устремляется в голубой простор. Острые крылья режут плотный воздух,
встречный ветер хлещет ее... а на опустевшем поле стоит унылый человек,
тоскливым взглядом провожая серебряную точку. Нет уж! Чем жить так,
томясь, завидуя, тоскуя и каждый день видя недостижимое, лучше порвать
сразу, не мучить себя. Нет, нет, на аэродром он не пойдет!
Врач проводил Ковалева до дверей, пожал ему руку, похлопал по плечу,
пригласил зайти через несколько месяцев. А Ковалев чувствовал, будто его
вышвырнули на улицу пинком. Дневной свет показался ему тусклым и серым.
Прохожие раздражали его. Спешат? Конечно, они имеют право спешить, у
каждого есть место и дело. Только он один может не торопиться. Начинающий
пенсионер!.. Говорят - заслужил покой. Выбросили, сдали в утиль! Сами
радуются, смотрят на ледоход. А что хорошего? Бестолочь... Бегут по реке
льдины, суетятся, толкаются, торопятся. Куда? Все равно добегут до Коломны
или до Рязани и там растают.
А в памяти назойливо повторялась одна и та же строчка из слышанного
когда-то стихотворения:
"Жить, говорит, будешь. Петь - никогда".
"Ну что ж! - сказал Ковалев сам себе. - Если петь не придется, жить
все-таки нужно".
Он вынул записную книжку, раскрыл ее на страничке, где были записаны
поручения, и поставил галочку возле слов; "Зайти к Грибову в Гипровулкан".
В небольшом кабинете Грибова было тихо, чисто и пустовато. На широком
письменном столе не лежало ни одной папки. В шкафу за стеклом виднелись
пустые полки.
- Здесь нам никто не помешает. Рассказывай, - сказал Грибов.
- Да я, собственно, не для разговоров пришел. Письмо просили передать,
- угрюмо ответил Ковалев.
Грибов положил конверт на стол, собираясь прочесть после, но, взглянув
на почерк, не утерпел и тут же разорвал конверт. На лице его появилась
сдержанная улыбка, потом выражение досады, брови сдвинулись, на лбу
показались морщины.
- Ну зачем она мудрит? - воскликнул Грибов с неудовольствием. - Степа,
у меня просьба; Тася тебя уважает. Скажи ей, довольно откладывать! Я уже
не так молод, мне пошел четвертый десяток. Мы ждали, чтобы Тася кончила
техникум, теперь надо ждать, чтобы она построила электростанцию.
- А почему ты убеждаешь меня? Приедешь на Камчатку, поговори с Тасей
откровенно.
- В том-то и дело, что я не поеду на Камчатку. Я решил уйти из
Гипровулкана.
- Почему? Ты не хочешь довести дело до конца? Ведь замысел твой.
Грибов задумчиво барабанил пальцами по стеклу.
- Замысел мой, и все-таки я ухожу, - твердо сказал он. - Я сам не сразу
понял это. В наши дни всякое дело передается по эстафете. Только художник
задумывает картину и сам же пишет ее. В производстве так не бывает. Я
геолог и был очень нужен, пока шли изыскания, а сейчас работа пошла
строительная. В Гипровулкане инженеры спорят - применять ли шахтный бур
или проходческий комбайн, где строить бетонный завод, откуда везти трубы.
А я сижу рядом с ними и поддакиваю. Конечно, я автор замысла, меня
уважают, со мной считаются, спрашивают мое мнение. Но я молчу. У меня нет
своего мнения о комбайне и бетонных заводах. Теперь меня спрашивают все
реже. Я не обижаюсь. Конечно, я могу изучить инженерное дело. Но если я -
квалифицированный геолог, зачем мне переучиваться на строителя? Прав я или
нет?
- Безусловно, - хрипло ответил Ковалев.
- И вот недавно, - продолжал Грибов, - меня пригласил к себе профессор
Дмитриевский. Ему поручено сейчас большое дело - служба подземной погоды.
Ее задача - предсказывать подземные катастрофы: извержения и
землетрясения. Дело необычное, сложное, нужное и ответственное.
Дмитриевский зовет меня к себе заместителем. Я подумал... и согласился.
Зачем я буду консультантом при своем собственном проекте? Я геолог, мне
следует работать в геологии. Каждый должен быть на своем месте. Правда,
Степан?
- "На своем месте"! - с горечью воскликнул Ковалев. - Выбираешь!
Привередничаешь! А если у человека нет своего места? Если тебя в загривок,
с лестницы пинками, что выбирать тогда?
Возможно, прежний Грибов промолчал бы, пожав плечами, но теперешний
научился прислушиваться к людям.
- С медициной неладно? - догадался он.
- Наотрез. Окончательно.
- Пошлют на лечение?
- Да нет, дело безнадежное. Молодость не вернешь. Я оттягивал как
мог...
- Степа, может быть, надо помочь? Как у тебя материально? Поговорим как
мужчины, не стесняясь.
- Не беспокойся, в помощи не нуждаюсь. Обо мне позаботится государство.
Думаю о другом. Есть голова, есть руки... на что их употребить?
- Но тебя с удовольствием возьмут на любой аэродром. Ты же мастер на
все руки - и летчик и механик.
Перед Ковалевым снова возникло видение серебристой стрелы, утопающей в
небесной синеве. Он почувствовал тоску и томление.
- Нет, я уже решил, поищу другое пристанище...
- Послушай, - сказал Грибов после некоторого раздумья. - Сейчас в
Москве Кашин. Он начальник Вулканстроя. Там организуется учебный комбинат.
Может быть, ты выберешь себе по вкусу краткосрочные курсы? Если хочешь, я
поговорю с Кашиным... или сам поговори, ты же знаешь его... Подумай.
Торопиться тебе некуда. Но ты говорил когда-то, что хотел бы видеть
законченную электростанцию на Горелой сопке.
- Спасибо, я подумаю, - сухо сказал Ковалев и встал, чтобы проститься.
"Жить, говорит, будешь, петь - никогда".
Не было песни в душе Ковалева, и все казалось ему не так.
На каждой лекции он вспоминал летную школу. Тогда тоже была черная
классная доска, мел и тетради... Но в тетради заносились силуэты
самолетов, топографические знаки, записи про тягу, сопротивление воздуха,
антициклоны. А теперь что?
"Бурение производится:
1. Для изучения грунтов и горных пород при возведении зданий, мостов,
гидротехнических сооружений и при поисках полезных ископаемых.
2. Для добычи полезных ископаемых, чаще всего нефти, газа, воды,
соляных растворов, минеральных вод.
3. В горном деле для вентиляции, водоотлива, прокладки трубопроводов и
кабелей.
4. Для взрывных работ..."
Слов нет, и вентиляция и полезные ископаемые нужны и полезны. А
все-таки с полетами им не сравняться...
Но пусть предмет не нравится. В каждом учебнике есть скучные главы, все
равно к экзамену их перечитываешь. Если пришел на курсы, надо учиться. И
Ковалева раздражали соученики помоложе, которые по вечерам, вместо того
чтобы переписывать конспекты, тратили время на волейбол, кино или танцы.
- У нас насчет дисциплины крепче было, - укорял их Ковалев. - После
обеда на занятия строем ходили и с песней... Называлось - часы
самоподготовки. Бывало приведет старшина в класс: "Садись! За посторонние
разговоры - два наряда вне очереди". Порядок!
Но пусть товарищи проявляют легкомыслие. Станут старше - остепенятся.
Солидный человек может заниматься в одиночку, лишь бы педагоги были
хороши. Против лекторов Ковалев ничего не имеет. Люди ученые, со знаниями.
А вот практику ведет буровой мастер Мовчан, долговязый, длиннорукий,
длинноносый, весельчак, балагур. Он горбится, размахивает руками,
улыбается. Старшина летной школы сказал бы: "Внешний вид у него
отсутствует". Может быть, мастер он и знающий, а дисциплины никакой...
Пол-урока тратит на примеры, рассуждения, случаи из жизни. Вчера объяснял
буровой станок и вдруг говорит:
- Что же мы проходим, хлопцы? Думаете, шкивы, болты, штанги, одним
словом, металлический лом - это и есть машина? Нет. Если вдуматься - перед
вами богатырский меч. Вот в сказках рассказывают: садится богатырь на коня
и наскакивает на девятиглавого змия. Конечно, с мечом на змия страшновато.
А если в танке да с огнеметом, пшик будет от того змия. За что я люблю
машину? В руки она силу дает. Выхожу я, Мовчан, против вулкана один на
один, а вместо меча у меня буровой станок. Страшно? Ничуть. Опасно и
весело.
"Болтовня это все!" - думает Ковалев и говорит:
- Разрешите вопрос: а из каких частей состоит станок?
Но пусть даже учитель не по душе. Заниматься можно и по учебникам.
Прочел, повторил - и свободен. Можно отдохнуть, погулять. Однако Ковалева
не тянет на улицу. Ему кажется, что воздух теперь не тот. Куда ни кинешь
взгляд, всюду первобытный хаос, развороченная земля, пни, строительный
мусор. Конечно, это временно. Сейчас на Вулканстрое переходный период.
Леса уже нет, сада еще нет. Но Ковалев не умеет видеть будущие яблони в
комьях глины. Глядя на перевернутую землю, он морщится, глядя на
утраченное небо, тоскливо вздыхает.
Трудно человеку без песни!
- Послушайте, хлопцы, что я вам расскажу. Был в Ишимбаеве такой случай.
На глубине две тысячи семьсот метров сломался бур... Понимаете, что это
значит - на этакой глубине авария? И не залезешь туда, и рукой не
ухватишь, и глазом не видно. В общем, растерялся народ. Присылают за мной
машину: "Посоветуйте, как быть, Григорий Онисимович..."
У Мовчана были свои недостатки. Пожалуй, он слишком много говорил о
себе. Но работать он умел. Приятно было посмотреть, как он управлял
буровой установкой, одним взглядом окидывал все приборы, пробегал пальцами
по рубильникам и кнопкам, словно опытный пианист. Мовчан знал на слух,
хорошо ли работают у него моторы, по шуму, лязгу, грохоту понимал, как
идет бурение. И бур у него входил в породу, словно нагретый нож в масло.
Глядя на Мовчана, казалось, нет ничего проще, чем управлять буровой
установкой. Шуточное дело! Игра, забава, песня...
- А ну-ка, Степан, попробуй ты.
На том же месте Ковалев. И песни нет, начинается тяжкий труд. Грохот
механизмов ничего не говорит, он становится просто грохотом, бестолковым и
утомительным. Приборов гораздо меньше, чем в кабине вертолета, но
почему-то Ковалев упускает из виду то один, то другой.
- Опять прозевал! - кричит Мовчан. - Эх ты, голова с кепкой! Привык к
привольной жизни на небе!
Ковалев стискивает зубы. На небе не привольная жизнь. Попробовал бы
Мовчан этой привольной жизни! Но Ковалев проштрафился на земной работе,
против этого не поспоришь.
- Вы не кричите, объясните толком, - хмуро говорит он.
- Да я же объяснял сто раз! Нет у тебя, Степан, подземного чутья.
- Не верю я в чутье, - твердит Ковалев.
- Нет, чутье есть! У кого вкус к работе, у того и чутье. Как ты идешь к
станку? Хмурый, кислый, словно тебе жить надоело. Думаешь, на пятерку
ответил - и достаточно. Пятерка - это сто процентов плана, а люди шестьсот
дают, находят новое, умом раскидывают... Должно быть, душа у них к делу
лежит. Для них работа - праздник. Ты пойми: то, что в учебнике есть, я
тебе растолкую, но бурение учебником не кончается, оно особого чутья
требует - подземного.
Можно ли слушать спокойно такие слова? Если чутье - это любовь к делу,
мастерство, вдохновение, было у Ковалева чутье, не подземное - воздушное.
Небо он любил, понимал, чувствовал. Для буровых скважин нет у него ни
любви, ни вдохновения. Он еще не стар, может работать честно, и вот с
первых шагов ему говорят, что честности мало, нужно еще чутье. Что
отвечать? Не сознаваться же, что он старается, а радости в работе не
видит!
И Ковалев спешил спрятаться в скорлупу.
- О чутье в уставе ничего не написано, - говорил он. - Есть люди
разные. Одни головой думают, другие - печенкой. Я из первых... Когда мне
словами объясняют, я понимаю, а насчет чутья, нюха, сознаюсь, не мастак. Я
человек, а не легавая собака.
Замысел покорения вулкана был очень прост: пробурить гору до внутренней
пещеры, лаву выпускать вниз и Там использовать, газы отвести вверх и тоже
использовать. Чертежницы Гипровулкана много раз изображали этот замысел на
ватманской бумаге, проводя тонкие пунктиры от подножия и от вершины
вулкана к его центру. У чертежниц это получалось изящно и легко: острым
рейсфедером они за две минуты пробивали вулкан насквозь.
Но вот пришла пора воплощения. В газетах, на заводах, в конторах
зазвучало новое слово - Вулканстрой. Плановики отпускали средства, заводы
отгружали, пароходы везли на Вулканстрой бетономешалки, запасные части,
рельсы, провода, контейнеры, ящики, тюки, бочки... Потянулись на Камчатку
умелые люди - машинисты, электрики, бетонщики, каменщики, плотники,
арматурщики, монтажники, шоферы... И повара, чтобы кормить эту армию, и
парикмахеры, чтобы стричь ее, и портные, чтобы шить одежду, и
киномеханики, и учителя. Ни чертежницы, ни инженеры, ни даже Грибов не
представляли себе, сколько хлопот будет из-за каждой черточки пунктира.
Пожалуй, только один человек видел все заранее - инженер Кашин, некогда
выстроивший вулканическую станцию в уме, а теперь строивший ее на
местности в натуральную величину.
Лава пойдет вниз, а пар наверх. Пунктир, обозначающий паропровод, -
только одна из деталей на схеме реконструкции вулкана. Точнее сказать, это
двенадцать деталей, так как в Гипровулкане уже давно решили соорудить не
один паропровод, а двенадцать, как бы разделить силу вулкана на двенадцать
частей. Так надежнее и безопаснее.
Итак, следовало пробурить двенадцать скважин, а для этого забросить на
вулкан двенадцать буровых вышек со станками, обеспечить их горючим,
запасными деталями, инструментами, послать двенадцать буровых бригад,
поставить для людей сборные домики, выдать теплые полушубки, валенки и
продукты на завтрак, обед и ужин. Обо всем этом должен был подумать Кашин,
великий мастер заглядывать в будущее.
Печатное истолкование пунктира выглядело так:
ПРИКАЗ по Управлению Вулканстроя.
С 1 июля с.г. приступить к бурению паропроводов на северном склоне
сопки Горелой на отметке 4410. Для выполнения этой работы создать высотную
группу.
1. Начальником высотной группы строительства назначаю инженера Мурашова
Д.А., старшим буровым мастером Мовчана Г.О.
2. Тов. Мурашову с 20 июня с.г. начать переброску людей и механизмов на
отметку 4410.
3. Начальнику транспортного отдела обеспечить колонну автомашинами и
тракторами.
4. Начальнику технического снабжения обеспечить колонну оборудованием,
буровыми и строительными механизмами, запасными частями, строительными и
горюче-смазочными материалами.
5. Начальнику столовой N_3 выделить повара для походной кухни и выдать
ему продукты на 10 суток для трехразового усиленного питания всей высотной
группы.
Управляющий трестом Вулканстрой - М.Кашин.
Машинистки размножили приказ, прикололи его кнопками на доске
объявлений в конторе. И сразу десятки людей пришли в движение: счетоводы
начали выписывать продукты и детали, кладовщики открыли склады, шоферы
заправили машины горючим, подали на погрузку. И вот по склонам Горелой
сопки, пыхтя, пыля, лязгая гусеницами, обрушивая потоки щебня, буксуя,
подтягивая друг друга на канате, поползли тракторные колонны с грузом для
высотной группы.
- Эй, ребята, сюда ко мне!
- Завяз, что ли?
- А ну-ка, нажмите. Все как один. Разом... взяли!
Тракторы уже были на середине склона, а в кабинете Кашина не переставал
звонить охрипший телефон:
- Михаил Прокофьевич, поддержите! Почему нам выдают БУ (бывшее в
употреблении)?.. У нас же ответственное задание! Запорем скважину,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг