Казалось бы, все, что могли, отдали они ради мечты. Нет. Снова нашлись
и вещи, и силы, и даже гроши какие-то для снаряжения второго звездолета,
обновленной и переделанной ракеты Тэя.
Рэй предлагал назвать ее "Лидером". Пусть самое имя говорит о нашем
намерении прийти первыми.
Сэиты предпочитали "Возмездие".
- Ведь гнев оказался сильнее мечты, - говорили они. - Ради подарков
люди давали деньги с расчетом, что-то припрятали на черный день, а во имя
мести несут последнее.
А по-моему, не месть и не гнев вдохновляли людей, а чувство истины,
жажда справедливости. Я хотел, чтобы ракета называлась "Справедливость". И
меня поддержало большинство.
Во имя справедливости был изменен и устав пайщиков. Ведь это не так уж
правильно, чтобы больше всего подарков получали самые богатые, самые
ученые и самые сильные, способные лучше и дольше трудиться. Как раз
наоборот: бедным, неученым и слабым требуется больше. И совсем уж
несправедливо, чтобы ничего не получали дряхлые, немощные и больные,
неработоспособные. Мы объявили, что наша "Справедливость" принадлежит
всем-всем жителям планеты до единого. И так как всем-всем-всем невозможно
привезти подарки, мы записали в устав, что подарков не привезем никому, а
задача наша - раскрыть тайну пещеры. Пусть такие пещеры построят во всех
странах, общедоступные, как питьевые фонтанчики на перекрестках.
"Не пайщикам - всем подряд!" Возможно, из-за этого лозунга мы собрали
меньше денег (от богатых ни гроша), но гораздо больше честного труда. Паев
у нас не было, но не было и дутых работников, которые болтались бы на
глазах десятников, чтобы получить отметку об отработанном дне. Обошлось
без лодырей, и обошлось без учетчиков. Думаю, что мы остались в выигрыше.
Очень помогло и то, что работа делалась повторно. Мы получили готовую
оборудованную базу - космический док, где строился "Паломник", получили
все мастерские с остатками материалов, обученных инженеров и обученных
рабочих. И унаследовали готовый набор решений: схемы управления,
двигателя, рулей, системы наблюдения, обеспечения и прочее. Ничего не
пришлось изобретать принципиально нового; мы только приспосабливали,
"привязывали" чертежи к корпусу скромной ракеты Тэя. Допустим, требуется
рубка управления. "Рэй, вспомни, как была устроена рубка в "Паломнике".
Оборудуется медицинский кабинет. "Рэй, вспомни, как выглядела клиника на
"Паломнике". "Сэтта, ты монтировала антенны, вспомни..." "Юэй, ты делал
расчеты, вспомни!.." Рассеянные авторы знают, что потеря рукописи - не
катастрофа. Восстановить ее - не удвоенная работа. "Паломник" строился
четыре года, нашу ракету мы оборудовали за четыре месяца.
И справились бы еще быстрее, если бы нам не ставили палки в колеса.
Львиную долю времени у нас отняли бюрократические барьеры. Целый месяц
(месяц из четырех) прошел, прежде чем нам разрешили использовать ракету
Тэя. Недели, недели, а не часы проходили, прежде чем нам выдавали со
складов без дела лежащие аппараты. Есть скафандры на складах - нет
разрешения на выдачу. Вольфрам и германий есть на заводах - нет разрешения
на выдачу. Увязки, утверждения, ассигнования, сомнения, запросы,
проверки... Не сразу мы поняли, что у Джэя остались сочувствующие в
сенате. Да, он обманул их тоже, но богачам этот обман не казался подлым.
Лживая реклама, дутые акции, бегство от пайщиков, мнимое банкротство - все
это соответствовало биржевым обычаям. С точки зрения спекулянтов, Джэй
блефовал по правилам игры. Сегодня он обыграл их, завтра они отыграются на
других простофилях. Практически уже отыгрались, ведь бегство Джэя повысило
акции всех оставшихся фирм. Стало ясно: подарков от фей не дождешься,
магазины не обойдешь мимо; и все товары повысились в цене. И вообще жулик
Джэй был душевно своим для сенаторов, мы же с лозунгом "Феи для каждого"
выглядели чуждыми и опасными уравнителями. Сегодня - "Феи для всех",
завтра - "Земля для всех, заводы, банки, железные дороги для всех". А где
же права рождения, завещания, текущего счета, наследственного имущества?
Всем выполняются все желания! Но ведь это разорение для фабрикантов белья,
игрушек, туфель и пулеметов. Нет уж, пусть себе Джэй флиртует с невидимыми
красавицами, а на планете Йийит все останется по-прежнему: деньги,
покупка, продажа и прибыль, нищие с дырявым карманом и чековые книжки у
богатых.
Так вот, когда мы поняли все это, пришлось заговорить вслух, прямиком.
Юэй оказался мастером такого разговора. У него была практическая сметка
озабоченного отца семейства, перегруженного, замороченного, не имеющего
лишнего времени на словесную шелуху. Он сразу ухватывал суть. Толкуют ему
велеречиво о бережливости, ответственности, коллегиальности,
демократичности, необходимости согласовать, утвердить, апеллировать и
проверить, а он в ответ одно:
- На сколько дней мы отстанем из-за проверки? Вы стараетесь ускорить
или замедлить старт? Ускорить, безусловно! (Кто же признается, что
тормозит намеренно?) Тогда не мешайте нам спешить, выдавайте материалы
авансом и проверяйте задним числом.
А если проволочки продолжались, Юэй выходил прямо на балкон парламента
и кричал толпе:
- Сенаторы медлят. Мы с вами потеряли еще три дня.
И на площади собиралась демонстрация. На плакатах писали: "Экономьте
время!", "Довольно слов!" и "Да здравствует справедливость!" и даже
"Справедливых - в сенат!". Так что в конце концов президент однажды сказал
на закрытом совещании:
- Ну их к черту, этих "справедливых", господа! Пусть проваливают в
космос. Туда и обратно - двенадцать лет, на пути метеориты, радиация и
прочее. Бог даст, не вернутся. А если и вернутся, передышка наша,
двенадцать лет поживем спокойно без смутьянов в своей стране.
Почему-то все президенты мира уверены, что бедняков смущают смутьяны, а
не бедность.
После этого выступления ворота складов открылись для нас, только
поспевай принимать продукцию. И проверять. Вдоволь подсовывали нам гнилья
и брака. Видимо, не очень надеялись на нечаянные метеориты, хотели
подбавить приключений с авариями. И мы не всегда проявляли должную
требовательность, стремясь отчалить поскорее. Лишь бы отчалить, там
исправим.
Не налажено автоматическое управление? Обойдемся, будем управлять
вручную. Неисправен радиотелескоп? Пока обойдемся, в пути исправим сами.
Не можем подыскать опытного геолога? Обойдемся, изучим геологию по книгам.
Лишь бы стартовать, оставить Йийит за кормой, набирать километры,
километры, километры...
И, вздыхая, мы смотрели на табло, где светились неподвижные нули. Ноль
пути, ноль скорости, ноль ускорения, и после запятых одни нули.
Помню последнюю неделю перед стартом - семь суток бессонного безумия.
Мы на базе. Перед глазами какой-то абстрактный пейзаж: треугольники и
квадраты, пересеченные диагоналями на черном фоне. Как будто решается
задача по геометрии на классной доске. Так выглядят фермы космического
монтажного дока, обходящего Йийит по дальней орбите. К сквозным клеткам
ферм прилепилась металлическая акула, жадно распахнувшая пасть. И сплошным
потоком плывут в ее чрево баллоны, мешки, бутыли, тюки, ящики, ящики,
ящики. Не кантовать, не бросать, не переворачивать! Почему не кантовать,
что внутри - разбираться некогда. Ладно, в пути рассортируем, время будет.
Лишь бы отчалить поскорей!
Я в скафандре с двумя наушниками, как полагается. Правый - мой личный,
для персонального вызова; левый настроен на общую волну, и в нем сплошной
гул: "Куда смотришь, черт?", "Вира помалу!", "Осторожно, ногу!",
"Внимание, радиограмма из центра!". Срок назначен, названы часы и минуты,
но еще ничего не готово, не погружено, не разобрано... Где лекарства, где
инструмент, где навигационные приборы? Ладно, потом, в пути будет время,
разберемся как-нибудь. Отказался лететь врач? Что с ним? Заболел или
струсил? Ладно, обойдемся. Народ молодой, авось болеть не будем. Нет
автоматов обслуживания? Обойдемся, народ крепкий, неизбалованный, обслужим
сами себя, руки не отвалятся. Нет памяти для вычислительной машины?
Обойдемся, сами смонтируем, запомним, запишем результат на бумажке. Лишь
бы отчалить скорее, лишь бы набирать километры, догонять, наконец,
догонять!
Доходит до слуха, что наши противники в сенате не успокоились. Отменить
старт нельзя, народ не допустит. Но возникла идея заменить экипаж.
Дескать, мы молодые, неопытные, горячие, нам нельзя доверить звездолет. Но
нет веры людям доверенным, угодным сенату, поводят-поводят корабль по
космосу и вернутся под предлогом аварии. Всегда же можно найти предлог.
Вопрос о новом капитане уже внесен в сенат. Надо спешить, пока они не
отменили старт. Скорей, скорей, скорей! Что там еще не погружено? Запасной
локатор? Обойдемся без запасного. Юэй, старший, ты уже заготовил
прощальную речь?
Юэй заготовил... но только для троих слушателей: для круглолицей жены и
круглолицых дочурок с круглыми от любопытства глазами.
- Трудно тебе придется, Юя, - говорил он, держа жену за руку. - Но ты
уж потерпи, ради такого дела всем надо терпеть.
- Потерплю, - отвечает она, - деваться-то некуда. Вот у меня два
якоря-анкерка, два залога терпения и верности.
А "залоги" только глаза таращат. Все им удивительно, все непонятно, и
страшновато, и привлекательно. Очень уж много грохота и мелькания вокруг.
Передо мной тоже глаза, голубовато-серые глаза Гэтты. Куда ни
повернешься, ее глаза. В них напряженное ожидание, немой вопрос: "А ты мне
что скажешь, прощаясь?"
"Гэтта, родная моя, ты же знаешь, что я люблю тебя, люблю так, что в
груди жарко".
- Да-да, сюда кладите и крышкой кверху обязательно...
"Гэтта, сказать тебе о любви вслух, всеми словами, а потом что? Ведь
расстанемся-то на двенадцать лет. Юя будет ждать, вынуждена ждать, у нее
два якоря в юбочках..."
- Да-да, и седьмой, и восьмой номер кладите. Десятый? А где же девятый?
Опять некомплект!
"О чем это я? Да, Юя обязана ждать, но ты же девушка. Имею ли я право
сказать девушке: "Жди меня двенадцать лет и, если я вернусь живой..." Все
равно ты забудешь меня. Наверное, без этих слов легче забыть".
Но серые глаза настаивают, серые глаза просят и требуют. Они считают,
что Гэтта сама решит, что легче.
- Послушай, Гэтта...
Что это? Вспышки! Скачущие лучи! Похоже на лазерную перестрелку. В
наушниках слышу: "Именем закона!" Чей-то надрывный крик: "Справедливые",
отчаливайте, вас хотят арестовать!" И сразу же: "Братцы-монтажники, не
допустим полицию! Да здравствует справедливость!"
Юэй соскакивает с трибуны, отталкивая испуганную жену. Кидается ко мне:
- Гэй, где оружие? Никого не подпускай, стартуем немедля!
Откуда я знаю, где лучеметы? В отсеках, в ящиках, на стеллажах? В пути
хотели разобраться. А вспышки все ближе, ближе, в нашем распоряжении
минуты. Отцеплять конвейер некогда, я отсекаю его лучом и сбрасываю
ближайшие ящики в пространство. Медлительно сдвигаются тяжелые створки
грузового зева. А Гэтта, а Сэтта - провожающие, - они же на корабле! Ну и
пусть летят с нами, не гнать же их под лучеметы.
- Сэиты, вы уже внутри оба? Рэй, заходи.
И тут полиция пускает в ход большой луч. Это мгновение, и в памяти
остается только один кадр, неподвижный. Я вижу ферму, рассеченную
наискось, - так режут колбасу. Алые, как бы облившиеся кровью, оплавленные
обрубки балок, несколько скорченных опаленных фигур монтажников, их общий
вопль в моем левом наушнике, Юя с протянутыми руками, руки протянуты, но
девчушек держат крепко, а в двух шагах от нее Юэй, рассеченный лучом
надвое, мертвый. И мертвой рукой он мне показывает на шлюз.
Всего одно мгновение... Я рассказываю куда дольше. Даже движения не
запечатлелись в памяти, осталась как бы фотография. Я вскочил в шлюз. Не
кинулся к нашему капитану, не мог ему помочь. Ведь мы же были в
безвоздушном пространстве, где даже маленькая дырочка в скафандре означает
смерть.
Палец Рэя на кнопке:
- Все готовы? Даю старт!
Конечно, герметичность не проверена, но мы же в скафандрах,
герметичность можно проверить потом.
Зал наполняется дрожью и шелестящим свистом. На обзорном экране тотчас
же гаснут вспышки. Преследователи в панике, знают: сто граммов фотонов -
не шутка. Бушует снаружи испепеляющий радиоураган. И наши враги, и наши
защитники наперегонки спешат в укрытия. Наклоняются обрубленные балки на
экране. Это док отводят в сторону, подальше от нашего лучевого потока. Рэй
ведет ручку по реостату, дрожь становится мельче, ровнее, свист
превращается в монотонный гул...
- Летим, ребята!
- Неужели летим?
Обзорные экраны ничего не могут сказать, на экранах звезды и звезды. А
вот на табло видно, как самые последние нули, те, что после запятых,
дрогнув, сползают вниз, на их место просовываются единички.
Признаюсь, даже гибель товарища, даже сочувствие его вдове не могли
угасить всю торжественность этой минуты.
По-моему, это была лучшая минута в моей жизни.
Старая поговорка гласит: "Нет хуже - ждать и догонять". Увы, мы были
поставлены в это неприятное положение. Целый месяц добивались разрешения
снаряжаться, три месяца снаряжались, ждали и ждали старта. А преступный
"Паломник" все это время уходил, набирая фору, успел оторваться от нас на
20 световых суток, развил скорость около 0,3 "с" - девяносто тысяч
километров в секунду. И пока мы ликовали, глядя, как выползают на табло
самые первые километры - первый, второй, третий, "Паломник" все удалялся,
прибавляя по 90 тысяч километров ежесекундно. Он превосходил нас в
пройденном пути, превосходил и в темпе, увеличивая разрыв почти на треть
световых суток каждые сутки. И единственная наша надежда была на темп
увеличения темпа - на вторую производную, говоря математическим языком; на
то, что капелюшечная наша скорость растет быстрее, чем у удирающего
гиганта.
Но темп увеличения темпа, вторая производная пути, если вам так
понятнее, диктует вес путника... Взявшись догонять, мы навалили на себя
добавочный груз, двойной, сразу же со старта.
Казалось, велик ли подвиг - двойной вес. До четырехкратной перегрузки -
до 4 "g", говоря языком физики, - дотягивают любые самые нетренированные
люди. Сильные, опытные летчики управляют пикирующим самолетом при 8 и 10
"g". На центрифугах чемпионы выносливости выдерживают 12 "g" и более. Но
ведь там испытание продолжается секунды, минуты, а мы перегружались на
месяцы.
Удвоенный вес. Наши юные подруги стали матронами по семь-восемь пудов
каждая. Девять и десять пудов тянули мужчины. Сэй Большой таскал
тринадцать. У каждого как бы еще один человек на плечах. Мы приобрели
одышку и отечные ноги, не бегали, а переступали, не вскакивали со стула, а
выпрямлялись, кряхтя принимали вертикальное положение. И невольно
оглядывались все время, нет ли рядом кресла, нет ли койки, чтобы свалить
на нее свои пуды.
- Мужайтесь, ребята! Потерпите ради справедливости!
К сожалению, нужно было не только терпеть, но и работать: разбирать и
размещать по местам все эти ящики, мешки, пакеты, сваленные кое-как, где
попало в суматошные часы предотъездной спешки. Но сейчас ящики, мешки,
пакеты, баллоны, бутылки и все прочее весили в два раза больше.
Подавленные собственными пудами, мы таскали отяжелевшие вещи. И кляли
"этих идиотов" (самих себя), которые пришивают пуговицы к шубе на морозе.
Столько раз мы твердили перед вылетом: "В пути будет время, разберемся".
Да, времени здесь хватало, но сил мы тратили втрое, вчетверо больше.
Впрочем, сие не от нас зависело. Мы с радостью пришили бы пуговицы
заблаговременно - обстоятельства не позволили.
- Рэй, а на "Паломнике" тоже таскают грузы вручную?
- Там, ребята, роботы-грузчики с лапами-домкратами.
- Эх, нам бы хоть один!
- Веселее, братва, улыбочки на лицо! Планета смотрит на нас в
телескопы. Гэй, у тебя уныло-длинный нос. Подрежем ножичком? Все легче,
вес поубавится.
Только вечером мы давали себе передышку - от ужина до полуночи, чтобы
дух перевести, лечь в кровать и заснуть при нормальной тяжести. Собираемся
за столом и первым долгом глядим на табло. Сколько прошли? Два световых
часа, все еще в пределах родной планетной системы. Ну а "Паломник"?
Двадцать три светодня отмахал, еще трое суток отыграл у нас. И со
скоростью тоже: у нас - две сотых скорости света, у них - 0,34 "с", в
семнадцать раз больше. Ничего, ребята, ничего, нос вешать незачем:
ускорение выше у нас, вторая производная в нашем кармане.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг