- (одалживая десять центов безработному шведу-эмигранту) или:
- Мистер Джей Пи Эм приобрел контрольный пакет табачной компании
(подбирая окурок на тротуаре).
Джо плавал на торговых судах по всем морям и океанам и кое-что повидал
в своей жизни. Нельзя сказать, чтобы он был образован или начитан, но, как
человек способный и наблюдательный, Джо не забывал того, что попадалось
ему на глаза, и, запоминая ходовые выражения, не без язвительности
применял их в самых неподходящих случаях.
- Не ешьте много мяса, - советовал он безработным в очереди. - Только
растительная пища спасет вас от ожирения сердца!
- Я за американский образ жизни, - твердил Джо, расстилая газеты на
газоне, где мы ночевали.
Однажды, когда мы глядели на магазин, разграбленный бандитами, Джо
сказал:
- "Весь мир ждет от нас просвещенного руководства ради спокойствия и
прогресса", - так говорил господин президент.
- Частная инициатива ведет нас к благоденствию. - Это было сказано
перед воротами остановленного завода. А когда полиция начала дубинками
разгонять взволнованных рабочих, Джо заметил: - Каждый удар, нанесенный
нам, служит делу свободы!..
У многих из нас есть свои странности. Борьба за справедливость была
манией Джо. "Они не имеют права" - эту фразу я слышал от него чаще всего.
Джо воевал за справедливость по мелочам всюду, где мог. Он устанавливал
очереди в благотворительных столовых, ввязывался во все уличные
происшествия, спорил с полисменами и даже с судьями. Однажды, на моей
памяти, это кончилось плохо: Джо заработал 90 дней за оскорбление
достоинства суда.
Все это стряслось из-за безработного старика мексиканца, которого
судили за нападение в пьяном виде на полицию. Старик совсем не был пьян.
Это знали все. Просто он шатался от голода и нечаянно толкнул полисмена. К
несчастью, Джо видел всю историю, и ему нужно было больше всех. Он
отправился в суд, он требовал, чтобы его выслушали, и еще кричал при этом:
"Где же справедливость?" В общем судья решил, что разговоры о
справедливости неуместны в американском суде, и Джо получил свои 90 дней.
Это было в начале января, в самые метели, и Джо не слишком огорчился.
Выслушав приговор, он спросил: "Хорошо ли топят в тюрьме?" Но, к
счастью, судья не расслышал...
Итак, Джо получил зимнюю квартиру, а я остался на улице, чтобы
поразмыслить о печальной судьбе безработного.
Глава вторая
То, о чем я расскажу сейчас, произошло весной, как раз в тот день,
когда Джо должен был выйти из тюрьмы. Я поджидал его в парке на нашей
любимой скамейке. Был веселый апрельский денек, когда солнце так
жизнерадостно блестит в каждой лужице. В такую погоду хочется вскинуть
узелок на плечо, встать и пойти куда глаза глядят, через шумный центр и
дымные предместья, через пригороды, дачные поселки, поля, фермы и рощи,
навстречу солнцу, все прямо и прямо в какие-нибудь далекие края, где нет
безработных инженеров, которые никак не могут понять, почему они без
работы.
В самом деле, почему Аллэн Джонсон, инженер-строитель, кончивший с
отличием, дремлет в парке на голодный желудок вместо того, чтобы
трудиться? Почему мокнет под дождем Аллэн Джонсон, умеющий строить дома с
электрической кухней, ледником и ванной, теплые, сухие и уютные дома с
удобной мебелью, с пылесосами и мусоропроводом?
Почему этот самый Аллэн греется на солнышке в рабочее время, если его
выучили строить заводы, великолепные корпуса с металлическими арками и
могучими кранами, огромные просторные цехи, где можно расставить тысячи
станков, чтобы тысячи людей нашли себе работу? Почему Аллэн сидит здесь,
засунув руки в дырявые карманы, - умелые руки, которые могут чертить
проекты жилищ, заводов, магазинов, контор, школ, больниц, вокзалов?
Почему? В самом деле, скажите мне, - почему?
Грустно и противно, не дожив до тридцати лет, подводить итоги
неудавшейся жизни. Сколько было надежд - и все они в прошлом. А ведь меня
с детства прочили в Эдисоны. Мальчишкой я всегда мастерил что-нибудь из
пустых ящиков, консервных банок, обрезков жести. Я сделал насос для
поливки цветов, автоматический штепсель с фотоэлементом, игрушечный
линотип и что-то еще...
И в колледже я постоянно носился с изобретениями: предложил перегородки
из прессованных опилок, цементные переплеты для окон, новый метод расчета
мостов... Профессора снисходительно хлопали меня по плечу, приговаривая:
"Получи диплом сначала, а там изобретай сколько влезет". Они тоже
прочили меня в Эдисоны. Всю жизнь мне твердили, что каждый американец
неминуемо станет миллионером, если будет энергичен, трудолюбив и
настойчив. Но почему-то никто не захотел испытать мое трудолюбие и
настойчивость.
Почему-то мне смеялись в глаза, когда я предлагал цементные переплеты и
перегородки из опилок. В лучшем случае мне говорили, пожимая плечами:
"Зачем нам новые перегородки - наши склады завалены старыми. Продайте их
сначала".
Пронырливые продавцы им были нужнее, чем инженеры. Педагоги обманули
меня.
Все они уверяли, что знания пробьют мне дорогу. Но знания никому не
требовались, никто не ценил умелые руки и головы. Почему так вышло? Или
мои педагоги сами были обмануты?
Пока я размышлял на эту скучную тему, какой-то щеголь в клетчатом плаще
и темно-зеленой шляпе расхаживал по аллее, помахивая тросточкой. Затем он
присел на скамейку рядом со мной.
Искоса, быстрым взглядом профессионального бродяги я оглядел своего
соседа.
Кто он такой? Что ищет в парке? Нельзя ли извлечь из него 25 центов? По
виду это мог быть... впрочем, мне совсем не нужно было гадать. Рядом со
мной сидел Фредди Палома - капитан сборной команды нашего колледжа.
Я отвернулся в сторону. Мне вовсе не хотелось, чтобы Фредди узнал меня
в таком виде и принялся выспрашивать историю моих злоключений только для
того, чтобы сочувственно почмокать губами: "Ах, ах, тяжелые времена!" В
сущности, мы были не так уж близки с Фредди. Я знал его главным образом по
регби.
Фредди был неплохим игроком, только несколько нахальным. Он всегда
требовал, чтобы мячи отдавали ему одному. И в жизни Фредди был таким же
самоуверенным, как на поле. Он охотно поучал новичков (в том числе и
меня), как надо играть в регби и как надо жить. И мне, по правде сказать,
это быстро надоело.
На лекциях я встречал его гораздо реже, чем на стадионе. Фредди являлся
в колледж только перед экзаменами, всегда бледный, встревоженный. Он
суетливо выпытывал у студентов - кто спрашивает, что спрашивает, идти ли к
профессору или к ассистенту, можно ли отклониться от заданной темы,
поспешно записывал формулы на манжетах, умоляюще просил подсказывать. Я
сам как-то ухитрился прислать ему дословный перевод контрольного текста и
спас его на экзамене русского языка (дело было в начале войны, когда у нас
еще модно было говорить о дружбе с русскими). Русский язык считался у нас
самым трудным предметом. Помню, как смущала буква "щ", которую по-нашему
нужно писать четырьмя: "эс", "эйч", "си" и опять "эйч". Затем окончания -
в каждом падеже окончание, в каждом лице - окончание. Глаголы совершенные,
несовершенные.
Бедный Фредди никак не мог одолеть этой премудрости и, получив от меня
перевод, проникся безграничным уважением ко мне. Кто бы мог подумать
тогда, что через несколько лет мы будем сидеть на одной скамейке и я
отвернусь, чтобы он не узнал меня.
- Приятная погодка, - заметил Фредди небрежно (самое подходящее начало
для разговора). - Немножко холодновато для апреля, а?
- За углом есть заведение, где можно согреться, сэр, - ответил я,
подделываясь под бродягу. - Прикажете проводить, сэр?
Фредди криво усмехнулся. При этом усы его встали торчком, как зубные
щеточки.
- В общем не валяй дурака, Аллэн! - сказал он. - Я узнал тебя. Я вижу -
ты на мели. В чем дело? Почему ты не работаешь?
- Почему? - воскликнул я. - Я сам хочу спросить - "почему". И если
хочешь, я соберу здесь, в парке, еще тысячу человек и все мы,
выстроившись, спросим хором: "Почему мы не работаем?" Может быть, ты
возьмешься ответить?
Фредди пожал плечами.
- Что отвечать? Ты сам знаешь - у нас кризис, - сказал он. - Виновата
Москва и разные смутьяны, которых она покупает. Из-за них мы теряем рынки,
из-за них и ты сидишь без работы.
- Эти проповеди я слыхал, - ответил я сердито, - и никогда не мог
понять, при чем здесь русские. Я ни с кем не торгую, на рынках торгует
Уолл-стрит. А я строю дома. Могу я строить дома в своем родном городе?
- Ну, знаешь, ты просто красный! - фыркнул Фредди.
- Фредди, я все время толкую тебе, что я не красный, не черный, не
желтый и не голубенький с цветочками. Я безработный.
Фредди задумчиво чертил тросточкой на песке какие-то вензеля.
- А на Пальмовые острова поедешь? - спросил он неожиданно.
- Я могу поехать на Луну, если там нужны железобетонщики!
Фредди улыбнулся.
- На Луну не нужно. Я предлагаю - на Пальмовые острова. Контракт на
пять лет. Мне как посреднику - тридцать процентов. Пароход отходит через
две недели.
Глава третья
Я много раз задавал себе вопрос: что было бы, не повстречай я Фредди?
Трудно сказать. Человек предприимчивый на моем месте, наверное, кончил бы
тюрьмой, а мирный и робкий - умер бы с голоду. Так или иначе, я вытянул
счастливый номер. И я был действительно счастлив тогда.
С большим удовольствием вспоминаю я первые радостные дни, когда я стал
"человеком дела". Фредди был настолько благороден, что одолжил мне в счет
жалованья, и первым долгом я отправился в ближайший ресторанчик. Кутить
так кутить! Я заказал себе бифштекс, яблочный пирог и кофе. Все это было
необычайно вкусно, особенно бифштекс с мелкими сухарями, жареной картошкой
и луком. Мне даже жалко было, что он кончился так быстро. Но разве я не
богач теперь? Разве я не могу взять еще что-нибудь?..
И, допив кофе, я подозвал официанта и заказал ему все сначала:
бифштекс, пирог и кофе. У меня не хватило фантазии для нового меню.
Затем, немножко опьянев от еды, наслаждаясь приятной теплотой во всем
теле, чувствуя себя на редкость сильным, добрым и щедрым, я дал официанту
четверть доллара на чай (пять ночевок в самой дешевой ночлежке, где койки
подвешены на веревках, а в шесть часов утра веревку отвязывают, чтобы
сразу поставить тебя на ноги), а затем отправился покупать себе костюм.
Новый костюм, словно ключ, открыл передо мной все двери комнат, сдающихся
в наем. И через полчаса я нежился в ванне, упиваясь теплом и чистотой.
Потом я перешел к удовольствиям нравственным. Я навестил семейство дяди
Хонни и даже преподнес тете Берте коробку конфет. Дядя уже не рисковал
давать мне советы. Гарри, сверкая вставными зубами (настоящие ему выбили
за это время), тяжко вздохнув, сказал:
- Пальмовые острова - это то, что надо!.. Доллары растут там, как на
дрожжах!..
А тетя Берта отвела меня в угол и, с опаской оглядываясь на сына,
шепнула:
- Аллэн, ты не мог бы найти Гарри хорошую работу? Бар - неподходящее
место для мальчика. Мне кажется, от него иногда пахнет вином. Ты бы
урезонил его как старший. (Бедняжка! Она до сих пор не знала, что любимый
сын ее - профессиональный гангстер!)
Затем я доставил себе удовольствие сделать доброе дело. Я устроил на
работу Джо - неистового борца за справедливость - и даже не взял за это
тридцати процентов. Правда, должность была не из лучших, но выбора не было
- у Джо в матросской книжке стояла черная печать. Он заработал ее в свое
время, добиваясь справедливости у старшего штурмана. Поэтому нельзя было
определить его в матросы, а только помощником повара - топить плиту и мыть
посуду. Но и такой работой Джо был доволен не меньше, чем я своей.
- Будем выполнять свою миссию с мужеством и достоинством, - сказал он.
- Во всяком случае, мыть благороднее, чем пачкать.
Было очень приятно чувствовать себя сытым, чистым и хорошо одетым,
спать на простынях, под крышей, а не под дождем, видеть почтение
родственников и радость Джо. Приятно было покупать, примерять, заказывать,
полноправным человеком без дрожи проходить мимо полисмена (Джо заметил,
что я стал держать голову выше). Но всего приятнее было взяться за работу.
Помню, с каким наслаждением, надев налокотники, я впервые сел за
покатый чертежный стол. Готовальня, стрекочущий арифмометр,
логарифмическая линейка, нетронутая белизна ватманской бумаги приводили
меня в умиление. А кнопки, обыкновенные чертежные кнопки с эмалированной
головкой! Я чуть не расплакался, увидев их, - ведь я не держал в руках
кнопки, наверное, восемь лет. Помню, как вписал я первую цифру в таблицу.
Помню, как отточил чертежный карандаш, жесткий, словно гвоздь, и затаив
дыхание провел на ватмане первую линию, как любовался ею - такой четкой,
ровной, решительной, безукоризненной во всех отношениях.
Мне доставляло удовольствие держать в руках справочник, читать,
рассчитывать, проверять, рисовать и стирать резинкой - просто думать,
наконец!
Нельзя сказать, чтобы моя работа требовала больших размышлений. Для
начала мне дали рассчитать балку - обыкновенную железобетонную балку для
заводского здания с восьмиметровыми пролетами. Но балка... здесь, когда
речь идет о моей специальности, я уже не могу рассказывать равнодушно.
Каждая вещь на земле имеет тяжесть, и каждая стремится упасть вниз. Это
было известно задолго до Ньютона. Так вот, по законам тяжести потолки
должны падать нам на головы. А чтобы они не упали, мы кладем их на балки.
Балка собственной прочностью побивает силу тяжести, героически принимая
на свой хребет вес перекрытия. От тяжести балка изгибается, или, говоря
технически, работает на изгиб. При изгибе верх ее сжимается, а низ
растягивается. Не всякий материал может работать так сложно, поэтому очень
долго балка определяла характер древней архитектуры.
В степях Средней Азии не было подходящего материала для балок. Древние
жители сооружали там сводчатые потолки из глины, поэтому им приходилось
строить дома с комнатами длинными и узкими, как коридор. Египтяне
применяли в качестве балок тесаные камни: чтобы поддерживать их, египтянам
приходилось превращать свои храмы в густой лес колонн.
В лесистых странах балки делались из дерева. Дерево хорошо работает на
изгиб, иначе его сломала бы первая буря. Но обычно на практике 6-8 метров
- это предел деревянной балки.
И только когда были найдены новые формы - ферма, например, и новые
материалы - металл и бетон, мы, инженеры, почувствовали себя свободными.
Только тогда мы стали строить мосты с пролетами в километр длиной и
кинозалы на двадцать тысяч зрителей...
Пока мне предстояла скромная задача, и все же я взялся за нее с
невольным трепетом. Ведь прошло восемь лет с тех пор, как я сдал последний
расчет.
Может быть, у меня отвыкли пальцы и отвыкла голова.
Помню, в детстве, когда мне было лет десять, я научился плавать. Было
это в самом конце лета. Я испробовал свое искусство раз или два. Прошел
почти целый год, и вот на следующий год в июне я с опаской вступил в воду.
Не разучился ли я за зиму? И вдруг, о радость! Барахтаясь и брызгая, я
держусь на воде! Я плыву и буду плавать всегда!..
Такая же радость охватила меня, когда я почувствовал, что балка моя
продвигается.
В свое время профессора говорили, что у меня есть чутье материала.
Чутье - это что-то отвлеченное, но я постараюсь объяснить. Вы, наверное,
не раз любовались великолепными мостами через большие реки или проливы. Вы
помните гигантские столбы у въезда на мост и огромные металлические дуги,
висящие между этими столбами? "Как красиво!" - говорили вы. Да, красиво.
Красиво потому, что рационально. Рациональная конструкция, где нет лишнего
материала, радует глаз. Металл великолепно работает на растяжение. В
висячих мостах почти все несущие части растягиваются. Мы не тратим лишнего
материала, и мост получается стройным, изящным, воздушным.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг