миллион атомов в тысячу, все равно это кремний. А у белка, у гемоглобина
например, отними атом железа, это уже не гемоглобин. Так что ису-хирурги
пока незаменимы при массовых операциях омоложения.
- Да, мы незаменимы, - гордится Гилик.
И опять в мрем блокноте В - О, В - О: вопрос - ответ, вопрос - ответ.
Невольно вспоминаешь пословицу про одного "любопытного", который столько
вопросов задаст, что десять умных не ответят.
В. И всех вы можете омолаживать, Граве? О. Как правило, можем. Конечно, у
нас разные способы, в зависимости от физиологии сапиенса. Лучше всего
удается то, о чем ты слышал, - выключение выключателя молодости.
В. (обязательный эгоистический вопрос). А меня?
О. Вероятно, и тебя. Пошлем хирурга, он разберется в твоей эндокринной
системе, твоем мозгу...
В. И сколько раз удается омолаживать? До бесконечности?
О. Нет, не до бесконечности. Раз двадцать-тридцать получается, у разных
рас по-разному, у самых счастливых - до ста раз. А есть и расы-неудачники,
те, которые и раньше не ведали старости, росли, росли до самой смерти ("Как
у нас крокодилы и удавы", - думаю). У этих, видимо, нет выключателя
молодости, нечего и отключать. И у нас, человекоподобных ("это он-то
человекоподобный - скелет пятнистый!"), со временем получается сходно. При
повторных омоложениях мы возвращаемся уже не в юность, а в позднюю зрелость
- как бы в возраст около сорока. И все грузнеем, тяжелеем, становимся
этакими борцами-тяжеловесами, тело таскаем пыхтя, как бы в гору ползем.
Ползаем, пока сердце выдерживает.
В. Значит, смерть неизбежна? - допытываюсь.
О. Смерть конкретна. Без причины никто не умирает. Смерть из-за
выключателя молодости - первая причина, смерть из-за необратимых изменений -
вторая. Разберемся и с ней справимся. Может, сердце надо ставить мощнее,
может быть, рост мускулов и костей притормаживать. Я еще надеюсь дожить до
такого открытия. У меня только шесть омоложений позади.
("Шесть - мне бы столько! Значит, лет триста мне подарят. Не составить ли
план жизни на триста лет вперед? Сотню лет на изучение Звездного Шара... на
отчет лет двадцать. А потом? Сундуки времени. Вот богатство-то!")
- А мы бессмертны, - вставляет Гилик. - У нас все агрегаты заменимы, даже
голова и блоки памяти.
- Ты стареешь морально, не зазнавайся.
- И ты, Человек, стареешь морально. К удивлению, Граве поддерживает
вертлявого кибера:
- Да, и мы устареваем, - вздыхает он.
Новый букет В - О.
В. Удлинение-уменьшение - выключение-переключение - это все простые,
почти механические действия. Но есть задачи посложнее. Вот я некрасивый, а
хочу быть красивым. Внешность мою хирург способен изменить?
О. Нет, это задача не для микрохирурга. Он не может же стесывать нос или
волосы по одному подсаживать в брови. Тут должна действовать воля. Нужно,
чтобы воля диктовала изменение тела. Вот непостоянноформные, помнишь,
сиделка была у тебя такой породы, ты еще удивлялся, какие у нее ласковые
руки, те могут отрастить сколько угодно рук и ног, любой длины, любого вида.
Нам же, владельцам неподатливого, непослушного тела, надо укреплять,
усиливать волю многократно... Чем? Тренировкой, гипнозом, энергогипнозом,
мультипликаторами всякими. Как это выглядит? Сидишь, сидишь часами и думаешь
сосредоточенно: "У меня растет третья рука, третья рука, третья рука..." И
вырастает.
В. Третья рука?
О. Третья рука, нога, плавники, крылья, рога, шерсть, хвост - все, что
потребуется. Вообще можно превратиться в любого зверя.
В. Как в сказке - и во льва и в мышонка?
О. Лев - пожалуйста, мышонок не получится. Череп у него маловат, мозг не
поместится.
Ага, невозможно! Все-таки признался Граве в бессилии.
- А зачем превращаться в мышонка? - спрашивает Граве. - Чтобы спрятаться?
Так лучше глаза отвести, внушить, что ты невидимка. Вот я у вас в
Ленинграде, как правило, ходил невидимкой. Впрочем, можно внушить, что ты
мышонок. Научить?
В. Ну а мертвых вы умеете оживлять? (Рассчитываю на отрицательный ответ.
Хоть что-нибудь должно быть невыполнимое.)
О. Если есть добротная матрица, оживляем. Это не труднее, чем изготовить
копию по зафонограмме. Оживший безукоризненно помнит все, что было до
момента записи. Все, что было после записи, пропало.
Хуже, если "объект" умер до изобретения матриц. Тут ищут волосы, личные
вещи, бумагу, по которой водил руками, в надежде установить формулы ДНК, РНК
и прочие. Это трудно... и делается редко. Счастья не приносит, больше
огорчений. На нашей планете Хох мы восстановили великого поэта прошлых
веков, такого масштаба, как ваш Шекспир. Но он был великим в свою эпоху, в
новой показался напыщенным, многословным, старомодным. И несведущим даже,
ему учиться пришлось заново. Обидно быть памятником самому себе, живым
портретом бывшей знаменитости. Так что это делают редко.
Другое дело с современниками. Сапиенс отправляется на чужую планету, в
опасную экспедицию, может погибнуть. Тогда для страховки снимают матрицу.
Если
путник не вернулся, можно восстановить. Но и тут он
помнит только предотъездное. Просыпается и спрашивает: "Меня
восстанавливали, что ли? Значит, я погибал? Ну, расскажите о моей смерти".
Глаза можно отвести, внушить окружающим, что ты лев, мышонок и невидимка.
Можно стирать память и заполнять ее, как амбарную книгу. Возвратить
молодость можно, оживить мертвеца можно, я сам семь раз уничтоженная и семь
раз восстановленная копия самого себя. Машины создают свое машинное
государство, другие машины копаются в моем сердце, чинят клапаны изнутри. И
если завтра мне скажут: "Пойдем играть в футбол звездами и щекотать пятки
господу богу", - я не удивлюсь ничуть. Запасы удивления у меня исчерпаны,
чувство сомнения атрофировано. Осуществимо все, если не сегодня, то завтра,
не тем способом, так другим. А если возможно все, чему же удивляться?
Гилик напоминает, Граве предлагает, уговаривает, а я тяну меланхолично:
- Стоит ли время тратить? Граве смотрит на Гилика, Гилик на Граве: -
Покажем Человеку полигон Здарга? - Покажем полигон. А что же еще?
ГАЛАКТИЧЕСКИЙ ПОЛИГОН
Наконец получено "добро"! Полигон закончил серию опытов и согласен
потратить день на гостя с Земли.
Привычно ввинчиваюсь в подпространство, потом вывинчиваюсь. Измочален, но
не потрясен. Неизбежное зло для космического туриста. Воспринимаю его как
шприц с лекарством, как бормашину. Неприятно, но терпеть надо. Взрослый
человек морщится, но не охает.
А путь от астродрома до полигона и вовсе приятен. Сидишь в мягком кресле,
спину нежишь, забот никаких, ведет ракету автомат. Поглядываешь в окошко на
незнакомый узор созвездий, думаешь в ленивой истоме: "Куда занесло!"
Вспоминается мое первое и единственное путешествие за океан, в Канаду на
всемирную выставку. И тогда было сходное чувство: вывернув шею, смотрел на
синие кудряшки лесов (американских!), расчерченных на прямоугольники
автодорогами, на серебряную фольгу рек (американских!) и тоже охал: "Куда
занесло! На чужой материк! За шесть тысяч километров от дома! Кто бы мог
подумать!"
Кто бы мог подумать тогда, что через два года меня занесет в звездный шар
М-13, за тридцать тысяч световых лет и от Москвы и от Канады. После этого
чему удивляться?
Рядом со мной Граве. После приключения с восьминулевыми он не решается
отпускать меня в одиночку. Ну и пожалуйста, мне даже удобнее так. Я
полеживаю, коллекционирую впечатления, разбавляю их глубокомыслием, а Граве
беспокоится о моей безопасности, ерзает, вглядывается в звезды, рацию
теребит.
- Что вам не сидится, Граве? Автомат же у руля.
- Не пойму, куда он ведет, с картой не совпадает. Глядите, сколько звезд
высыпало. Боюсь, что мы попали на опытное поле.
"Правильно, бойся. Это твоя обязанность - бояться за меня". Немного
погодя: - Человек, впереди по курсу планета. Я хочу высадиться и подождать,
пока наладится связь. Опасаюсь, что автомат ведет нас не туда.
"Давай опасайся, не возражаю, это твой долг - опасаться, высаживать и
налаживать. Мое дело - смотреть и запоминать, как и что выглядит".
Выглядит эта планета как Восточный Крым. Невысокие горы с жесткой травой,
колючие кусты, изредка отдельные деревья, точнее, что-то среднее между
деревом и кактусом - мясистые и извилистые, как ветки, листья. Возможно,
суждение мое скороспелое. Вероятнее, планета разнообразна. Но в этом районе
сухие предгорья, древокактусы и ночь.
Связь никак не налаживается. Граве кряхтит, колдует с манипуляторами,
ничего у него не получается. В конце концов он объявляет, что виноват корпус
ракеты, видимо, намагнитился в какой- нибудь заряженной зоне, предлагает
оттащить рацию в сторону, метров за триста. И опять он стучит и кряхтит, а я
сижу рядом и любуюсь созвездиями. Кажется, это слова Сенеки. "Если бы звезды
были видны только в одной местности, люди со всех стран стекались бы туда,
чтобы полюбоваться". Интересно, что изрек бы римский стоик, увидев небо
шарового. Не узор, а звездная сыпь. Особенно здесь, на полигоне. И мигают и
разгораются. И новые появляются. Вот в этом пятиугольнике не было ничего, а
теперь появилась звезда... и какая яркая.
- Граве, я, кажется, открыл сверхновую. Вот там - в пятиугольнике.
Стойте, там еще одна. Это бывает у вас?
Хотел было привстать, чтобы рассмотреть получше, и вдруг чувствую - не
могу подняться. Отяжелел. Тело налилось свинцом, как в ракете при
перегрузке. Но на планете-то с какой стати перегрузка? С ускорением движется
она? Курс меняет?
Впрочем, это я потом подумал - тогда не до размышлений было. Тяжесть
распластала, вдавила в острые камни. И надо было ползти, помнил: в ракете
спасение - противоперегрузочное кресло.
Но триста метров! Шутя отошли мы с рацией на ближний холм, еще и в
лощинку спустились ради экранирования. А теперь, обезноженные, барахтались,
подтягивались, хватаясь за корни, перекатывались. Ползли, словно бы из груды
мешков выбирались, а на нас все валили и валили невидимые мешки.
Вот попали!
Перегрузка исчезла так же внезапно, как появилась. Сползли со спины
мешки, расправились сдавленные ребра. Вдохнул полной грудью, встал,
потянулся...
- Что это было, Граве?
Мой проводник не без труда взгромоздил тело на подгибающиеся ноги.
- Идем, Человек. Скорее. Небезопасно тут. - Подождите, Граве, дайте дух
перевести. - Не мешкай. Скорее, скорее к ракете! Да, мешкать не стоило.
Аттракцион, оказывается, не был закончен. На смену перегрузке пришла
недогрузка. Вес убывал, убывал, шаги становились все длиннее. Шагнул... и
плывешь- плывешь, никак не дотянешься до твердой почвы. Несет куда-то над
кустами, над ямами, совсем не туда, куда прицеливался ступить. Меня вынесло
на отвесную скалу. Оттолкнулся руками, что есть силы. Теперь назад понесло,
а сзади кактусы с колючками в локоть длиной. - Ракетницу вынь, Человек.
Ракетницей правь. Хорошо, что ракетница была при себе. Вообще-то она нужна в
мире невесомости, в межпланетном пространстве. Стреляешь налево - несет
направо. Принцип движения каракатицы. Вытащил из наружной кобуры. Соображаю,
куда же стрелять. И тут очередной фокус. Мир переворачивается. Планета
бесшумно выворачивается из-под ног со всеми своими кактусами и колючками.
Выворачивается и начинает медлительно удаляться вверх. Задрав голову, вижу
Граве, уцепившегося за кусты. Тянусь к нему руками, но отстаю безнадежно,
отстаю, как пассажир, упавший за борт. - Стреляй же, Человек! Ах да,
ракетница в руке. Вспышка, вспышка, вспышка! Хватит ли зарядов? К счастью,
пересилил, начинаю догонять. Навстречу сыплется град камушков, свалившихся с
твердого неба, бывшей почвы. Стучат по шлему, но несильно. Тут еще невысоко,
не успели разогнаться. Еще стреляю, еще. Граве свесился, как акробат на
трапеции, сумел ухватить меня за руку, молодец старик! Картина: наш
космический корреспондент под куполом цирка! Помогаю себе последним зарядом
и с разбегу врезаюсь в ветви.
Держимся за верхушку дерева, под ногами звездная бездна. Туда, в черное
ничто, валятся камни, здоровущие валуны и целые утесы, те, что стояли
непрочно. И видим мы, как скользит вниз нечто удлиненное и блестящее - наша
собственная ракета. Причалив, мы просто поставили ее на ноги, нам и в голову
не пришло крепить намертво. И этот коварный мир стряхнул наш корабль,
сбросил, словно котенка, со своей спины.
Но в тот момент мы не думаем о ракете. Как бы и нас не стряхнуло - вот
чем мы озабочены. Мимо проносится соседнее дерево. Собственная крона вырвала
корень из грунта как морковку, дерево само себя вытащило за волосы. Наше
держится пока. Надолго ли?
- Граве, когда нас записывали в последний раз?
- Каждый межзвездный спутник записывается на старте. Так что потеряем
только один день.
Один день потеряем, начнем жить заново на межзвездном вокзале. Но сейчас
меня что-то не утешает эта звездная страховка. Да, гражданин К. сохранится,
он потеряет только один день жизни, у его жены будет тот же муж, у его сына
тот же отец. Но я-то сорвусь в пространство, буду там болтаться, пока не
задохнусь, исчерпав кислород в баллонах. Едва ли даже сапиенсы с их могучей
техникой найдут одинокий скафандр в космосе.
- Караул, трещит!
Трещит дерево, за которое мы цепляемся. Вот один из корней выдернут из
почвы, вылез как шатающийся зуб. Обнажается и второй корень, голый, не
защищенный корой. Карабкаемся вверх от макушки, подтягиваемся к корням,
хотим зацепиться за край ямы. Непрочные комья крошатся, сыплются на голову.
Ой, сорвусь!
И падаю вниз головой в яму, за которую хотел зацепиться. Опять
перевернулось! Шмякаются с неба вернувшиеся комья, камни, камушки и валуны.
Улетевшее раньше, возвращается позднее. А вот и наша ракета. Иголка,
поблескивающая в небе, превращается в веретено, в снаряд среднего калибра,
большого, максимального... Сработает ли система автоматического торможения?
Если сработает, есть шанс удрать из этого ненадежного мира. Ближе, ближе!
Ракета скрывается за ближайшим пригорком...
Тугие клубы оранжевого, подцвеченного пламенем дыма вспухают за холмом.
Не включилась автоматика. Перед нами все та же перспектива медленной
смерти, но в ином варианте. Недельный или двухнедельный запас воздуха и
энергии в скафандре. Робинзонады не удаются в космосе. Едва ли мы сумеем
жевать местные кактусы.
И тут приходит спасение. Объявляется в наших собственных наушниках:
- Внимание, всем, всем, всем! Утеряна связь с автоматической пассажирской
ракетой, следовавшей на полигон имени Здарга. Всех находящихся в данном
районе просим принять меры к розыску. Держим связь на волне...
Конец того же дня. Сижу в уютной кают-компании космической станции
полигона. Уют, конечно, в звездном духе: почти пустая комната, низкие
складные кресла расставлены вдоль стен у откидных столиков. На стенах
дверцы, дверцы и экраны, экраны, экраны. К дверцам подведены трубы из кухни,
кладовой, библиотеки, мастерской, к экранам - провода от аппаратуры и
информатория. На свободных экранах картины: бурное море, лес, подводные
скалы, городская улица. Цвет великолепен, стереоскопичность безукоризненная,
не экраны - окна в мир. Забываешь, что за стеной космическая пустота.
Считается, что эта иллюзия поднимает настроение.
Сижу, развалившись в удобном кресле. Светло, тепло, безопасно, рядом
приятные собеседники. Приятными на вид их делает мой анапод, конечно. Но в
обществе я не снимаю анапода, предпочитаю беседовать с человекоподобными, а
не со слизнями и скелетами, преодолевая тошноту и жуть, гадать, что же
выражает игра пятен на их лице.
А так, спасибо анаподу, передо мной люди. Вот начальник станции, он похож
на ленинградского Физика, того, что честил меня, а потом угощал до отвала. И
жена его тут же - их звездная, Дальмира. Здесь на ней простенький
сизо-голубой чистый комбинезон, в разговоре она уверенно сыплет формулами.
Но анапод упорно показывает мне Дальмиру. Подозреваю, что и эта звездная
красавица только разыгрывает интерес к физике, на самом же деле ищет новые
чувства. Возможно, ей нравится быть единственной женщиной в компании молодых
талантов, наперебой старающихся привлечь ее внимание.
Больше всех старается выделиться бойкий молодой физик, смуглый,
горбоносый, с острой бородкой, этакий оперный Мефистофель. Но это не
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг