любви Сэтты, и
был уверен, что она предпочитает Нижнего, Сэя Большого, настоящего
мужчину, колосса с чугунной грудью и вздутыми бицепсами, силача, который
шутя держал брата на вытянутых руках. Но вот поди ж ты, статуя понравилась
ей больше пьедестала. Мы живем в век торжествующего ума. Сэй хитрый
победил Сэя могучего, разговорчивый - делающего. А может быть, тут
влечение противоположностей? Сэтта крупная, рыхловатая, малоподвижная, вот
ее и увлек жилистый, верткий Сэй Верхний.
Но все эти рассуждения я оставил при себе. Вслух сказал:
- Ну пусть выходит. При чем тут я?
- Мы же все давали клятву не любить, пока не победит справедливость. Но
до победы еще так далеко! И время не сокращается, как полагается по теории
относительности. Сэтта не может ждать... Но она боится, что ты будешь
стыдить ее.
- Нет, почему же? Я не буду стыдить, конечно. Нельзя заставить не
любить. Сэтта давала слово и может взять слово назад. Это вопрос личной
совести... твердости характера тоже.
- А ты, Гэй, не проявишь слабохарактерность?
Вот столько лет прошло, а сейчас помню взгляд Гэтты. Необыкновенные
были у нее глаза, выразительности потрясающей. Целая речь в одном взоре. И
никогда она не смотрела так на меня, ни раньше, ни после. Взгляд был
теплый, и влажный, и глубокий... зовущий... нет, задорный, дерзкий и
ласковый. В нем вызов был: "А ну-ка покажи, чего ты стоишь, на что
способен!"
Но зачем она произнесла это слово - "слабохарактерность"? Я клюнул на
него, как голодный карась на червячка.
- Гэтта, ты в меня веришь? - сказал я напыщенно. - Слово Гэя стальное
(О, пустоголовый идиот этот Гэй!). Дай руку, товарищ, мы с тобой выполним
клятву до конца.
И потом я еще добрый час пыжился, вздыхал, набирал полную грудь
масляных паров, все мечтал о тех временах, когда обет будет выполнен,
придет час для личных чувств. И еще бил себя кулаком по голове, вслух
кричал:
- Рано, рано размечтался, остолоп! Делом надо заниматься, делом! Гони
любовь из головы. Других забот нет, что ли?
Забот было полно, в самом деле. Все складывалось сложно, гораздо
сложнее, чем рисовалось на Йийит, до старта.
Я представляю себе, что изобретатель воздушного шара, простегивая
полотнища своего корабля, воображал себе такую картину: "Вот сошью я шар,
надую газом, и поднимет он меня выше колоколен, выше холмов и самых
высоких гор, все выше и выше, пока я не долечу до Луны, осмотрю ее..." И
не ведал, что его ожидает холод леденящих высот, разреженный воздух,
горная болезнь, азот, закипающий в крови, потеря сознания, а в финале -
безвоздушное пространство, где любой газ окажется тяжелее вытесненного им
объема. И шар перестанет подниматься, хорошо еще, если не лопнет.
Мы пустились в путь, рисуя себе примерно такие же благополучные
картины. Нас благословляла формула, где все получалось так гладко и
славно: скорость будет расти, масса тоже, а время укоротится, пять
световых лет превратятся в каких-нибудь полтора года. Глядь, перед нами
пещера Фей, исполнение желаний, победоносное возвращение.
Возможно, так оно и получилось бы, будь мы не живыми йийитами, а
какими-нибудь маятниками, лучше бы даже электрическими, а не
механическими. Маятник стал бы массивнее, качался бы медленнее, качаний
меньше...
Действительно, масса возрастала. Но мы это замечали, мы ощущали массу
как прибавку к весу, как добавочную перегрузку. Мы и до сих пор
перегружали себя двойным ускорением. Теперь к двойному ускорению
прибавлялся избыток массы; перегрузка стала невыносимой. Ускорение
пришлось снизить. К счастью, на "Паломнике" тоже снизили - до 0,8 "g",
потом до 0,6 "g".
Возросшая масса затрудняла нам все движения. Труднее стало перемещать
предметы, медленнее перемещались мы сами. Мы двигались медлительнее, но не
воспринимали это как укорочение времени. И начали понимать, что до пещеры
Фей не приведенных полтора года пути, а полновесных шесть в один конец и
столько же на возвращение. Возможно, скоропалительная свадьба Сэтты и
объяснялась этим разочарованием. На двенадцать лет Сэтта не могла отложить
семейную жизнь.
Почему получилось так непросто? Не знаю. Думаю, что виновата сложность
нашего организма, он у нас не чисто механический, а
механо-термо-хемо-электро-радио-нервно-психологический. И все составляющие
этого длинного слова изменяются по разным законам. При том же играет роль
прерывистость, этакая ступенчатость, свойственная природе.
Математика любит плавные кривые, природа предпочитает ступени: пороги
при переходе жидкого в твердое, дня в ночь, жизни в смерть. Так вот эти
пороги перемещались вразнобой. На один из них мы наткнулись, когда у нас
замерзла вода при плюс восемнадцати. В дальнейшем могла замерзнуть и
кровь. Спасибо Джэтте, она предупредила своевременно. Но теперь
предупреждать было некому. Сам я ломал голову, стараясь угадать, какой
порог следующий.
Масса крови растет, движение замедляется, но запас энергии неизменен.
Значит, с теплом благополучно, мы не закоченеем ни в коем случае.
Но вот что изменяется: количество крови, притекающей в клетки. Кровь
движется медленнее и меньше переносит кислорода. Нам угрожает подобие
горной болезни: вялость, головокружение, тошнота, потеря сознания, в конце
концов.
Допустим, мы справимся с этим, постепенно заменяя нормальную атмосферу
чисто кислородной. Только не забыть бы о пожарной опасности. Что еще?
Кровяное давление. Массивная кровь сильнее давит на стенки сосудов. Мы
все постепенно становимся гипертониками. В перспективе разрывы капилляров,
подкожные кровоизлияния, кровоизлияния во внутренние органы, в сердце и в
мозг. Инфаркты! Инсульты!
Чем предупреждать? Невесомостью. Но невесомость - это отказ от
приращения скорости, от борьбы с ускользающим "Паломником". Есть ли другой
выход? Сон. Временное прекращение жизни. Но кто будет управлять ракетой,
пока мы будем спать?
В одиночку терзался я этими страхами. Слушать меня не хотел никто.
- Что ты пугаешь сам себя? - говорили ребята. - Посмотри на "Паломник".
Идет себе благополучно. А у них ведь скорость выше нашей.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг