программу". За это время грозная опасность придвинулась вплотную. На
экране появилось смутное облако. Оно росло, различалось все лучше - это
означало, что машина приближается к нему. Вот оно уже совсем рядом,
половина экрана затянута паром.
Нет, приказ дошел все-таки, машина повернула. Туман переместился на
боковой экран. Ковыляя по буграм застывшей лавы прежних извержений, машина
начала спускаться с опасной горы. Путь впереди был свободен. Лава
двигалась где-то правее.
Но почему же все-таки и на переднем экране появился туман?
Как понять - обгоняет лава, что ли? Хорошо, если она не забежит вперед,
не перережет дорогу.
А это что? Впереди тьма, ничего не видно. Цифры глубин стремительно
растут.
Очевидно, прыжок с трамплина. Минута, другая. Вот так круча, целое
ущелье! И такое отвесное! Интересно, что там внизу? Не придется ли машине
всплывать обратно? Какая-то муть поднимается снизу. Или это пар? Неужели
машина угодила в побочный кратер?
Туман все гуще, проносятся громадные пузыри. Яркая вспышка и...
По всем экранам бегут косые светлые линии, так хорошо знакомые каждому
телезрителю. Приемник работает... но изображения нет.
Механики даже не стали проверять аппаратуру. Всем было ясно, что
катастрофа произошла внизу, на склоне подводного вулкана.
25
Туман стоял над океаном, неизменный курильский туман. И грозные валы,
выплывающие из мглы, казались еще страшнее - безмолвные тени волн,
призраки опасности.
Катер вспарывал валы острым носом, нырял в кипящую пену, соленые
струйки текли по брезентовым плащам, по капюшонам, по лицам.
Мы спешили на плавучую базу, лелея слабую надежду найти машину
ультразвуковым локатором, поднять со дна хотя бы остов. Все были здесь, в
тесной каютке: Ходоров, механики, наблюдатели - все, кто с восхищением
следили за путешествием машины, от первого ее шага до последнего
трагического прыжка.
Люди по-разному переживают неудачу. Казакова, например, вздыхала и
сетовала:
- Ах, какое стечение обстоятельств! Ах, какая жалость! Если бы
повернули на пять минуть раньше... если бы скомандовали на восток, а не на
юго-восток...
Бледный Сысоев (его мучила морская болезнь) настойчиво искал виноватого.
- Когда люди очертя голову лезут на рожон - беды не миновать, - твердил
он.
- Вместо того чтобы изучать шаг за шагом, спешили, как на пожар.
- Задним умом все крепки, - сказал я ему. - На самом деле экспедиция
подготовлена хорошо. Машина может выполнять работы в любой части океана.
Наше задание привело ее к действующему вулкану, но это же редкая
случайность.
Почему-то Ходоров счел мои слова за попытку оправдаться.
- Я не виню вас, - сказал он усталым голосом. - Виноват я один. Надо
было поставить на машину термометр и дать указание, чтобы при температуре
свыше тридцати градусов машина поворачивала назад. Но я не догадался. Я
так был уверен, что в глубине повсюду неизменные температуры. Я должен был
предусмотреть...
Я попытался его утешить:
- Нельзя всего предусмотреть, Алексей Дмитриевич.
- Без человека не обойдешься, - мрачно изрек Сысоев и перегнулся через
борт.
Его человеческая натура не выдержала качки.
Да, разума машине не хватало. Был бы на ней машинист, он вывел бы
машину благополучно. А может и нет. Разве мало людей погибло при
извержениях?
Видели опасность, а убежать не успевали. Правда, человек умеет быть
осторожным в незнакомом месте. А машина? Можно ли ей дать программу на
осторожность? Как поступил бы я, увидев под водой непонятный туман?
Наверное, остановил бы машину, задумался: "На что это похоже? На вулкан?
Вулкан надо обходить стороной".
А если ни на что не похоже?
Но здесь мои размышления прервала волна. Катер подбросило, я больно
ударился затылком. Обругал себя: "Шляпа! Держаться надо лучше".
А в голове уже связывались нити: вот что предупреждает нас об опасности
- боль. Ребенок протягивает руку к свечке и отдергивает - он обжегся.
Теперь ему известно: огонь обжигает. У потока лавы мы ошпарились бы и
поспешили бы удрать.
- Алексей Дмитриевич, нельзя сделать, чтобы машине было больно?
- Нет, конечно. Ведь это металл, кристаллы, провода - нечувствительный
материал.
Но я уже верил в машину больше, чем изобретатель.
"Металл не чувствует, - раздумывал я. - Но ведь углерод и водород тоже
не чувствуют. А человек, состоящий из углерода, водорода, кислорода и
прочих элементов, радуется, негодует, страдает и наслаждается. Как-нибудь
устроена эта система, доставляющая страдание. Надо бы разобраться, как
именно".
Подвижное лицо Ходорова между тем изменило выражение. Усталая
безнадежность исчезла, появился живой интерес.
- Боль и не нужна, - сказал он. - Нужен просто индикатор опасности.
Например, такой: вал разрушается при нагрузке в две тонны на квадратный
сантиметр. Присоединяем к валу индикатор напряжений. Когда нагрузка
превосходит полторы тонны, датчик дает команду машине отойти. К сожалению,
сложно это все. Чем больше деталей, тем больше аварий. Не хочется ставить
добавочные устройства, которые могут понадобиться раз в год.
Я подумал: "И у нас в геологии так же. Запасливый - раб и сторож вещей.
Нельзя тащить с собой инструмент, который понадобится раз в год. Не
изыскателем будешь, носильщиком".
Так рассуждали мы в крохотном катере, как будто не было рядом
нависающих валов, а машина стояла в мастерской и не надо было разыскивать
ее на дне.
Человек умеет забывать неприятности. Иногда это бывает полезно.
- А машина может забывать, Алексей Дмитриевич?
Оказывается, может. В машине есть магнитная лента, на которой
записываются приказы. Но ленту можно размагнитить.
Но вот из тумана донеслись прерывистые гудки. Плавучая база звала катер.
Вскоре появилась остроносая тень небольшого парохода. Сбавив скорость,
катер осторожно приблизился к борту. Матрос, стоявший на палубе, ловко
поймал канат, а человек в фуражке с "крабом" крикнул, перевесившись через
борт:
- Нашли уже!
26
Все вместе и по очереди мы ходили в штурманскую рубку, чтобы посмотреть
на черное пятнышко. Так выглядела машина на небольшом экране локатора.
Неподвижная, она ожидала помощи на дне под пятикилометровой толщей
воды, под зыбкими серо-зелеными неустойчивыми холмами. Но помощи мы не
могли оказать.
Именно эти холмы мешали нам. Океан развоевался не на шутку. Волны
метались в суматошной пляске, пенные языки разгуливали по палубе, ветер
рвал двери, хлестал по лицу. Мы вынуждены были ждать и утешаться, глядя на
черное пятнышко. А далеко внизу, в вечной тьме и тишине, терпеливо ждала
машина, терпеливее, чем люди.
Буря бесновалась... а эфир был спокоен и беспрепятственно доносил
радиограммы. Волков слал приказы. Он требовал принять срочные меры,
ускорить темпы, обеспечить подъем машины, сохранить в целости материальную
часть и т.д. Даже радист, принимая очередное указание, сказал в сердцах:
- Что вы терпите? Радируйте ему: "Обеспечивайте хорошую погоду,
принимайте меры ликвидации шторма". Тогда мы сможем ускорить темпы.
Ходоров грустно улыбнулся:
- Он не обидится, даже обрадуется. Подошьет к делу и будет показывать:
вот какой легкомысленный человек Ходоров. По легкомыслию и погубил машину.
Наконец на третий день океан утих. Суматошная пляска сменилась
задумчивым покачиванием. От горизонта до горизонта катились пологие валы,
солидные и размеренные. Капитан счел погоду приемлемой, стрела подъемного
крана свесилась над водой, и тяжелый электромагнит бултыхнулся в воду.
Прошла минута, другая, и океан стер его след. Воды сомкнулись,
возобновилось мерное раскачивание. Журчала лебедка, стальной канат
скользил через борт. К пострадавшему шла помощь, последнее действие
разыгрывалось в глубинах. Но океан плотным занавесом скрывал сцену от
зрителей.
Видеть можно было только пятнышки в рубке штурмана: одно побольше, и
почернее - электромагнит, другое поменьше и не такое отчетливое - машину.
Большое пятно тускнело и съеживалось - электромагнит уходил в глубину.
Матрос у лебедки выкрикивал цифры: три тысячи метров, три тысячи сто
метров...
Самое трудное началось у дна. Надо было подвести магнит вплотную, а он
качался на пятикилометровом канате и отставал от судна. Капитан долго
маневрировал, прежде чем два черных пятнышка слились.
И вот они поднимаются вместе. Матрос снова выкрикивает цифры, но уже в
обратном порядке. Вверх канат идет гораздо медленнее, наше нетерпение еще
усиливает эту медлительность. Ползет, ползет из воды мокрая стальная змея.
Только сейчас понимаешь, как это много - пять километров. А когда идешь
по тайге, пять километров - совсем рядом.
Осталось пятьсот метров... четыреста... триста. Весь экипаж на одном
борту, все смотрят в воду, так бы и пробили ее взглядом. Сто метров...
пятьдесят...
тридцать!
Наконец, смутная тень появляется под водой - сначала что-то
неопределенное, бесформенное. Но вот вода раздается, черный корпус
поднимается над ней, с него сбегают струи, скрадывая очертания. Это
электромагнит. Теперь очередь машины. Сейчас она появится. Виден острый
нос... а затем и весь корпус старого морского бота с пробитым дном.
27
Добавочные поиски ничего не дали. Судно трижды обошло район вулкана
(его нетрудно было обнаружить при помощи эхолота), но никаких
металлических предметов поблизости не было. Осталась слабенькая надежда,
совсем маловероятное предположение. Может быть, машина продолжала путь по
заданному маршруту. На всякий случай, для очистки совести, стоило пройти
над ним.
Маршрут можно было знать только приблизительно. Ведь машина должна была
руководствоваться малозаметными перегибами и останавливаться для бурения,
встречая магнитные аномалии. Плывя по поверхности, мы не могли с
достаточной точностью находить перегибы и аномалии.
Час за часом плыл пароход на северо-восток, и с каждым часом слабела и
угасала надежда. Такой простор вокруг, где там разглядеть небольшую машину.
Все равно что искать иголку в стоге сена, ключ, потерянный в лесу. Кто
знает, что в машине испортилось? Даже если она продолжала путь, ошибка на
полградуса могла увести ее в сторону на сто километров.
Целый день Ходоров не появлялся на палубе, не завтракал, не обедал. Я
забеспокоился, решил навестить его в каюте. Я понимал, что Ходоров в
отчаянии сейчас, а люди в отчаянии делают глупости.
Дверь в каюту была приоткрыта. Подходя, я услышал голос Сысоева:
- Не следует смягчать из вежливости, - говорил тот с убеждением. -
Разве он друг вам? Ведь это он со своими беспочвенными гипотезами толкнул
вас на авантюру, загубил такое прекрасное начинание в самом начале.
- Кто толкнул на авантюру? - крикнул я, распахивая дверь.
К моему удивлению, Сысоев не смутился:
- Я имел в виду вас! - объявил он. - И в глаза скажу: именно вы
виновник катастрофы. А если Алексей Дмитриевич из ложной деликатности
постесняется упомянуть ваше имя, я сам напишу директору института о вашем
безответственном поведении.
И он вышел, высоко подняв голову, чувствуя себя борцом за истину.
Ходоров не вмешивался. Кажется, он даже не слышал ничего. Сидел
неподвижно, уронив руки на стол, глядел в угол остановившимися глазами.
Я подсел к столу, не дожидаясь приглашения.
- Я ничего не имею против, - сказал я. - Если это полезно, напишите о
безответственном поведении геолога Сошина.
- Это не имеет значения, - произнес Ходоров устало и придвинул к себе
папку, на которой было написано: "Объяснительная записка о причинах аварии
машины ПСМ-1".
И тогда я позволил себе, схватив папку, швырнуть ее в коридор.
Ходоров смотрел на меня без возмущения, скорее выжидательно.
- Зачем заниматься пустяками? - закричал я с деланным возмущением. - Ты
пиши всю правду, а не четверть правды. (Я нарочно перешел на "ты", взял
тон уверенной снисходительности. Дескать, "ты" передо мной мальчик, твои
огорчения пустячные, послушай советы взрослого человека!) Пиши всю правду.
Настоящий итог - победный. Машина блестяще себя оправдала. Доказано,
что океан можно исследовать по-твоему. А гибель машины - мелкий эпизод. Он
тоже полезен, указал непредусмотренную опасность. Теперь ты поставишь
температурный предохранитель и можешь смело идти вперед. Куда идти? - вот
о чем надо думать. Ты забудь свою "извинительную" записку, выбрось ее за
борт.
Возьми чистый лист бумаги. Пиши: "Доклад о перспективах покорения
океанского дна".
28
Перспективы покорения океанского дна!
Триста шестьдесят миллионов квадратных километров - девять америк,
тридцать шесть европ! Представляете трепет путешественника, которому
поручено изучить девять америк?
С чего начать? Глаза разбегаются, слишком много простора. Пожалуй,
прежде всего надо осмотреть то, что на сушу не похоже. Океанские впадины
заслуживают специальной экспедиции, не беглого обзора. Надо пройти их по
всей длине, сделать траверс, как говорят альпинисты. Начать с Камчатки,
проследовать на юг, мимо Японии, Марианских островов, Тонга до Новой
Зеландии и по другой ветви - к Филиппинам и к Яве. Посмотреть, чем
отличаются восточные впадины от западных. Наверняка найдутся рекордные
глубины, нам неизвестные. Нашел же их "Витязь" в 1959 году. Надо понять
также, почему нет впадин глубже одиннадцати с половиной километров, что
это за предел? И почему самые сильные землетрясения связаны с этими
впадинами?
Потом надо пересечь Тихий океан от Дальнего Востока до Южной Америки.
Высказывалось предположение, что Тихий океан - шрам от оторвавшейся
Луны.
Надо проверить - всегда ли его дно было под водой? Если это так, там
найдутся своеобразные породы, каких не бывает на суше. Надо обследовать
дно у Гавайских островов, чтобы понять, почему гавайские вулканы непохожи
на все остальные. А в заливах у Аляски под водой множество гор с плоской
вершиной.
Что это за горы? Почему у них срезана макушка?
Подводные каньоны. Эти крутые ущелья - продолжение наземных рек, иногда
больших, иногда второстепенных. Как возникли каньоны? Одни полагают, что
реки пропилили крутой берег, а потом вместе с берегом был затоплен и
каньон.
Другие говорят - не мог океан подниматься так быстро. Сначала
образовалась трещина, потом на суше она была занесена песком, а под водой
сохранилась в первозданном виде. Спор этот будет решен, как только машина
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг