- Не такая уж терра инкогнита, - пожал плечами доктор. - Теория
отработана школой Кнудсена, все важные опыты поставлены Блеквудом.
Перепроверить? А это очень нужно?
- Никому не нужно, - тут же согласился директор. - Вот и предложи новое
направление. Подожди, закрой рот, не говори "нет". Сейчас я еду в отпуск,
в Гималаи, подышать качественным воздухом, через месяц вернусь и выслушаю
соображения. Даже если откажешься от темпорологии, захочешь вернуться на
старое место, все равно, соображения подготовь.
Впоследствии Гурьянов говорил, что судьбу его решил гималайский отпуск
директора. Если бы на раздумье дали три дня, Гурьянов отказался бы
решительно, поискал бы работу по своей докторской теме, по
сверхпроводникам. Но месяц он думал о темпорологии, и соображения
появились. Нащупал новое направление, составил план работ. И ему
неудержимо захотелось этот план выполнить.
Дмитрий Алексеевич Гурьянов умер не так давно. Еще живы многие его
ученики, соратники, друзья. Одного из них я спросил:
- Что было главным в характере Гурьянова?
- Главным? - переспросил мой собеседник. - Главным было умение видеть
главное. Допустим, идет обсуждение. Десяток выступающих, десятки
соображений, сомнений, советов, протестов и просто словес. Ведь каждый
смотрит со своей колокольни, рассуждает исходя из интересов своего дела.
Иной раз о пустом говорят многословно, о важном - между прочим. И так
легко вступить в спор по пустякам. Гурьянов никогда не разменивался на
мелочи, бил только в самый центр.
То же и на работе. Вот приемные часы, каждый со своим делом: у кого
идея, принципиально новый метод, а кому надо отпроситься на день, тещу на
дачу перевезти; кто просит чертежника, а кто - синхрофазотрон. У Дмитрия
Алексеевича была идеальная четкость: это решает секретарша, это - завхоз,
а это - я сам. Насчет чертежника - к заму, насчет нового метода - ко мне.
"Завтра с утра, посидим, подумаем". С утра думать любил. С утра никого к
себе не пускал, нужных сам вызывал. А посетителей принимал под вечер,
чтобы не они ему расписание диктовали.
- Что было главным? - переспросила племянница Гурьянова. - Вкус к
жизни, вот что главное. С увлечением жил, все делал с увлечением. Ел с
аппетитом, кости грыз с хрустом, спал, как убитый, спорт выбирал самый
головоломный: парашют, горные лыжи, водные лыжи. Носился по волнам так,
что дух захватывало. И танцевал, чтобы дух захватывало. Женщин любил
(племянница застыдилась). Вообще, любил людей. Самый интересный разговор
для него был о людях: кто как себя проявил, чем славен, какие недостатки?
И сразу следовал вывод: "Этого я пристрою к делу. Пригодится для...". А
годился всякий. Каждого заставлял помогать.
Иные упрекали: "У вас, Дмитрий Алексеевич, утилитарное отношение к
человеку. Не дело для людей, а люди для дела. Люди-винтики".
Он только отмахивался:
- Винтики! Сказали тоже. Сказали бы еще, что актеры - винтики сцены. Да
настоящий актер только на сцене и живет полноценно, только там горит,
талант разворачивает. Вот наш институт и есть сцена, где человек проявляет
таланты, блещет, а не чадит. А я помогаю проявить. Ищу, что может
проявиться. Подсказываю. Иной и сам не догадывается, какие у него таланты.
И знаете, нашел я...
Затем следовал вдохновенный рассказ о людях лаборатории.
Будущее куется в научных институтах, и поскольку будущее интересует
всех, ученым частенько приходится принимать журналистов, знакомить с
перспективами, чертить для профанов схемы, водить фотографов к новым
аппаратам. Но все журналисты отмечали, что Гурьянов никогда не чертил схем
и не хвалился аппаратами. Гостей он обычно выводил на хоры и начинал
рассказывать про людей, благо они тут все толпились, покуривая в
вестибюле.
- Вот обратите внимание на того человека, - говорил он, - на того,
костлявого и седого, в мешковатом костюме. Мой зам по науке. Светлая
голова, генератор идей, отвага в мыслях необыкновенная. Но отвага эта
кончается на краю письменного стола. Первый же консультант, первая же
секретарша, какая-нибудь заносчивая девчонка - для него непреодолимый
барьер. Глубоко и заслуженно верит в свои силы, верит, что способен все
придумать и все рассчитать, и столь же глубоко не верит в свои силы,
потому что никого не способен убедить. Вот и приходится нам подбирать его
идеи и бережно нести в мир.
А собеседник его, в очках, лысоватый и упитанный - из тех, кто знает,
как и что сделать, как расставить, организовать, с кем договориться.
Поручить можно что угодно: организует новую лабораторию, мастерскую, цех,
завод. Но надо поручить. Надо дать задание, и не сразу, а порционно,
поэтапно. О заводе сначала и не заикайся. "Нет-нет, что вы, не под силу,
сорвусь, оскандалюсь". Удивительное сочетание деловитости с робостью,
напора с нерешительностью. Инициативен в каждой части и никакой инициативы
в целом. Ну вот и даешь задание по частям. Вытягивает.
А тот - горбоносый и узколицый - ничего не вытягивает и не вытянет. Но
у него кругозор. Мгновенно охватывает картину, видит все недочеты... и ни
шагу вперед. Остроумие, дерзость, быстрота мысли... и скептицизм.
Разрушительный ум, не конструктивный. Ну что ж, в коллективе и скептики
полезны. Пусть развенчивает радужные надежды, пусть выпячивает слабости -
мы заранее о них подумаем, предусмотрим контрмеры.
Полная женщина с лиловатой прической - это самый надежный у нас
работник - королева точности. Становой хребет лаборатории: точность и
терпение, терпение и точность. Сто измерений, тысяча измерений, тысяча
первая проверка. Даже поторапливаем ее, говорим: "Достаточно. Переходим к
следующей теме". В исследовании трудно начать и трудно остановиться. Наша
королева точности не умеет остановиться. Не решается.
Как видите, всякие у нас находят место: вдумчивые и деловитые,
активные, неактивные, скептики, мечтатели, решительные и нерешительные...
Звонок? Да, перерыв кончился. Почему не торопятся в кабинеты? А у нас
разрешено болтать. Курить, и болтать, но думать. Только три запретных
темы: футбол, моды и секс. Мужчинам запрещено говорить о женщинах,
женщинам о мужчинах. Рекомендуется рот раскрывать для полезной информации:
"Я узнал, вычитал, высчитал, придумал, в опыте получилось...". Можно
говорить и о том, что не получилось. От неудачника тоже польза. Он
спотыкается на малейшем бугорке, первый указывает, где не идеальная гладь.
Взывает о помощи, всех заставляет думать.
- Значит, вы считаете, что главная ваша заслуга - в создании
коллектива? - обычно спрашивали журналисты.
- Ну что вы, наука всегда была коллективной. Кто создал космогонию?
Коллектив. Это общий труд Коперника - Кеплера - Галилея - Ньютона и
многих-многих, чьи имена мы забыли неблагодарно. Кто создал атомную
энергетику? Это коллективный труд Беккереля - Кюри - Резерфорда - Бора -
Гана - Ферми - Жолио - Иоффе - Курчатова - Флерова и многих других. Да,
они работали в разных странах, а мы в соседних комнатах. Расстояние ближе,
связь теснее, быстрее итог.
- А ваша роль все-таки? - настаивали журналисты.
Гурьянов запинался. Не от излишней скромности, он был не так уж
скромен. Но о себе мало думал. Не видел полезной информации в самоанализе.
- Я? Я - диспетчер, наверное. Направляю, кому на каком пути стоять,
когда трогать...
Итак, продумавши месяц, Гурьянов принес своему шефу, посвежевшему от
кондиционного гималайского кислорода, диспетчерскую схему будущей
темпорологии.
Кого, куда и на какой путь?
Куда предлагал он двигаться? К индустрии. Предлагал переходить от
пробирок к котлам, от лабораторных столов к комбинатам, от граммов и
миллимикронов к тоннам и метрам. Масштаб позволил бы переправлять в
быстрое время не пылинки и капельки, а приборы, аппаратуру, автоматы...
человека - в перспективе.
Для всего этого надо было прежде всего отказаться от скудного и
дорогостоящего бенгалия, перейти к какому-то иному, широко
распространенному в природе материалу.
Гурьянов наметил четыре пути:
1. Получить положительный заряд на термоядерных электростанциях. Ведь
плазма-то заряжена положительно.
2. Получить положительный заряд с помощью индукции от мощного
отрицательного заряда.
3. Уменьшать массу и ускорять время, сжимая тела. Это подражание
сжимающимся звездам.
4. Использовать электричество и сжатие в сочетании.
В дальнейшем к успеху привел четвертый путь, но тогда Гурьянов не знал
этого, - он предложил сразу создать четыре лаборатории. И кроме того
пятую: лабораторию возвращения. Ведь при ускорении времени энергия
выделяется, тут затраты не нужны. А на обратном пути, при замедлении
времени, энергию надо вложить. И немало - миллиарды киловатт-часов на
каждый килограмм. Откуда ее взять? Электростанции пристраивать? Или же
хранить энергию, выброшенную при ускорении времени, какой-то аккумулятор
изобрести на миллиарды киловатт-часов?
Директор слушал, покачивая головой:
- Однако размахнулся ты, братец. Тут на сто лет работы. От миллиграммов
к тоннам. Девять порядков. Целая эпоха.
- Атомщики прошли эту эпоху за семь лет, - напомнил Гурьянов. - В 1938
году открыли деление атомов урана, в 1945-м - испытали бомбу.
- Тогда война была. Вопрос жизни и смерти.
- А сейчас твердый мир. Мы богаче и щедрее. И если не станем скупиться
на науку, результат будет вот когда...
Он подвинул к шефу листочек с формулой:
n = 10*ЛД + 3
- Что обозначил буквами?
- n - годы, Л - люди, Д - деньги. Если нам дадут сто миллионов и сто
тысяч человек в год, через десять лет будет темпокамера. Плюс три - это
три года на хлопоты: убеждать, чтобы дали людей и деньги.
- Однако размахнулся ты, парень, - повторил директор. - В сущности, как
я могу решить? Л не в моем распоряжении и Д - тоже. Но тройку дать могу.
Получаешь три года на хлопоты, давай, начинай убеждать.
Остальное можно изложить в одной фразе: Гурьянов выполнил план
Гурьянова; убедил за три года, получил Л и Д и за n лет изготовил
темпокамеру.
Можно рассказать и чуть подробнее - на двух страничках. Можно и в ста
томах - материала хватит.
Действительно, около трех лет Гурьянов выступал как адвокат идеи; устно
- с пламенными речами и письменно - с пламенными статьями: убеждал мир и
Госплан, что пора браться за покорение своевольного времени.
Мир и Госплан высказывали сомнение. И винить их нельзя. Сто тысяч
человеко-лет и сто миллионов на улице не валяются.
Но все же средства поступили и люди вдохновились. И в результате через
n лет (при n, равном 13) была создана модель темпокамеры: маленькая
бутылочка, как бы флакон для духов, обвитый тончайшей золотой паутинкой
(золото - наилучший проводник и плотный металл - компактный склад массы) и
на ней совсем маленькое горлышко, тоже обвитое золотой проволочкой.
А весь показательный опыт, на который были затрачены десять миллиардов
рублей и миллион человеко-лет, свелся к тому, что бутылочка как бы
вывернулась наизнанку: сама стала в десять раз меньше, а горлышко в десять
раз больше. Потом, час спустя, ее еще раз вывернули наизнанку и вынули
положенные внутрь ручные часы. За час часы ушли на десять часов вперед.
Надо пояснить? Вы не догадались? Когда бутылочка уменьшалась в десять
раз, время в ней ускорилось. При этом выделялась масса. Массу поглощало
горлышко, раздуваясь. Потом из горлышка масса поступила обратно, бутылочка
выросла до нормального размера, время вернулось к нормальному темпу.
В сущности, модель решила все. Теперь нужны были только масштабы:
больше золота, больше энергии... но никаких новых проблем.
В других случаях переход к иному масштабу был нелегок.
В других случаях не удавалось сделать модель. Модель атомной бомбы не
взорвалась бы. Модель космической ракеты не вылетела бы в космос.
Темпокамера допускала плавную постепенность.
Бутылочка, стакан, ведро, бак... Уменьшение в полтора раза, в два, в
три, в пять, в двадцать раз...
Вслед за часами в мир высоких скоростей отправили приборы, модели
машин, пробирки с разными веществами, с бактериями, цветы, насекомых,
мышей, собак...
И вот настал день, когда Гурьянов сказал:
- Товарищи, подходит очередь человека. Продумайте требования и
подбирайте кандидатов.
10. ИСПЫТАНИЕ (АЛЕКСАНДР КУНИЦЫН)
Испытание было назначено на 12 апреля - в честь Дня космонавтики, в
память о полете Юрия Гагарина.
Примерно за месяц до срока Гурьянов приехал в зимний лагерь, где
тренировались будущие темпонавты.
Инструктор выстроил их на линейке - одиннадцать крепких румяных парней,
отрапортовал: "Группа готовится к лыжному походу с ночевкой. По списку
одиннадцать, налицо - одиннадцать. Больных нет".
Здоровые, румяные, молодые и все разные. На правом фланге долговязый
жилистый, рядом с ним богатырь - тяжеловес, косая сажень в плечах, на
левом - маленькие, подвижные, улыбчивые.
В космонавты брали сначала только летчиков. Естественно: там полет и
тут полет. Нужны были быстрые, активные, с хорошей реакцией, крепкие люди.
Для темпонавтики важнее была выносливость, привычка работать в непривычных
условиях. В группе собраны были подводники, водолазы, шахтеры, металлурги.
Подводники - малогабаритные, водолазы - могучие, сухопарые - литейщики,
жилистые - шахтеры.
Но кто из них самый надежный?
"Одиннадцать неизвестных в одном уравнении", - подумал Гурьянов.
- Разрешите продолжать подготовку? - спросил инструктор.
А день был такой веселый - март, весна света. Солнце грело щеки, уже
горячее, хотя и не способное растопить снега. И небо было голубое, и снега
ярко-голубые, исчерченные голубой лыжней, уходившей за бугор к синим
сопкам. Так манила даль, так хотелось, взмахнув палками, пуститься во весь
опор к горизонту.
- Продолжайте подготовку, - сказал Гурьянов. - Я сам поведу их, без
вас. Где намечена ночевка?
И, повернувшись, услышал, как курчавый левофланговый говорил:
- Ребята, передайте по цепочке; не нажимать чересчур. Не надо обгонять,
старик обидится.
Он не подозревал, что их поведет мастер спорта.
И Гурьянов "выдал темп". Палки так и мелькали, лыжи славно стучали по
лыжне. И день был безветренный, а лицо обжигало. Лыжники сами мчались как
ветер. Одиннадцать сразу растянулись по лыжне. Только долговязые не
отставали, да еще маленький кучерявый подводник. А грузные вскоре
оказались в хвосте, на всех поворотах сбивались, проваливались в снег.
Впрочем, Гурьянов знал, что в конце концов молодость возьмет свое.
Мастерство мастерством, а сердце уже не то, что у двадцатилетних. Было бы
сердце прежнее, сам себя послал бы на испытание. И он повел команду к
оврагам. Там надо было нырять между стволов. Умение решало, а не сила.
И переоценил ведомых. Вошел в азарт, выбрал слишком трудную трассу.
Конечно, все кинулись вслед, спеша, опасаясь отстать. И тут послышался
треск: самый грузный сломал лыжу. С другим было хуже - ударился плечом.
Пришлось отправить обоих на базу.
Девять неизвестных остались в уравнении.
Гурьянов гонял их весь день, пока солнце не повисло на колючих сопках,
гольцы стали палевыми, а долины наполнились сумрачной дымкой. Тут он
воткнул палки в сугроб, отер пот и сказал:
- Костер, палатки и все прочее. Здесь ночуем. Здорово устали?
Конечно, устали все, хотя никто не признался. У всех ввалились глаза,
посерели лица. Свежее других выглядели долговязый горновой и маленький
подводник. Гурьянов мысленно поставил им плюс.
Оказалось, кроме того, что подводник - всеми признанный командир (он и
был офицером раньше). Тут же он распорядился; кому палатки ставить, кому
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг