огнеупорца со свитой из десятка маленьких, тощеньких. Тощие, держа в руках
глиняные дощечки, быстро-быстро острыми палочками царапали на глине значки.
Возможно, это были авторы со своими секретарями или проповедники с учениками.
Конечно, все это я разглядел позже, изучая кадры. Авторам, может быть, и
представлялось, что они солидно прогуливаются, неторопливо изрекая и поучая.
А для моих медлительных глаз казалось, что они носятся как угорелые, чуть не
налетая на стену, а вокруг них, словно собачки, бегают спутники с дощечками.
Очевидно, любое, самое торжественное собрание, даже похороны можно сделать
смешными, если крутить киноленту в удесятеренном темпе.
Сценки я снимал, разговоры записывал; вернувшись в свою нору, отдал
записи киберу для анализа. Он все еще не овладел местным языком, вместо
перевода давал грамматические пояснения: "Флексия, предлог, показатель
множественного числа..." Можно представить себе, с каким нетерпением я ждал
перевода. Нарочно завалился спать пораньше, чтобы время прошло быстрее. Сам
спал, а бессонный кибер напрягал свои кристаллические мозги, расшифровывая
лепет огнеупорцев. И поутру он выдал мне перевод. Утром я просто называю
время после сна, дня и ночи не было на Огнеупории. Итак, проснувшись, я
заметил две светлые лепешки неподалеку от моего укрытия, направил на них
фоноуши, включил кибера и...
- Что же он сказал тебе?
- Сказал: "Мало ты сделала сегодня. Все на прохожих заглядываешься,
жениха подбираешь..."
- Ну и что? Обычная шутка. Все парни так говорят. - Да, но как он
поглядел на меня при этом. - Он смотрел на твою полосатую юбку. Она просто
неприлична на работе. - Оставь, пожалуйста. Скажи честно, что ты мне
завидуешь. - Нет, полосатое действительно нескромно. Так и кричит: "Обрати
на меня внимание!" - Ой, пошли. Бери серп. Надсмотрщик идет сюда. Вот и все.
Но я был в восторге. Готов был выскочить из щели, обнять этих пылающих
девиц. Их болтовня была словно весть с родной планеты. Подумать только:
миллиарды километров от дома, жерло "пещи огненной" и в этой "пещи", в огне
не горящие саламандры, непонятные существа с алюминиевой кровью сплетничают
о загадочных личностях противоположного пола. Что-то умилительное в этом
вселенском всевластии любви. И что-то разочаровывающее. Стоило лететь за
миллиарды километров и опускаться в "пещь огненную", чтобы услышать мудрое
замечание о нескромности полосатых юбок.
После первого удачного перевода дело пошло у кибера. Вскоре он выдал мне
обрывки разговоров других работников на поле, перебранку продавцов с
покупателями в торговом ряду, почти полностью песню гребцов: "Мы
ребята-молодцы, мы - галерные гребцы. Раз, и раз, и раз, и раз. Дело
спорится у нас. Нас сажают на скамью, в цепи тяжкие куют. Но раз и раз...",
и так далее, в том же бравурном тоне, неожиданном для рабов, прикованных к
скамье, но, видимо, продиктованном темпом гребли.
Однако интереснее всего для меня оказался перевод беседы грех ученых
мужей, которые метались в тесной загородке, полагая, что солидно
прогуливаются, выявляя истину в споре.
Первый ученый. Я спрашиваю: почему тюк травы под тяжелым камнем
становится плотным комком? Почему кусок железа под ударами тяжкого молота
превращается в острый нож? Почему этот острый нож может рассечь грудь,
проникая в тело? Почему гребец, упавший в лаву, погружается в нее? На все
вопросы одним ответам отвечаю.
Потому что тюк травы состоит из стебельков, разделенных воздухом, и они
сближаются под тяжким камнем. И подобно траве, кусок металла, и жаркая лава,
и моя грудь, и даже воздух сам состоят из тончайших стебельков, тонюсеньких,
не различимых глазом. И стебельки те могут сдвинуться, заполняя пустоту,
или, наоборот, раздвинуться, пропуская нож в тело или тело утопающего в лаву.
Еще спрашиваю: если все на свете состоит из стебельков, как же рождается
великое разнообразие мира: мужи, жены, кнэ верховые, кнэ съедобные и
кровожадные лфэ, стебли, листья, плоды, гибкий металл, твердый камень,
жидкая лава и воздух, которым мы дышим, хотя и не видим его?
Отвечаю одним ответом те невидимые стебельки различны по форме, оснащены
колючками и крючочками, могут цеплять друг друга, образуя узоры, подобные
кристаллам застывшей лавы в прохладное семисотградусное утро. Однако в
воздухе, где каждый стебелек плавает сам по себе, словно крупинка в
жиденькой похлебке нищего, сцепления редки и узоры примитивны. Просты узоры
и в твердом камне, где стебельки сложены плотно, как хворост в вязанке, нет
простора для перемещений и сочетаний. Счастливее всего чувствуют себя
стебельки в лаве, где и привольно, и велик выбор касаний, и есть место для
самого сложного орнамента. Потому сок листьев подобен лаве и кровь наша
подобна лаве.
Второй. А теперь я спрашиваю тебя. Спрашиваю: еще когда я был мальчонкой
в короткой рубашке, мой мудрый и многоопытный дед поведал мне историю бога
неба Этрэ, который полюбил смертную Од и в час, когда неотвратимый Рок взял
ее душу, из дыхания любимой создал воздух, из ее крови - лаву, из костей -
твердые камни. Ты же рассказываешь мне сказку о невидимых тонюсеньких
стебельках. Как тебя понять: боги и есть стебельки или боги связали мир из
стебельков, цепляя крючочек за крючочек, как старухи вяжут перчатки для
своих зябких рук?
Первый. Отвечаю: и я, будучи мальчонкой в коротенькой рубашке, от своего
деда слышал истории о любвеобильном боге Этрэ. Но дед мой сам не видел бога,
он только слышал песни Этриады от своего деда. Дед мой резал тростник у
канала, бог Этрэ ни разу не помог ему резать. Отец ковал мечи от детства и
до старости, бог Этрэ ни разу не взмахнул молотом. Я учился искусству чтения
книг, бог Этрэ не подсказал мне ни единой буквы. Мы вынуждены без помощи
богов, добывать хлеб, ковать и читать по своему разумению. Своим разумением
нам нужно понять воздух, лаву и камень, чтобы разумно применять ковкость
руды, и жар лавы, и дыхание воздуха в кузнечных мехах. Боги нам не помогают.
Возможно, мы мелки для их внимания... А может быть, сами они живут в
пустоте, далеко-далеко от нашего стебелькового мира. Я не знаю. Я не видел
богов, и не видел их мой дед и дед моего деда. Мы слышали песни.
Третий. Я спрашиваю, я спрашиваю теперь. Какая польза вопрошать слепого о
красоте мира, и глухого о звучной песне, и безносого об аромате цветов? К
чему слушаю я рассуждения о невидимых богах и невидимых стебелечках,
сцепляющихся так и этак? Ты не видел стебелечков и богов, я их не видел, и
он не видел. Слепой спорит со слепым о картинах. Ты не знаешь, он не знает,
я не знаю. Но знаю хотя бы, как мало я знаю. Ученики требуют: "Учитель,
объясни нам все". Я говорю: "Прежде чем познать все, познайте хотя бы себя".
Что есть добро и что есть зло для вас? Что есть веселье и что есть тоска?
Что есть чувство и что есть мысль, дружба, ненависть и любовь?" Но отвечают
ученики: "Учитель, дай сразу ответ, потому что нам некогда думать. Сегодня
мы принимаем важного гостя. Он любит соус из жирных почек молодого кнэ, и
надо бежать на рынок, чтобы найти почки послаще. Если же соус будет плох,
важный гость отдаст сопернику прибыльный откуп и отец не сможет дать сестре
достойное приданое. И соседки в храме скажут: "Э-э, стыдно твоему отцу!"
Угощение, гость, прибыль, приданое, пересуды! Суета сует и всяческая суета!
Умеренный мудрец богаче жадного богача. Свободен тот, кто ничего не
добивался. Легко идти тому, у кого нет ноши. Сбросьте ношу мирской суеты!
Миска толченых листьев и кувшин алюминиевого сока - вот все, что тебе
необходимо, А миску и кувшин тебе уделит любой бедняк.
Первый. Спрашиваю. Если твой совет примут все до единого огнеупорийцы,
все удалятся в пустыню, чтобы познать себя, кто станет делать кувшины и
миски из остуженной лавы, кто будет сажать ростки и срезать стебли, чтобы
наполнить миски, и выжимать сладкий сок из стеблей, чтобы наполнить кувшины?
И не умрут ли познающие себя в тщетном ожидании пищи и питья? Спрашиваю.
Второй. Я отвечаю на твой вопрос, о вопрошающий. Боги, в которых ты
сомневаешься, существуют и мудры. Мудрость смертного в том и состоит, чтобы
понять их божественные намерения. Боги недаром создали огнеупорийцев
различными, мужами и женами, господами и рабами, богатыми и бедными, умными
и глупыми. "Познай себя", - сказано не всем, а тем, кто рожден для познания,
- философам. Философы познают себя, свое счастье и счастье каждого, каждому
укажут достойное и разумное место в жизни. Земледельцам отведут поля,
достаточные для прокормления и податей Незрелым юношам и девушкам определят
сроки для вступления в брак и подыщут достойных спутников. И благословят
боги мир, управляющий законами разума...
Философы спорили долго: ни вопросами, ни ответами друг друга убедить не
могли. Все равно я был в восхищении. Этот огненный мир все время дарил мне
приятные неожиданности Опаленная пустыня - и вдруг растения. Никаких
животных - и разумные жители. Примитивное ручное земледелие - и философия.
Пускай тоже примитивная, какая-то первоначальная атомистика со стебельками,
первобытная этика добро, зло, самопознание, архаическая утопия - проект
государства с философами во главе. Первобытные, но все же мудрецы -
существа, рассуждающие о сути вещей, с ними разговаривать можно.
Вопрос о том, как разговаривать? Как войти в контакт? Начинаются терзания
астродипломата. Явиться в естественном виде? Честно представиться звездным
послом? Наверное, сама мысль о звездных посланцах непонятна здесь. Ведь
небесных светил они не видят сквозь свою непрозрачную атмосферу. Еще
испугаются, падут ниц, примут за этого самого любвеобильного бога Этрэ. Нет,
гипномаска необходима. Явиться в маске ученика? Но у них ученики не беседуют
на равных, только безропотно царапают. А если меня спросят о чем- нибудь? Я
же попаду впросак тут же. Нет, лучше маска чужеземца, тогда ошибки можно
оправдать незнанием местных обычаев и языка. Используем опыт Граве: он тоже
явился ко мне в гостиницу под личиной приезжего. Еще темп труден, неистовый
темп их речи. Мне для краткого ответа нужна минута, в их восприятии это
четверть часа. Хватит ли у моих собеседников терпения, чтобы дожидаться
ответа четверть часа?
Так и этак я прикидывал, разрабатывал сценарий своего явления
огнеупорным. Но решил за меня случай.
Сидя в своей норе с наушниками, подсоединенными к киберпереводчику, я
услышал дикие вопли. "Лфэ, лфэ!" Я уже знал, что так называются крылатые
хищники, кошмар огнеупорных детей. Выглянул из укрытия. Прямо на меня плыли
по воздуху два черных ромба с алым колесом между ними. Потом я узнал, что
лфэ всегда нападают парой, одному не под силу утащить крупную добычу. Тогда
я ничего не успел подумать, вообще я не успевал думать в этом суматошном
мире. Вскинул лазер, полоснул лучом по одному из ромбов. Лишенный крыла, лфэ
отвалился с воем. Другой выпустил добычу, перевернулся турманом, закружился
с тоскливыми криками над раненым. Охотясь вдвоем, лфэ сохраняли редкостную
супружескую верность, все равно в одиночку - гибель от голода. Рассуждать
было некогда, я раскроил лучом и второго. Четыре половинки двух лфэ и
потерявшая сознание жертва свалились возле моей норы. Обретя смелость, воины
бежали ко мне, потрясая копьями. Я едва успел включить гипномаску: "Я
огнеупорец, я такой же, как они, только на куртке узор другой - не полосы, а
клетки".
Набежали. Несколько секунд я ничего не мог разобрать. Что- то сверкало,
мелькало, вопило. Кажется, эти жгучие твари скакали вокруг поверженных
хищников, и каждый хотел воткнуть в их тело копье. Они воображали, что
убивают лфэ. Кто-то благодарил меня, обнимал за плечи, обнимал колени;
скафандр они обнимали на самом деле. Кажется, тут был отец спасенной, он тут
же предложил в жены эту девицу. Я поежился, представив себе раскаленные
поцелуи.
"Пировать, пировать! - разобрал я. - Пир на весь мир!"
Мы построились торжественной процессией и двинулись вдоль лавового
потока. Впереди катились на своих подушках воины, надев на копья головы лфэ,
за ними жнецы тащили на плащах разрубленные на куски туши, истекающие
серебристым алюминием... Я мчался рядом, изо всех сил внушая, что я
чужеземец в клетчатой куртке.
Путь был краткий. Еще бы! Огнеупорные на ходу развивали скорость хорошего
мотоцикла. Не дойдя до города, мы свернули в лощинку, где прятались покатые
каплеобразные бугры - обычная форма здешних жилищ. От архитектуры в
Огнеупории требовалась в первую очередь обтекаемость: поменьше сопротивления
урагану. В самый большой из бугров, похожий на кита, погрузившегося в песок,
завернула вся наша процессия. По пандусу мы скатились в землянку, очень
длинную и всю заставленную неровными столбами. Нет, это был не храм, а
харчевня. Копьеносцы торжественно понесли лфэ на кухню, прочие заполнили
своими телами цилиндрические ступы, расставленные вокруг стола, видимо,
местные стулья. Мне ступа была мала, я сел на нее верхом и внушил, что сижу
внутри как полагается.
Мясо варилось, мы ожидали. Заполняя паузу, слово взял самый толстый из
огнеупорцев (я поспешно включил перевод). Многословно, с бесконечными
повторами он начал благодарить бога Этрэ за то, что он (бог!) спас девушку
от страшных лфэ, послав чужеземца (бог послал, оказывается), укрепив его
руку и направив копье. И произошло это своевременно только потому, что бог
услышал высококвалифицированные просьбы оратора, опытнейшего специалиста по
небесным прошениям. И за все это бога нужно славить, а оратора угощать
лучшими кусками не только сегодня, но и всегда.
Пока этот болтун примазывался к моему лазеру, другие сидели смирно, а я
рассматривал их лица, малиново-красные, цвета кипящего варенья. Некоторые
казались смышлеными, большинство - терпеливо-тупыми. Но я не уверен, что их
мимические мышцы соответствовали нашим. Изредка соседи переговаривались
шепотом, к счастью, мой кибер успевал улавливать шепот и переводить. Реплики
были такие: "Как же, как же, упрашивал ты бога, старый трепач, улепетывал
всех быстрее", или же: "Много помогают твои моления, в эту жатву троих
унесли проклятые лфэ". Но чаще замечания относились не к существу, а к
объему речи: "Скоро ли кончит? Есть хочется неимоверно". И еще было: "Опять
почки заберет, а нам кости глодать. Почки раз в жизни пробовал, в детстве".
Наконец жрец кончил. Повара принесли раскаленное мясо, разлили по кубкам
расплавленный металл с какими-то порошками. Все выпили разом. Я внушил им,
что осушил свое литье до дна, и вызвал громкое одобрение. После питья речь
стала несвязной, рассуждения менее четкими. Но настроение улучшилось, каждый
был доволен, хвалил повара, жреца, мир и самого себя. А всех пуще хвалился
рыжий и ражий боец-копьеносец, который в поле дольше всех тыкал копьем в
тела рассеченных лфэ. Покрывая гул своим трубным голосом, он рассказывал,
как он ловко нацелился копьем в шею, как запищал и забился свирепый зверь
(половинка зверя). Силачу вторил его сосед, тощенький и вертлявый, вероятно,
прихлебатель бойца. Вдвоем они видоизменяли историю: после второго кубка я
узнал, что лфэ вдвоем напали на чужеземца и бедняга изнемогал в неравной
борьбе, с трудом отгоняя их палкой, но могучий воин поспешил на помощь
чужеземцу и поразил хищников своим длинным копьем. Этот вариант вдохновил
одного из сотрапезников, унылого на вид (я уже начал различать их
постепенно). Унылый вытащил инструмент, состоящий из множества трубочек, и
стал импровизировать, сопровождая мелодекламацию оглушительным, уши режущим
свистом. Речь шла о доблести блистательного бога Этрэ, который сражался с
демонами ради любви блистательной Од и о том, как прекрасны обаятельные
сборщицы, жнущие прекрасно-черные листья, и как прекрасны доблестные
защитники этих сборщиц, спасающие их из когтей прекрасных в своей свирепости
лфэ. Он пел и свистел, другие аккомпанировали ему, стуча базальтовыми
кружками, и тоже горланили о том, как прекрасны мир, бог, девицы, бойцы,
певцы и песни. Впрочем, был один, который не горланил со всеми. При общем
шуме он пробрался, я бы сказал, метнулся, ко мне.
- Слушай, чужак, покажи мне твое копье, - попросил он. - Я сам кузнец из
кузнецов, тысячи лезвий вышло из-под моего молота, по такого, чтобы
разрубало лфэ на лету, я не видал никогда.
- Дай подумать, - ответил за меня кибер. Такую я изобрел уловку, чтобы
оправдать паузу перед ответом. "Дай подумать", - пискнул кибер, а я
продиктовал гипномаске: "Обычное копье покажи".
- Обыкновенное, - сказал кузнец разочарованно. - В чем же хитрость? С
виду ты не великан, копье как у всех.
Как объяснить ему принцип лазера? И надо ли объяснять? - Все дело в
обработке, - сказал я. - Слово надо знать волшебное, заговорную молитву, -
вмешался Жрец, услышавший наш разговор. Кузнец, недовольно оглянувшись,
понизил голос:
- Откровенно говоря, чужак, не помогают в нашем кузнечном деле заговорные
слова. Есть секреты в шихте, есть секреты дутья, и секреты ковки, и секреты
закалки. Полжизни отдал бы я, чужак, за секреты твоих мастеров.
- Дай подумаю, - пробормотал кибер. - А я добавил: - И жизни не хватит. И
трех твоих жизней не хватит. - А страна твоя далеко? Дорогу я одолею? - Дай
подумаю. Нет, не одолеешь, Кузнец. Хоть и молодой ты, а жизни твоей не
хватит.
- Странные слова говоришь ты, Долгодумающий. Почему же я не одолею, если
ты одолел?
Но тут разговор изменил направление. Рыжий боец и его товарищ (Хитрецом я
его назвал мысленно) шумно требовали еще хмельной лавы за счет отца
спасенной девушки, самого робкого, самого тщедушного и самого отуманенного
из всех огнеупорных.
- А велика ли мне радость от этого спасения? - мямлил Отец (для
слушателей мямлил, для меня тараторил). - Всю истерзал проклятый лфэ,
калекой сделал на всю жизнь. Кто ее замуж возьмет такую, в шрамах? Уж лучше
бы бог прибрал ее сразу, чем оставил родителям обузой, младшим
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг