Георгий Гуревич.
Крылья гарпии
-----------------------------------------------------------------------
Авт.сб. "Только обгон". М., "Детская литература", 1985.
OCR & spellcheck by HarryFan, 7 June 2001
-----------------------------------------------------------------------
Некоторые писатели полагают, что название должно скрывать смысл книги.
У захватывающего приключенческого романа может быть скромный заголовок:
"Жизнь Марта" или "В городе у залива". Пусть читатель разочаруется
приятно. Скучным же мемуарам разбогатевшего биржевика следует дать громкое
название: "Золотая рулетка" или "Шепот богини счастья". А иначе кто же
будет их покупать?
Эта повесть названа "Крылья Гарпии". Естественное название,
соответствующее содержанию, оно само собой напрашивается. Конечно, можно
было бы озаглавить ее "Крылья любви", но это напоминало бы
мелодраматический киносборник. Если же в заголовке стояло бы просто
"Крылья", люди подумали бы, что перед ними записки знаменитого летчика или
же сочинение по орнитологии.
После заголовка самое важное - вводная фраза. Она должна быть как удар
гонга, как отдернутый занавес, как вспышка магния в темноте. Нужно, чтобы
читатель вошел в книгу, как выходят с чердака на крышу, и увидел бы всю
историю до самого горизонта. Как это у Толстого: "Все смешалось в доме
Облонских". Что смешалось? Почему? Какие Облонские? И уже нельзя
оторваться. Вводная фраза должна быть...
Но кажется, давно пора написать эту фразу.
1
На четвертые сутки Эрл окончательно выбился из сил. Он, горожанин, для
которого природа состояла из подстриженных газонов и дорожек, посыпанных
песком, четверо суток провел лицом к лицу с первобытным лесом. Эрл не
понимал его зловещей красоты, боялся дурманящего аромата лиан, хватающих
за рукава, трухлявых стволов, предательски рассыпающихся под ногами. При
каждом шаге слизистые жабы выскакивали из-под ботинок, под каждым корнем
шипели змеи, может быть и ядовитые, в каждой заросли блестели зеленые
глаза, возможно - глаза хищника. Эрл ничего не ел, боялся отравиться
незнакомыми ягодами, не спал ночами, прижимаясь к гаснущему костру, днем
оборачивался на каждом шагу, чувствуя на своей спине дыхание неведомых
врагов.
Ему, уроженцу кирпичных ущелий и асфальтовых почв, тропический лес
казался нелепым сном, аляповатой, безвкусной декорацией. Шишковатые
стволы, клубки змееподобных лиан и лианоподобных змей, сырой и смрадный
сумрак у подножия стволов, сварливые крики обезьян под пестро-зеленым
куполом - все удивляло и пугало его. Он перестал верить, что где-то есть
города с освещенными улицами, вежливые люди, у которых можно спросить
дорогу, какие-нибудь люди вообще. Четвертые сутки шел он без перерыва и не
видел ничего, кроме буйной зелени. Как будто и не было на планете
человечества; в первобытный мир заброшен грязный и голодный одиночка с
колючей щетиной на щеках, с тряпками, намотанными на ногу взамен
развалившегося ботинка.
Всего четыре дня назад он был человеком двадцатого века. Лениво
развалившись в удобном кресле служебного самолета, листая киножурнал с
портретами густо накрашенных реснитчатых модных звезд. Был доволен собой,
доволен тонким обедом на прощальном банкете. И когда смолк мотор, тоже был
доволен: тише стало. Внезапно пилот с искаженным лицом ворвался-в салон,
крикнул: "Горим! Я вас сбрасываю". И ничего не понявший, ошеломленный Эрл
очутился в воздухе с парашютом над головой. Дымные хвосты самолета ушли за
горизонт, а Эрла парашют опустил на прогалину, и куда-то надо было идти.
Он шел. Сутки, вторые, третьи, четвертые... Лес не расступался, лес не
выпускал его. Эрл держал путь на север, куда текли ручьи, надеялся выйти к
реке - хоть какой-то ориентир, какая-то цель. На второй день развалился
правый ботинок, Эрл оторвал рукава рубашки и обмотал ногу, но почти тут же
наступил на какую-то колючку; а может, это была змея? В траве что-то
зашуршало и зашевелилось - то ли змея уползала, то ли ветка выпрямлялась.
Эрл читал, что ранку полагается высасывать, но дотянуться губами до пятки
не мог. Давил ее что было сил, прижег спичками, расковырял ножом. И вот
ранка нагноилась, от яда, от ковыряния, от спичек ли - неизвестно. Ступать
было больно, куда идти - неизвестно. Эрл смутно представлял себе, что
океан находится где-то западнее, но никак не мог найти запад в вечно
сумрачном лесу. Быть может, он никуда не продвигался, кружил и кружил на
одном месте. Так не лучше ли сесть на первый попавшийся ствол и дожидаться
смерти, не терзаясь и не бередя воспаленную ногу?
А потом забрезжила надежда... И надежда доконала Эрла.
Сидя на трухлявом бревне, он услышал гул, отдаленный, монотонный,
словно гул толпы за стеной или шум машин в цеху. Толпа? Едва ли. Завод?
Едва ли. Но может же быть лесопилка в джунглях, или автострада, или
гидростанция - жизнь, люди! Собрав последние силы, Эрл поплелся в ту
сторону, откуда слышался гул, а потом просочился и свет. Эрл оказался на
опушке, у крутого известкового косогора, упиравшегося в небо. Натруженную
ногу резало, на четвереньках Эрл взбирался на кручу, переводя дух на
каждом шагу, взобрался, поднялся со стоном и увидел... водопад! И без
гидростанции! Гудя, взбивая пену, крутя жидкие колеса и выгибая зеленую
спину над скалистым трамплином, поток прыгал куда-то в бездну, подернутую
дымкой, сквозь которую просвечивали кроны деревьев.
И обрыв был так безнадежно крут, а даль так беспредельно далека, что
Эрл понял: никуда он не уйдет, никуда не дойдет, лучше уж сдаться, тут
умереть.
Нет, он не бросился с кручи, просто оступился на скользких от
водопадной пыли камнях, упал, покатился вниз по осыпи и ударился головой.
Бамм! Черная шторка задернула сознание, и больше Эрл ничего не видел. Не
видел даже, как белокрылая птица, парившая в синеве, осторожными кругами
начала приближаться к нему, как бы присматриваясь, готов ли обед, не будет
ли сопротивляться пища.
1а
Муха села на край чернильницы, и Март кончиком пера столкнул ее в
чернила. Как раз под конторой помещалась кухня, и сытые мухи,
глянцевито-черные с зеленым брюшком, заполняли комнату младших
конторщиков. Мухи водили хоровод вокруг лампы, разгуливали по канцелярским
бумагам, самодовольно потирая лапки, с усыпительным жужжанием носились над
лысиной бухгалтера. Никакие сетки на окнах, ни нюхательный табак, ни
липкая бумага не помогали.
Конторщик поглядел, как барахтается утопающая в чернилах, и написал
каллиграфическим почерком на левой странице:
"Пшеница Дюрабль IV категории.
Остаток со стр. 246:
кг... 6529, гр... 600".
Девять лет изо дня в день Март записывал зерно. У зерна была категория,
сорт, влажность, вес, цена, сортность, клещ. Конторщик в жизни не видел
клеща, с трудом отличил бы пшеницу Дюрабль от ячменя Золотой дождь. Его
дело было не различать, а регистрировать наличность. Девять лет изо дня в
день зерно, записанное слева в приходе, медленно пересыпалось на правую
страницу, в расход, и выдавалось по накладным за N... Потом приходила
новая партия по наряду N... тоже с сортом, влажностью и клещом.
Девять лет текло зерно с левой страницы на правую. Девять раз в конце
толстой книги Март подписывал: "Остаток на 31.XII... кг... гр..." Это
означало, что год прошел и до конца жизни осталось надписать на одну книгу
меньше.
Муха выбралась все-таки из чернильницы и поползла по стеклу, волоча за
собой лиловый след. Неприятно было смотреть на нее - горбатую, со
слипшимися крыльями. Март поддел ее пером и стряхнул обратно в
чернильницу.
- Ужасно много мух у нас, - заметил счетовод. - И с каждым годом все
больше.
Бухгалтер поднял голову:
- Что ж удивительного? Плита прямо под нами, чуть повар начнет гонять
мух, все они летят к нам.
- Житье этому повару, - вставил контролер. - Сыт, семью кормит еще.
Жена к нему три раза в день с кастрюлями ходит. Если считать, что в каждую
порцию он не докладывает ложку масла, - сколько же это выйдет к концу
года? Тысячи и тысячи!
- Да, от честного труда не разбогатеешь, - подхватил счетовод. -
Порядочную девушку нельзя в театр пригласить. Водишь, водишь ее сторонкой
мимо буфета, фотографии на стенках показываешь. Вчера познакомился с
одной, - добавил он, проводя кончиком языка по губам. - Блондиночка, но
чувства огненные. Порох!
Контролер продолжал бубнить свое:
- Черт знает, ухитряются же люди! Я знал одного кладовщика, который
списал по акту две тысячи метров первосортного сукна и спустил налево за
полновесные монеты. И заработал на этом пятьдесят тысяч чистоганом. Вот
вам - без образования, без диплома, без светских манер и иностранных
языков.
Март вздохнул и обмакнул перо. Девять лет он слушал мечты контролера о
махинациях с сукном, о поджоге застрахованного дома, о подделке выигравшей
облигации. На одних только колебаниях влажности, уверял тот, можно
заработать золотые горы. Девять лет счетовод - видный мужчина с мокрыми
усиками - хвастался своими шкодливыми романами. И бухгалтер, потирая
лысину, девять лет рассказывал, сколько выпил вчера и сколько выиграл в
преферанс.
Перо брызнуло, и на букве "о" расплылась большая клякса. Из кляксы
выползла муха и заковыляла через все графы. Март в сердцах сбросил ее на
пол и раздавил. Страница была испорчена. Надо было начинать новую и писать
терпеливо:
"Пшеница Дюрабль IV категории..."
Он уже не надеялся на мошенничество и встречу с пылкой блондинкой. У
него была жена, а способностей к аферам не было. Он писал: "Остаток со
стр..."
2
Теперь, когда Эрл был мертв, он удивлялся, почему люди боятся смерти.
Со смертью кончается страх, голод, тоска и неуверенность, на душе
становится покойно. Если бы он мог, всем знакомым сказал бы: "Не бойтесь
смерти! Страшен только страх".
Только непонятно было, почему после смерти так горит правая нога. Огонь
распространялся по мышцам, захватывая клеточку за клеточкой. Глядя на себя
со стороны, Эрл видел, как пылает огромное человеческое тело, и ветер
тянет полосу черного дыма, словно от горящего самолета. Вместе с пожарными
Эрл лез на свое тело и тушил его, направляя струю прямо в пламя. Вот
взметнулись оранжевые языки, опаляя Эрлу брови и ресницы. Он закашлялся,
пошатнулся и, дико крича, полетел в пекло.
Огонь в пекле горел оттого, что в самом низу у костра сидела девушка,
старательно ломала сухие ветки и подкладывала их в огонь. Потом она
становилась на колени и, смешно вытягивая губы, изо всех сил дула на
ветки. Ее золотистые щеки наливались краской, становились похожими на
зрелые абрикосы. Эрл любовался девушкой. Одна черта не нравилась ему: у
нее, как у греческих статуй, не было переносицы. Лоб и нос составляли
прямую линию. И это придавало лицу непреклонное, строгое и вместе с тем
лукавое выражение.
Когда костер разгорелся, девушка вытащила нож и стала точить его,
поглядывая на Эрла. Эрлу стало страшно, он вспомнил, что находится в
стране людоедов. Неужели золотистая девушка точит нож, чтобы зарезать его?
Он хотел бежать, но, как это бывает во сне, не сумел даже шевельнуть
пальцем. Мучительно морща лоб, с замирающим от ужаса сердцем Эрл старался
приподняться и не мог. Набитые хлопком мускулы отказались повиноваться.
Тогда он понял, что он не Эрл, а только чучело Эрла, и жалобно заплакал...
Действительность постепенно входила в его мозг, перемешанная с
бредовыми видениями, и выздоравливающий разум сам очищал ее от
галлюцинаций. Задолго до того, как Эрл окончательно пришел в себя, он уже
знал, что лежит один в прохладной пещере, отгороженный от входа
сталагмитами, что ксилофон, который он слышит, - это музыка падающих
капель, что в пещеру его принесла девушка с греческим профилем, та самая,
которую он видел в бреду у костра.
Ее звали Хррпр, если только можно передать буквами странные рокочущие и
щебечущие звуки ее языка. Словом "хррпр" назывался и весь ее народ,
затерянный в тропических лесах, между чужими и враждебными племенами.
Освоить произношение Эрлу не удалось, и он окрестил свою спасительницу
мало подходящим, но сходным по звучанию именем Гарпия.
Два раза в день, утром и вечером, Гарпия приходила к нему с фруктами и
свежей водой. Она разжигала костер, обтирала Эрлу лицо, кормила его
незнакомыми плодами, очень ароматными, но водянистыми и безвкусными, и еще
какими-то лепешками, пресными и вывалянными в золе. Как потом оказалось,
соплеменники Гарпии употребляли золу вместо соли.
Не сумев овладеть гарпийской фонетикой, Эрл стал учить девушку своему
родному языку. Внимательно глядя ему в рот, Гарпия повторяла за ним слова,
смешно коверкая их и проглатывая гласные: "Эрл... члвек... вда... хлб".
Эрлу очень хотелось расспросить, как добраться до моря, но слов пока не
хватало.
- Где блит? - спрашивала Гарпия. - Кшать? Пить?
- Все хорошо, - (отвечал Эрл. - Ты хорошая.
И, исчерпав запас слов, они дружелюбно смотрели друг на друга. Иногда,
протянув загорелую, покрытую золотистым пушком руку, девушка осторожно
поглаживала Эрла по щекам, уже заросшим курчавой бородой. "Неужели я
нравлюсь ей? - думал Эрл. - Вот такой, как есть, - грязный, заросший, с
исцарапанной мордой? Неисповедимы тайны женского сердца! Впрочем, бедняжка
горбата, вероятно, никто не хочет взять ее в жены".
А ум у девушки был светлый, жадно впитывал новые сведения. За один
визит она запоминала сотни две слов. Уже через неделю Эрл рассказывал ей
целые истории о волшебном мире телефона и авто. Гарпия понимала и отвечала
сносно, если не считать акцента.
Гарпия проводила возле Эрла часа два в сутки. Пока она сидела у костра,
в пещере было весело и уютно. Но затем костер угасал, тени выбирались из
своих углов, чтобы затопить пещеру сыростью и мраком. Сталагмиты угрожающе
сдвигались, и капли гремели, как барабаны, заглушающие крики смертника на
эшафоте.
Эрл твердил Гарпии, что не может жить без солнца. Она не понимала или
не хотела понять. Эрл указывал на выход. Гарпия отрицательно мотала
головой и стучала ладонью по шее, словно хотела сказать: "Пойдешь туда -
голову потеряешь". И Эрл решил сам пробраться к выходу. Однажды, когда
девушка ушла, он пополз за ней на четвереньках. Белое платье, мелькавшее
впереди, указывало ему дорогу в лабиринте сталагмитов. Вот платье
мелькнуло где-то справа и исчезло. Но там уже брезжил свет. Эрл прополз
еще несколько десятков шагов навстречу солнечным лучам...
Тот же обрыв был у него перед глазами, но не затянутый дымкой; сегодня
можно было разглядеть все подробности. Белые и полосатые горы окаймляли
плотным кольцом глубокую котловину километров около двадцати в
поперечнике. Морщинистые скаты гор были испещрены черными пятнами пещер,
перед некоторыми дымились костры. Да и долина была вся густо заселена,
повсюду сквозь шерсть лесов пробивались дымки, на полянах виднелись
прямоугольники огородов.
Силясь разглядеть селения внизу, Эрл заглянул через край известковой
площадки. Отвесная круча уходила вниз, в туманную мглу. Голова
закружилась, как на крыше небоскреба у перил. Потянуло прыгнуть в бездну.
Эрл в ужасе отпрянул.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг