получил потомок запорожских казаков.
Только одного соперника признавал Мовчан на стройке... и каждый день,
как только заканчивалась смена, он брался за телефонную трубку:
- Станция, алле! Дайте мне Степу. Это ты, Степан? Как дела у вас в
Пекле? Сто двадцать два процента? Ах ты чертяка! А ты не брешешь, часом? А
у нас сто двадцать семь. Да-да! Думал меня обогнать? Мало каши ел! Тебе
еще учиться и учиться!
Мовчан побывал в лавопроводе вскоре после прорыва газов. Под землей шла
обычная работа. В сыром и жарком пару тускло мерцали электрические лампы,
суетились рабочие в мокрых костюмах, что-то грохотало, клокотало, шипело,
журчало... Мовчан провел там полчаса, а после этого отвел Ковалева в
сторонку и сказал ему с возмущением:
- Слушай, Степан, зачем ты терпишь? Подавай заявление "по причине
плохого здоровья" и прочее. Я сам пойду к Михаилу Прокофьевичу. Я своих
учеников в беде не оставляю. Доброму человеку не место в этом пекле.
Переведем тебя на Примус. У нас там воздух чистый...
Ковалев вежливо отказался. "Не всем же на вольном воздухе, кому-нибудь
надо и в пекле", - сказал он. А через два дня жители Примуса получили от
него письменный вызов на соревнование.
Мовчан был задет.
- Ах ты дерзкий мальчишка! - воскликнул он. - Что задумал? Тягаться с
Мовчаном? Я бакинских мастеров ученик, а ты кто? Машинист без году неделя!
К концу первой недели Примус дал сто тринадцать процентов плана,
лавопровод - сто один процент. Мовчан ходил гордый и повторял несколько
раз на дню:
- Конечно! Куда Степану! Что такое Степан? Доходяга, зубрила!
Однако в душе Мовчан все-таки был встревожен и следующие дни
внимательно следил за своими "хлопцами", напоминая им то и дело:
- Смотрите у меня, орлы, не опозорьте Примус! Степан, он тоже не
дремлет.
Степан действительно не дремал. Он явился в больницу к Котову с
предложением:
- А что, если нам поставить коробку скоростей? Тогда на легком грунте
скорость можно прибавить, на тяжелом снизить. Давайте попробуем. Не выйдет
- переделаем по-старому.
С коробкой скоростей "вышло". И, на удивление Примусу, Ковалев в
следующую неделю дал сто двадцать шесть процентов. Правда, и Мовчан не
ударил в грязь лицом - показал сто двадцать девять.
В штабе строительства на стене появился график, отображающий борьбу
Примуса и Пекла. Бригада Мовчана была изображена синей линией, под цвет
неба, бригада Ковалева - красной, как остывающая лава. Каждый вечер,
получив суточную сводку, секретарша начальника приставляла к стене
табуретку и красно-синим карандашом удлиняла ломаные линии,
символизирующие борьбу, поиски, открытия и споры двух бригад.
В первые дни синяя линия уверенно шла поверху. В это время ковалевцы с
трудом осваивали новый метод, а мовчановцы работали точно по графику. Но
потом красная линия стала подниматься все круче и круче, почти сравнялась
с синей. Синяя метнулась вверх - обеспокоенный Мовчан увеличил скорость
бурения. Но этот скачок не был продуман и подготовлен. Дело кончилось
аварией, пришлось вытаскивать бур на поверхность, чинить, спускать заново.
Это неудачное приключение отразилось на графике плоской площадкой - так
изображался простой. Красная линия прикоснулась к синей, но все же опять
отстала. Ковалевцев замучила температура. Целую неделю Мовчан ликовал и
каждый вечер повторял по телефону одну и ту же шутку насчет крыловской
лягушки, которая пыталась сравняться с волом и лопнула. Но однажды Мовчан
услышал, что у Ковалева рекорд - двадцать четыре метра в смену, сто
пятьдесят процентов плана. Он не поверил своим ушам. А Ковалев сделал
очень простую вещь: он вдвое удлинил зубья и продвигался вперед теперь не
по двадцать, а по сорок сантиметров.
С той поры красная линия уверенно пошла вверх, поравнялась с синей и
обогнала ее. Мовчан места себе не находил, пробовал новые методы и
отвергал их. Синюю линию лихорадило, она давала скачки и срывалась, а
красная устремлялась все выше и выше, догнать Ковалева было уже
невозможно. Мовчан после своей смены не уходил из диспетчерской, давал
указания, поправлял ошибки. Сам он бурил прекрасно и в удачные дни не
отставал от Ковалева, но сменщики его были слабее и не работали лучше,
когда Мовчан стоял у них над душой, кричал, высмеивал, вырывал рычаги из
рук. В сущности, он был неважным учителем, больше полагался на способности
и чутье, а если ученикам не хватало чутья, помочь не умел.
Только через две недели, перестроив бурение по советам Кашина,
мовчановцы начали догонять Пекло... Но тут вмешались непредвиденные
силы... И Мовчану, и Ковалеву, и многим другим пришлось остановить свои
машины. Вулканстрой прекратил работу.
"По сведениям Центральной службы подземной погоды обстановка под
территорией Советского Союза устойчивая. В Армении возможны толчки силою
до 3 баллов. Подземные напряжения возрастают в северо-западном углу Тихого
океана. В следующем месяце ожидается землетрясение в районе Камчатки и
прилегающих островов. Сила и сроки его уточняются.
Зам. нач. Службы подземной погоды А.Грибов".
Это сообщение было напечатано на четвертой странице всех центральных
газет. Конечно, его прочли старики-пенсионеры, прочли и покачали головой:
"Ай да ученые, до чего додумались - о землетрясениях сообщают, как о
каком-нибудь собрании! Назначено, дескать, на завтра". И школьники,
активные члены географических кружков, вырезали это сообщение, чтобы
наклеить его в очередной бюллетень рядом с заметкой о дереве баньян,
занимающем площадь в полгектара. Но люди среднего возраста, занятые
службой, не обратили внимания на заметку. Гораздо больше их интересовала
наземная погода - от нее зависела своевременная уборка хлебов и воскресная
поездка за город.
Однако был в Москве человек, которого взволновало короткое сообщение.
Это был делегат партийной конференции Иван Гаврилович Яковлев. "Вот как,
землетрясение! - подумал он. - А когда я уезжал из Петропавловска, ничего
не было известно. Какой это А.Грибов? Наверно, наш, камчатский. Надо будет
съездить к нему, разузнать подробнее. Вечернее заседание в шесть вечера.
Пожалуй, я успею..."
Предсказание землетрясений! Самое слово "предсказание" кажется каким-то
таинственным. Подумать только, что в трезвой, деловой Москве среди
слесарей, шоферов, бухгалтеров, ткачих, артистов, физиков, инженеров есть
еще и предсказатели! Эти загадочные люди, как и все другие, едут в метро
на работу, чтобы от девяти до пяти, с перерывом на обед, предсказывать
будущие бедствия.
Узнав адрес в киоске справочного бюро, Яковлев без труда разыскал на
улице Павлика Морозова трехэтажное здание со стеклянными стенами. Он
показал вахтеру свой делегатский билет и спросил, как найти Грибова.
- На второй этаж, пожалуйста, на антресоли, - сказал вахтер. - Только
сейчас обеденный перерыв.
На втором этаже Яковлев попал в широкий коридор, где на дверях висели
будничные таблички: "Бухгалтерия", "Отдел кадров", "АХО". В конце коридора
был буфет, оттуда разносился запах пирожков и солянки. На стене висели
приказы, отпечатанные на папиросной бумаге, и объявления. Пришли три
девушки, прикрепили кнопками ярко раскрашенную стенгазету "За точные
предсказания!" и вслух начали читать последний отдел "Кому что снится".
Алешину - что он предсказал небывалое землетрясение в районе Зоопарка.
Балабановой - что она чемпион по всем видам спорта.
Грибову - что у дальневосточной группы документация лучше, чем у
балтийцев.
- Досталось Грибову, - заметил Яковлев.
И одна из девушек возразила с обидой:
- Нашли кого ставить нам в пример - балтийцев! У них все спокойно.
Сделали документацию, положили в архив, проверяй раз в полгода. А у нас
каждый месяц подвижки и все прежние цифры насмарку.
Звонок оповестил о конце перерыва. Захлопали двери, и коридор опустел.
Яковлев увидел узкую лестницу, поднялся по ней и вышел на антресоли.
Узенький балкончик окружал громадный светлый зал, где стояло множество
столов.
Вся комната была наполнена деловым шумом. Шуршали листы, стрекотали
аппараты, раздавались выкрики: "Кому Камчатку? Кому Закавказье?", "Сюда,
сюда!", "Девочки, кто взял мои карандаши?", "Товарищ начальник, можно вас
на минутку?"
Яковлев любил разбираться в незнакомых делах. Он задержался на
антресолях, с интересом наблюдая деловую суету.
Работа начиналась, очевидно, там, где стрекотали телеграфные аппараты.
Невидимые руки выдавали из окошечка клубки телеграфных лент, напоминающих
праздничный серпантин. Лента попадала на конвейер. Машина резала ее,
наклеивала на аккуратные бланки. Бланки проваливались в другую машину,
похожую на шкаф с белыми дверцами. А из нее выскакивали стопки
продырявленных карточек. Сотрудники сортировали их и передавали по рядам.
- Иван Гаврилович, ты ли это? Здравствуй, здравствуй! - Грибов
сдержанно улыбнулся и дважды пожал руку гостю. В этом выразилась его
особенная радость.
- Вот, гляжу на вашу работу. Настоящий цех, - сказал Яковлев.
- Да, это самый большой отдел - отдел обработки.
- А там в углу телеграф?
- Даже радиостанция. На нас работают больше трехсот глубинометрических
станций во всех концах нашей страны и в странах народной демократии. Ведь
землетрясения не считаются с государственными границами. Центр может быть
в Румынии, а отзовется на Украине. Эти станции присылают нам шифрованные
сообщения. Номер станции, местоположение, место съемки, глубина - все
обозначено цифрами. А вот расшифровочная машина, наша гордость. Она сама
читает и наносит данные на карточки.
- А зачем дырочки?
- Для машины дырки удобнее цифр. Мы складываем карточки по станциям,
так они хранятся в архиве. Допустим, нужно выбрать самые глубокие
землетрясения по всем станциям. На это есть специальная сортировочная
машина. Она просматривает сто тысяч карточек в час и по дырочкам отбирает
нужные. Как видишь, и девушки наши привыкли к карточкам - смотрят на свет
и переносят все данные на печатные бланки. Самое важное - цифры подземного
давления. Их расставляют на картах каждую на свое место и потом проводят
линии равного давления - изобары, наподобие топографических горизонталей.
И тут уже для опытного глаза сразу видна обстановка. Если изобары идут
плавно и параллельно земной поверхности, значит, все в порядке. А если
изобары искривляются и сгущаются - это уже опасное место, по-нашему
"очаг". Сейчас его берут на заметку, дают ему номер и на карте красят
цветным карандашом. Чертежницы так и говорят у нас: "появился цвет". Это
значит - опасность налицо. Когда появляется цвет, мы уже настороже. Сейчас
же на все станции, близкие к очагу, идет приказ: сообщать сведения каждые
сутки.
- Понятно, - сказал Яковлев. - Где закрашено, там будет землетрясение.
- Не совсем так, - поправил Грибов. - Не все очаги опасны, попадаются
ленивые, неподвижные, где обстановка не меняется веками. А бывает очаг
живой, где идет процесс, давление все возрастает. Тут уже начинается
сопротивление материалов. Ведь земная кора - это камни. При большом
давлении камни не выдерживают, дробятся: Мы сейчас же высчитываем, каково
разрушающее давление, и смотрим, близко ли оно. Чем ближе, тем ярче
красится очаг: сначала желтым цветом, затем зеленым, синим, черным и,
наконец, красным. Когда появилось красное, пора давать тревогу. Значит,
камни на пределе прочности и вот-вот разрушатся. А когда они разрушатся,
равновесие будет потеряно. Массивный кусок земной коры, или
по-геологически "плита", съедет вниз. Бывает и наоборот - плиту выпрет
наверх. Тут и происходит землетрясение. Самое трудное - это угадать
момент. Каждый очаг живет по-своему. Иной раз на карте все сплошь красное,
а потом напряжение перераспределилось, и, глядишь, красное чернеет, черное
синеет и все рассосалось, как бы выздоровела земля. Или так еще: садится
плита, напряжение в одном углу все нарастает, а срывается другой угол,
противоположный. Тут стандарта никакого нет.
- Я вижу красное и черное, - сказал Яковлев, указывая вниз, на
ближайший стол, за которым работал старичок небольшого роста, с седым
ежиком и острой бородкой.
- Это как раз мой помощник, руководитель дальневосточной группы. Что
получается у вас, товарищ Карпович?
Держа развернутую карту в обеих руках, старик поднялся на антресоли.
- Вот посмотрите, Александр Григорьевич, все идет, как вы говорили.
Массив садится, жмет на юго-западный угол. По-видимому, здесь и будет
самый центр землетрясения, южнее острова Таналашка.
- Съемку надо делать четыре раза в сутки. Заготовьте приказ всем
камчатским станциям.
- Приказ я заготовил. Да все не то, Александр Григорьевич, сбоку
снимаем. Вот если бы на Таналашке сидел глубинометрист...
- Вы же сами знаете, это остров чужой.
- А не попробовать ли по дипломатическим каналам, Александр
Григорьевич? Дело-то серьезное. Напишем: так и так, дескать, общая
угроза... Неужели не пустят двух человек, только двух - глубинометриста и
радиста?
- Да ведь пробовали мы, товарищ Карпович. Опять начнется волокита с
визами, стоит ли допускать, куда допускать, кого допускать. Нет уж, будем
надеяться только на плавучие базы. Есть у нас суда "Аян" и "Алдан". Пусть
выходят в море, разработайте для них программу. А карту несите в зал
заседаний. Через полчаса обсуждение. Будем уточнять дату.
Яковлев остался на обсуждение. Ему захотелось знать, что будут
возражать Грибову другие специалисты.
Основной доклад делал Грибов. Начал он с общих вопросов, может быть,
потому, что в зале сидели не только работники института, но и Яковлев и
другие посетители.
- Мы собрались, - сказал Грибов, - для того, чтобы уточнить сроки
предстоящего землетрясения в северо-западном углу Тихого океана. Окраины
этого океана - постоянный очаг беспокойства, или, как говорят в нашем
учреждении, "вековое цветное пятно". Здесь проходит граница между двумя
разнородными массивами земной коры - океанским дном и материковыми
глыбами. Граница эта наклонная, материки наползают на дно, подминают его
под себя, или же дно ползет под материк, приподнимает его. Движения эти
прерывисты, проходят в постоянной борьбе давления и прочности. Пока
давление слабее прочности, земная кора неподвижна. Но как только давление,
нарастая, превосходит предел прочности, происходят поломка, сдвиг и
встряска, которую мы именуем землетрясением. Под беспокойным Тихим океаном
обстановка меняется все время. Сейчас мы знаем около тридцати красных и
черных пятен - все это возможные землетрясения ближайших лет.
На этот раз речь идет о северо-западной островной дуге. Давление здесь
направлено на юг, дуга ползет в океан, напирая на плиты океанского дна. И
дуга и плиты - это каменные массивы. Камень ползет на камень, камень
крошит камень. Естественно, каменные поверхности шероховатые, природа не
полировала их. На каменных массивах выступы; где выступы, там давление
сильнее всего, именно там и происходят разрушения. Мы насчитываем сейчас
четырнадцать основных выступов на островной дуге. Разрушения будут или в
них, или против них. Итак, имеется четырнадцать возможных центров
землетрясения. По нашим измерениям наибольшую опасность представляет
выступ номер шесть - Таналашкинский, где напряжения ближе всего подошли к
пределу прочности. Очаг находится на глубине ста двадцати километров.
Наблюдения за последний месяц показывают...
Грибов начал называть цифры, водя указкой по таблицам, и Яковлев уже не
мог следить за каждым словом: для этого надо было знать методы расчета. Но
общий ход рассуждений казался ему убедительным. Найдено слабое место, оно
будет разрушено в первую очередь, напряжение возрастает по такому-то
закону, предел прочности такой-то, пройден будет такого-то числа.
"Однако посмотрим, что скажут другие", - подумал Яковлев.
И другие нашли что сказать. Математика сделала свое дело, на сцену
вышел теперь человек - предсказатель, мастер, который должен был взвесить
голые цифры и сделать вывод. А вывод давался нелегко, несмотря на все
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг