- Вероятно, увлекательно для специалистов, - сказал я. - Для избранных.
Рядовых людей волнует то, что их касается. Есть ли жизнь в космосе, например?
- Да-да, жизнь в космосе, всем нужна жизнь в космосе, - он сокрушенно
покачал головой. - Когда Моррисон и Коккони ловили сигналы с Тау Кита, об
этом писали газеты во всем мире. А что может быть наивнее: из миллиардов
звезд выбрать одну и надеяться, что именно оттуда идут радиопередачи? Уж
лучше бы направили радиотелескоп на шаровое. Сотни тысяч звезд в одном
направлении, в тысячи раз больше шансов, чем у Моррисона и Коккони.
Я насторожился. Кажется, этот Граве - человек с сюрпризом. - Вы ловили
сигналы? Но он тотчас же ушел в кусты: - Нет, я только хотел спросить вашего
совета, как человека, размышляющего о вселенских проблемах. Я предполагал
написать небольшую повесть о сигналах из шарового. Вот мой герой ловит
сигналы из космоса. Что ему передают, как бы вы посоветовали? "Ах, совет
всего лишь? Ну, этого добра хватает". - О сигналах написаны сотни повестей,
- сказал я. - Надо придумать какой-нибудь оригинальный способ. Пускай ваш
герой- астроном, как и вы, наблюдает переменные звезды. Но сама переменная
может быть передатчиком. Звезда мигает, допустим, та цивилизация управляет
вспышками, посылает точки и тире в пространство.
- Значит, вы советуете мне внимательно наблюдать неправильные переменные
в шаровом? "Темнит этот Граве. Путает".
- Разве я астроному советую? Я советую вставить в повесть.
- Да-да, я именно это имею в виду: описать наблюдение переменных. А что
конкретно, извините за назойливость, вы рекомендовали бы передавать со звезд
точками и тире?
- Обычно предполагают передавать какую-нибудь математическую истину: 2X2
= 4, или 3X3 = 9, или: 3 - 4 - 5 - стороны египетского треугольника -
свидетельство грамотности в пределах начальной школы. Но до шаровых десятки
тысяч световых лет, нет возможности дождаться ответа на вопрос. Надо сразу
сообщить что-либо существенное. Говорят, всю сумму знаний можно вместить в
часовую передачу.
- Сумму знаний вы рискнете посылать неведомо кому?
- Пожалуй, не рискнул бы. Но тогда, может быть, стоит передать чертеж
космического корабля. Вот вам карета, приезжайте в гости.
- При условии, что на Земле сумеют сделать эту карету.
- А как же иначе? Ну, если бы Они побывали на Земле, Они могли бы
оставить корабль в какой-нибудь пещере. Тогда можно было бы сообщить ее
координаты или же карту с крестом, как в "Острове сокровищ".
Граве, кряхтя, поднялся с кресла. Вытянулся, словно премию собирался
вручить.
- Эта догадка делает вам честь, - сказал он торжественно. - Вы улучшили
мое мнение о всем племени земных фантастов. Смотрите, вот что я получил в
результате трехлетних наблюдений неправильных переменных в скоплении М-13,
шаровом Геркулеса.
И было это как дверь в сказку в комнате Буратино. Гостиничный номер,
тумбочка светлого дерева, лампа на гнутой ножке, под стеклом список
телефонов, шишкинские медведи на стене, так называемые "Медведи на
лесозаготовках". И в заурядном этом номере заурядный старик, пыхтящий от
одышки, вручает мне астрограмму - привет чужих миров.
Светокопия красновато-коричневая - такие делают сейчас строители. На ней
пунктиром контурная карта. Один участок выделен квадратиком. В углу он же в
увеличенном масштабе. На нем тоже квадратик. Так четырежды.
- Узнаете?
Конечно, я узнал. На главной карте лежал, уткнув нос в сушу, Финский
залив, похожий на осетра с колючей спинкой. Первый квадрат выделял дельту
Невы с островами. Следующий вырезал берег Невки, примерно там, где
находилась дача Лирика. На третьем квадратике виднелось нечто похожее на
гроздь бананов - озера, возможно; на четвертом - скала, похожая на
удлиненную голову, такие стоят на острове Пасхи. Последний квадратик
находился в ухе этой головы, а в увеличенном виде изображал группу точек.
- Узнаете? - переспросил гость.
- Яснее ясного: на конце Финского залива в устье Невы найдите такой-то
остров, на нем эти три кривулины - гряды или пруды, возле них камень,
похожий на голову, полезайте в ухо или нажмите в ухе кнопку, там дорога в
шаровое скопление.
- Только это не шаровое, - сказал он, показывая на точки, - здесь их
пересчитать можно.
- Да-да, позвольте. В самом деле, точки расположены кругами. На атом,
пожалуй, похоже. Какой же? Семь точек на внешней орбите. Галоид, значит. Не
фтор, не хлор, не бром. Йод, следовательно. При чем тут йод, как вы
полагаете?
- Не знаю, возможно, йод - это кнопка, как вы изволили выразиться. Ведь
шишечку, кнопочку какой-нибудь мальчик мог нажать случайно. А йодом кто же
будет поливать камни. Во всяком случае, йод надо захватить с собой.
- Вы уже были там, вы нашли этот камень?
- Мне не хотелось осматривать его без свидетелей. Я просил бы, я надеюсь
упросить вас сопровождать меня. Если вы согласитесь завтра поутру...
- Завтра поутру я уже буду в Москве.
- Какая жалость! И никакой возможности нет отложить отъезд? Сегодня уже
поздновато. Через час начнет смеркаться. Правда, сумерки здесь долгие, на
шестидесятой параллели. Все же часа два с половиной есть в нашем
распоряжении.
- Но я без сил совершенно. Надо же дух перевести. Гость покачал головой с
сокрушенным видом.
- И вы еще утверждаете, что рядовых людей волнует проблема космических
контактов. Кого же волнует, если вы, писатель-фантаст, автор произведений о
пришельцах, самое заинтересованное лицо, предпочитаете воздержаться от
лишних усилий? Сами же мне советовали составлять схемы по сигналам
неправильных переменных, а когда я показываю подобную схему, выясняется, что
вам важнее всего отдых перед дорогой. Как будто вы в поезде не можете
выспаться. Что же спрашивать с рядовых читателей? Пожмут плечами, улыбнутся.
А если я без свидетелей отправлюсь осматривать, разве мне поверят? В
фальсификации обвинят.
- Едем!
Почему я решился так быстро? Во-первых, раздумывать было некогда, время
поджимало. А во-вторых, чем я рисковал, собственно говоря? Окажусь в глупом
положении? Но я не уверен, кто глупее: человек, поверивший слову, или тот,
кто воображает себя умным потому, что обманывает. Да и непохож на любителя
розыгрышей этот тучный, старомодно франнузящий старик с одышкой. Ограбят в
пустынном месте? А у меня три рубля в кармане. Вот будет весело, когда шайка
грабителей будет делить мою трешку на троих. Впрочем, и такая роль едва ли
подходит моему гостю.
Но на всякий случай я все-таки сказал дежурной, сдавая ключ от номера,
погромче сказал, так, чтобы Граве слышал:
- Вот деньги за билет, его принесут сегодня. Трешка останется до Москвы.
Хватит, как вы думаете? Впрочем, все равно, вагон-ресторан закрыт ночью. А
паспорт я у вас возьму потом, с билетом вместе.
Подумал я и о том, что Граве чужак, приезжий в нашей стране, да еще из
эмигрантов. Может, у него какие-нибудь тайные планы, не космический корабль
он ищет, а фамильный клад, брильянты из двенадцати стульев. Но зачем ему
лишний свидетель тогда?
На улице стояла ленинградская погода: рваные тучи неслись низко-низко,
казалось, каждая облизывает крыши. Дождь то моросил, то барабанил,
порывистый ветер швырял брызги в лицо. Вчера мне говорили, что, если ветер
не переменится, воду запрет в Неве, и будет наводнение вроде описанного в
"Медном всаднике". По радио уже передавали, что вода поднялась на метр выше
ординара.
Мы обошли несколько аптек на Невском и на Литейном. Граве считал, что
йода надо запасти побольше, по крайней мере, полстакана, а нам отпускали
один-два пузырька. В последней аптеке я даже выругался. Спросил: "Чего вы
боитесь? Не яд же. Йодом губы мажут". И пожалел, что затеял разговор.
Фармацевт долго и нудно объяснял мне, что все дело в дозе, змеиным ядом
лечатся и пчелиным ядом лечатся, а йодом можно желудок обжечь, только медик
с высшим образованием может установить, какая доза для меня лечебная, какая
целебная, а какая смертельно вредная.
- Вот и дайте мне несмертельную дозу, - сказал я.
Такси поймать не удалось. Ленинградские таксисты не замечают протянутой
руки. Поехали через весь город на трамвае. Сквозь забрызганные стекла смутно
виднелись тесные боковые улочки, трамвай скрежетал на крутых поворотах, чуть
не задевая углы домов красными своими бортами. Я худо знаю Ленинград, не
могу объяснить, где мы проезжали. Кажется, крутили где-то у Финляндского
вокзала, потом перебрались на Петроградскую сторону. Вокруг, держась за
поручни, тряслись пассажиры с мокрыми утомленными лицами, капли 6ежали у них
по скулам. И я, мокрый и усталый, трясся в такт со всеми вместе. История с
космической телеграммой казалась мне все нелепей.
Опять мы переехали через мост и оказались в районе новых домов. Во всех
городах есть такие, и везде они называются "наши Черемушки". В Черемушках
почти все пассажиры сошли, мы с Граве оказались в пустом вагоне.
- Так что вы хотите узнать у наших звездных друзей? - спросил он. И сразу
увел мысли с торной дороги сомнений.
- Все надо узнать. И главное - то, о чем мы спорили на симпозиуме: вперед
или на месте? Ощущают они простор впереди или же глухую стену? Моря наливают
и осушают или лелеют садочки и заливчики, тишину оберегают для удильщиков?
И тут он спросил в упор:
- А вы сами отправитесь узнавать? Если там, под камнем, спрятан
космический корабль, не корабль, лифт какой-то межзвездный, вы подниметесь
на том лифте в зенит?
- Ну, я полетел бы с удовольствием, но едва ли меня сочтут достойным.
Подыщут более подходящего, молодого, крепкого, натренированного, лучше
подготовленного физически и технически, астронома какого-нибудь или
социолога.
- А если нет времени подыскивать? Если надо решиться сегодня? Я ужаснулся:
- Только не сегодня. Подумать надо. Столько дел! Почему я ужаснулся,
собственно говоря, почему принял вопрос всерьез? Видимо, уже воспринимал
Граве как человека с сюрпризами. Пришел скромником: "Ах, я восхищенный
читатель, ах, прошу у вас совета..." А потом вытащил свою астрограмму,
послание звезд. Может, он и у того камня уже побывал, знает, что там
найдется, что там спрятано и сколько надо вылить йода в ухо. Потому и вопрос
ставит ребром: "Сегодня готовы лететь к звездам?"
Бывает так в жизни. Все время твердишь: "Ах, надоело все, устал, хочу в
Африку, хочу на полюс, на край света". И вдруг предложение: "Сегодня
полетите в Новую Зеландию?"
- Что вы, что вы, дела, обязанности...
Но какие обязанности, в сущности? Редакционные? Гранки в "Мире", верстка
в "Мысли", договор с "Молодой гвардией". Обойдутся. Сказал же Физик, что у
меня нет воображения, а Лирик - что не хватает тепла. Найдут других, более
тепло воображающих. Нет у нас незаменимых.
Семейный долг? Круглолицая жена, круглощекий сын? Как-то он вырастет без
меня, любитель солдатиков и паровозиков? Но почему не вырастет? Жена
говорит, что я никудышный воспитатель, только потакаю, задариваю ребенка
игрушками. Воспитает.
Так что же меня удерживает? Страх за собственную жизнь? Полно, мне-то
чего бояться? Прожито две трети, а то и три четверти. Впереди самое
безрадостное: "не жизнь, а дожитие", говоря словами Андрея Платонова. Ну так
обойдется без дожития.
- Решусь, - сказал я громко. Так громко, что кондукторша посмотрела с
удивлением.
Мы не закончили эту тему потому, что трамвай дошел до конца ("до кольца"
- говорят в Ленинграде). Крупноблочные коробки остались за спиной, даже
асфальт отвернул в сторону, перед нами тянулась полоса мокрой глины,
окаймленная линялыми заборами. Сейчас, в межсезонье, все калитки были
заперты, все окна заколочены. Ни единой души мы не встретили на пути к парку.
Дождь кончился, но набухшая почва так и чавкала под ногами. Вода
струилась по колеям, в кюветах бурлили целые потоки. Я сразу же ступил в
лужу, зачерпнул воду полуботинками, через минуту промок до коленей, а там
перестал выбирать дорогу, шлепал напрямик, все равно мокро - внутри и
снаружи. Шлепал и ругал себя ругательски. Как я мог поддаться так наивно? Не
понимал, что имею дело с маньяком? Только безумец может в ноябре, глядя на
ночь, разыскивать космические корабли в городском парке. Ну ладно, поброжу с
ним полчасика и сбегу. Назад в гостиницу и сразу же в горячую ванну. А если
схвачу грипп, так мне и надо, не принимай всерьез маньяков.
Наверное, я и повернул бы назад вскоре, если бы у входа в парк не висела
схема и на ней я не увидел бы озеро, похожее на гроздь бананов. Мы двинулись
по главной аллее мимо киосков, качелей, раковин, беседок, пустых, мокрых,
нереальных каких-то. Летом здесь были толпы гуляющих, у каждого столика
забивали "козла". А сейчас никого, никого. Поистине, если бы Граве задумал
недоброе, не было места удобнее.
Вот и озеро. Озеро как озеро. Лодочная станция. Лодки вверх дном на
берегу.
- Слушайте, Граве, будем благоразумны. Где тут спрячешь космический
корабль? Тут же толпы летом, толпы!
- Посмотрите, там голова.
- Верно, тот самый камень, что на астрограмме: удлиненный лоб, чуть
намеченные глазки, подобие ушей. Ну пусть голова. Но здесь же мальчишек
полно. Залезали, каждый бугорок трогали.
В мыслях у меня: "Знал он про эту голову, на чертеж нанес, невелик труд.
Дальше что будет, посмотрю... поостерегусь".
- Но мальчишки не лили йод в каменные уши. Дайте сюда флакончики.
И свершилось. Сезам открылся. Нет, не дверь там была, не тайный вход в
пещеру. Просто голова распалась надвое, лицо откинулось, обнажая очень
гладкую, почти отполированную плиту. И ничего на ней не было, только два
следа, как бы отпечатки подошв.
В парке культуры! У лодочной станции! Против тира!
- Нас приглашают, - сказал Граве. - Сюда надо встать, видимо.
Плита как плита. Следы подошв только. Поставил на нее пустую склянку.
Была и нет, исчезла. Положил ветку. Нет ветки.
- Ну что же, господин фантаст? Вы сказали: "Решусь". - Подождите, Граве.
Важное дело же. В голове: "Надо известить научные круги: обсерваторию,
академию. Но как бы не попасть впросак. Может, это аттракцион такой. Как
жаль, что нет Физика с его кинокамерой. Была бы документация, предмет для
разговора. Завтра притащу его..." - Граве, я считаю, что прежде всего... Где
вы, Граве? Исчез! И когда он ступил на плиту? Не заметил даже. "Обязанности,
гранки, верстка, воспитание. Круглолицая жена, круглолицый сын... Научные
круги подберут достойных. А что же, я себе не доверяю, что ли? Скорее Граве
нельзя доверять - эмигрант, что у него там на уме? Разве может он единолично
представлять человечество на звездах? Боязно? Но чего я боюсь? Три четверти
позади, четвертью рискую, пустяк..."
И я ступил на плиту мокрыми подошвами. Левой на левый след, правой на
правый.
Прожгло насквозь.
Очень больно было, очень!
ИЗ КОСМИЧЕСКОГО БЛОКНОТА
Прожгло насквозь! Будто тысячи раскаленных проволочек пронзили тело,
опалили голову, руки, ноги, каждую точку кожи, каждую клеточку внутри.
Пронзили и застряли, оставили боль всех сортов. Саднило, ныло, дергало,
кололо, рвало, царапало. Жгло глаза, горела кожа, ломило кости и. зубы. С
болью является в мир человек, с болью явился я в тот мир. Только за первое
рождение отстрадала моя мать, а сейчас я сам корчился и охал.
Кошмары. Глаза воспалены, голова разламывается. Не знаю, кто отвечает за
бред: зрение или мозг? В щелках между опухших век проплывают страшные
призраки - помесь зоопарка с фильмами ужасов: змеи в пенсне, хохлатые птицы
с клювом, намазанным губной помадой, жуки с моноклями, мохнатые чертенята,
рыбы с подведенными глазами, ежи с клешнями на колючках, спруты в шляпах и
что-то бесформенное, стреляющее молниями, студенистый мешок с крыльями.
Но страшней всего, противнее всего то, что напоминает человека: сухопарые
скелеты с черепом, туго обтянутым зеленоватой пятнистой кожей,
отвратительные живые мертвецы.
- Прочь! - кричу я истошно. - Уберите! Не верю. - И чей-то голос зудит
монотонно: "Ана-под, ана-под, дайте же ему анапод!" - "Дайте ему анапод", -
повторяю я, чувствуя, что мое спасение в этом непонятном слове. Прохладные
пальцы ложатся на горячий лоб...
...Обыкновенная больничная палата. Миловидные сестры в чистеньких
халатах, туго перехваченных в талии. Молодой врач с бородкой рассматривает
шприц на свет.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг