Он подумал еще, что если сойдет с платформы, то не успеет добежать до
вивария, да и не донести ему восьмидесяти килограммов живого веса,
необходимого для компенсации энергетического броска... И тогда
неизрасходованная энергия обрушится на этот зал. Вокруг полыхнет синее
безжалостное пламя взрыва, и вместо здания института останется лишь
глубокая воронка...
В этом была его собственная вина. Прежде чем браться за подобный
эксперимент, следовало просчитать до конца все побочные эффекты... Вот
только времени не хватило - слишком часто за последние месяцы его сердце
становилось холодным замирающим комком, а так хотелось успеть, увидеть
хоть какой-то результат... Вот теперь он его увидит и, возможно, успеет
понять... Ради этого стоило рискнуть. Он стоял окаменев, стиснув руки,
один на один с пустым залом, смотрящим на него в этот последний решающий
миг холодными глазами циферблатов.
А затем его завернуло в тугую спираль, завязало в узел и швырнуло в
ледяной мрак.
Очнулся Мартисон, лежа на знакомой площадке генератора. В пустом и темном
зале не светился ни один огонек. Мысли текли неторопливо, медленно, следуя
друг за другом, как поезда на полустанке.
Значит, был всего лишь обычный припадок. Он потерял сознание от сердечного
приступа. Какая глупость - придумать себе несуществующий волшебный миг
удачи... Ему было холодно, слишком холодно для обычного приступа. Он
медленно, лениво приподнял руку. Мышцы повиновались с трудом. Почти без
всякого удивления он не обнаружил на себе никакой одежды - ни единой нитки.
Всемирно известный ученый, руководитель нашумевшего проекта лежал на
площадке своего детища совершенно голым. Этот второстепенный в общем-то
факт показался ему чрезвычайно важным. Именно он заставил его преодолеть
инерцию полузамороженного тела и, приподнявшись на руках, осмотреться - на
спинке кресла, недалеко от платформы, висел чей-то рабочий халат.
Закутавшись в него, Мартисон медленно побрел к выходу, тщетно пытаясь
сообразить, который теперь час. Сколько времени он провалялся голым и
почему, черт возьми, его раздели. Если это шутка лаборантов, то весьма
странная... Воров в институте замечено не было.
Дверь вопреки его опасениям открылась сразу же, не работало ни одно
электронное охранное устройство - и это поразило его больше всего
остального.
Холл наполняли серые сумерки. В широкие окна не пробивался ни один луч
света, хотя облака на Таире явление чрезвычайно редкое. Еще более странным
показалось ему отсутствие за окнами холла привычного стройного ряда
канадских сосен. Только сейчас он понял, что во всем огромном здании
института, всегда полном жизни, стояла абсолютная, плотная, как вата,
тишина.
Двигаясь словно во сне, он приблизился к выходной двери. Вахтера не
оказалось за стеклянной кабинкой проходной. Вообще вокруг он не видел ни
одного живого существа. Здание словно вымерло. Может быть, не только
здание? Преодолевая неожиданно-накативший страх, он рывком распахнул
дверь. Центральный подъезд выходил на небольшую, украшенную соснами и
газонами аллею. Не было ни газонов, ни аллеи. Перед ним тянулся какой-то
незнакомый бесконечный забор, весьма смутно напоминавший институтскую
ограду. И в то же время он готов был поклясться, что это был все тот же
самый забор - вот только внешний облик его неузнаваемо изменился. Он
раздался, вытянулся в длинную линию, упиравшуюся в нескольких километрах
отсюда в зеркальную стену. На стену Мартисон вначале не обратил особого
внимания и обернулся, желая удостовериться, что, по крайней мере, здание
института не изменилось, - однако знакомый до мелочей фасад растянулся
вместе с забором до самого горизонта.
Странное состояние нереальности происходящего овладело Мартисоном, он
словно находился в кошмарном сне и одновременно понимал, что все
происходит наяву. И это понимание рождало внутри его какой-то первобытный
ужас. Он попытался крикнуть, позвать кого-нибудь на помощь - губы
искривились в напрасном усилии и не издали ни звука. Его окружал
безмолвный и страшный мир. Где-то вдалеке, уже у самого горизонта, в
противоположной от барьера стороне, предметы теряли свою определенность,
четкость контуров исчезала, забор как бы соединялся с фасадом дома,
постепенно закручиваясь, вплетаясь в единую систему некой гигантской трубы
или туннеля, внутри которого уже ничего нельзя было рассмотреть.
Оттуда несло леденящим душу холодом, хотя никакого ветра не ощущалось.
Словно он знал, что в этой трубе или, может быть, даже ближе, в сером
тумане распадавшихся предметов, скрывается что-то ужасное.
Пока Мартисон разглядывал туннель, мир, в котором он находился, дрогнул.
Тяжелый гулкий удар потряс его до основания, земля заходила под ногами.
Единственный звук, сопровождавший этот удар, больше всего походил на
заунывную жалобу колокола. И сразу же восстановилась полная тишина,
предметы вновь обрели определенность и четкость. В первое мгновение ему
показалось, что ничего не изменилось, но вскоре Мартисон заметил, что
барьер, отрезавший всю восточную часть здания, теперь приблизился...
Привыкнув несколько к ощущению скрытой опасности, исходящей от туннеля,
Мартисон попытался двинуться к нему, лишь бы отдалиться от барьера, как бы
символизировавшего собой окончательную границу мира, в котором он пребывал.
Он шел вдоль забора по тому месту, где раньше находился газон. Сейчас под
ногами у него лежала рыхлая мертвая полоса земли, без единой травинки.
Первый же шаг в этом направлении потребовал значительного усилия, словно
ему мешала идти некая невидимая упругая мембрана, с каждым шагом
наращивающая сопротивление. Сил у него хватило на десять-двенадцать шагов,
но едва он остановился, как давление исчезло. Повернувшись, Мартисон
попробовал двигаться в обратную сторону и убедился, что таинственная сила,
остановившая продвижение к туннелю, теперь как бы подталкивает его.
Казалось, ему в спину дул сильный ветер, грозящий оторвать его от земли и
понести навстречу барьеру. Ему вовсе не хотелось пассивно подчиняться этой
невесть откуда взявшейся силе. Едва он остановился, как давление вновь
исчезло.
Даже в этих экстремальных обстоятельствах Мартисон прежде всего оставался
исследователем. И, возможно, именно это заставило его еще раз сменить
направление. Теперь он удалялся от института и приближался к забору, не
испытывая при этом никакой помехи своему движению.
Раз уж он очутился в мире кошмарного сна, следовало изучить его законы и
получить максимум возможной информации. Инстинкт заставлял его держаться
подальше от барьера. Свободными для движения оставались лишь два
направления - зал, из которого он вышел, оканчивался глухой стеной.
Значит, ему придется перелезать через забор... Лет двадцать тому назад
такая задача показалась бы ему сущим пустяком.
В конце концов ему все же удалось преодолеть это препятствие, и он
очутился на улице. Посреди дороги в полной неподвижности застыл кар без
пассажиров. Мартисон подумал, что середина проезжей части вряд ли подходит
для стоянки и что причина в другом... Он еще не пытался анализировать
полученную информацию, мозг с трудом справлялся с лавиной новых фактов.
Беспрепятственно перейдя дорогу, Мартисон очутился перед входом в здание
ремонтных мастерских, неестественно вытянувшихся на несколько кварталов
так же, как и сам институт.
Сердце бешено колотилось, и шум крови в ушах был единственным звуком,
сопровождавшим его движение. Он чувствовал нарастающую панику. Логика
мира, в котором он теперь находился, противоречила всему его опыту и
знаниям, к тому же здесь таилась скрытая и все нарастающая угроза. Оттого,
что он не мог понять, в чем она заключалась, он чувствовал постепенно
усиливающийся страх. Он боялся войти в здание и боялся оставаться на
улице. Он чувствовал себя беспомощной крошечной букашкой, муравьем,
попавшим на чужой стол и навсегда потерявшим обратную дорогу к родному
муравейнику...
Вдруг снова прогрохотал удар невидимого маятника (или, может быть,
колокола?). Мир вокруг него вновь содрогнулся. В этот раз он успел
увидеть, какой огромный прыжок сделал по направлению к нему устрашающий
серебристый барьер...
Его поверхность слегка колыхалась, по ней беспрестанно пробегали яркие
блики, словно барьер находился внутри гигантского, поставленного набок
аквариума. Такой видят поверхность моря аквалангисты, когда смотрят на нее
из-под воды? Что произойдет, если барьер коснется его тела? Как долго
хватит у него сил сопротивляться его роковому приближению? Мартисон
понимал, что времени до того, как барьер коснется его, осталось совсем
немного.
Вдруг он заметил, что блестящая пленка барьера на секунду выгнулась,
приобретая зримые очертания человеческого тела, словно кто-то с
противоположной стороны пытался преодолеть препятствие... И это ему
удалось... Пленка посветлела в том месте, где вырисовывалась фигура, а
еще через мгновение на дороге, в сотне метров от Мартисона, появилось
человеческое существо... Это был мужчина средних лет, одетый в строгий
черный костюм. Едва позади него сомкнулась пленка барьера, как он
сосредоточенно, не обращая никакого внимания на окружающее, зашагал по
дороге к тому месту, где стоял Мартисон.
Когда расстояние между ними сократилось до нескольких метров, Мартисон
заметил, что глаза незнакомца закрыты... Он шел как сомнамбула,
механически переставляя ноги в своем целеустремленном движении к черному
раструбу, которым заканчивалась эта дорога.
- Эй! Послушайте, кто вы? Почему вы здесь оказались?
- Харисон Петр. В предыдущем мире мой путь закончен. - Ответив ему,
человек не изменил своего движения и не открыл глаз.
- Вы знаете, где находитесь?
- Конечно. Это мир, в который уходят все умершие.
Человек двигался очень быстро и, по-видимому, не испытывал сопротивления
среды, которое совсем недавно остановило Мартисона. Наконец незнакомец
поравнялся с ним и пошел дальше, даже не посмотрев в сторону того, кто
задавал ему столько вопросов. Впрочем, его бледные, плотно сжатые губы не
шевельнулись ни разу, голос звучал в голове Мартисона.
- Вы знаете, как отсюда выбраться?
- Конечно. Идите за мной.
Мартисон попытался это сделать и вновь ощутил на себе неумолимое давление,
словно на плечи ему обрушилась чудовищная тяжесть. Он отстал на первых же
шагах и вскоре был вынужден остановиться.
- Вы не могли бы подождать меня?! - Он прокричал это вслед Харисону с
отчаянием, понимая уже, что навсегда теряет едва обретенного и
единственного здесь спутника.
- На этой дороге нельзя останавливаться. Прощайте.
Вскоре фигура его недавнего собеседника уменьшилась, постепенно сливаясь с
серым туманом, клубящимся у начала черной трубы. Внутри этого тумана
возникло какое-то зловещее движение. Сверкнули красноватым блеском два
огромных, узких в разрезе глаза и тут же исчезли.
Дорога вновь опустела. Раздался следующий удар гонга, и барьер приблизился
к Мартисону еще на десяток метров...
14
С той стороны, куда скрылась фигура Харисона, подул ледяной ветер.
Мартисон не ощущал его давления. Ветер словно дул внутри его, замораживая
желание двигаться и саму надежду выбраться отсюда.
С трудом преодолевая его парализующее влияние, он подобрался к двери,
ведущей в проходную ремонтных мастерских.
Он хорошо знал эти службы и потому надеялся здесь укрыться, отдышаться,
прийти в себя... Вот только солидная металлическая дверь с внутренней
системой запоров будет, конечно, закрыта, и ему не преодолеть такого
препятствия... Но вопреки его худшим опасениям дверь легко подалась, и он
очутился в длинном полутемном коридоре, освещенном все тем же тусклым
сумеречным светом, струящимся в окна.
Коридор, однако, заканчивался не турникетом пропускного автомата, который
должен был тут находиться, а широкой мраморной лестницей, устланной ковром
и ведущей на второй этаж, откуда доносились музыка, звон бокалов и гул
голосов - первые звуки, услышанные им в этом мире. Его так поразил вид
этой несуразной в здании ремонтного завода лестницы и шум пирушки,
доносящийся со второго этажа, что он замер подле захлопнувшейся за его
спиной двери и стоял там неподвижно, вслушиваясь в неясный шум и пытаясь
понять по отдельным звукам, что, собственно, здесь происходит. Но ничего,
кроме ровного гула, разобрать так и не сумел.
Он хорошо помнил: в этом здании вообще не было второго этажа, и тем не
менее вот она, перед ним, лестница, ведущая наверх... Неожиданно до него
донесся звук, заставивший Мартисона вздрогнуть и прислушаться.
Да, несомненно, в глубине коридора, слева от лестницы, слышался тихий,
едва слышный женский плач и всхлипывания.
Крадучись Мартисон направился в ту сторону, раздираемый противоречивыми
чувствами и каждую секунду ожидая расплаты за свою смелость.
Женщина сидела в темном закутке подле лестницы, упершись лбом в колени, и
тихонько, горестно всхлипывала. Широкий бесформенный плащ свисал с ее
плеч. Мартисон не мог рассмотреть лица женщины, зато невольно отметил
длинные полные ноги, обнаженные значительно выше колен сбившимся плащом.
Старинные эластичные пластиковые чулки на них показались ему слишком уж
вызывающими.
Ошарашенный, сбитый с толку всем увиденным, он остановился подле женщины
и, не отводя взгляда от ее ног, спросил почему-то равнодушным, без всякого
намека на участие голосом:
- Отчего вы плачете?
Женщина подняла голову, тряхнула ею, освобождая лицо от волны темных
волос, и посмотрела на Мартисона совершенно сухими и тем не менее странно
блеснувшими в полумраке глазами.
- Я оплакиваю твою судьбу, Эдмунд. Я оплакиваю всех, кто сюда приходит.
Ее лицо, словно вырезанное из мрамора, показалось ему слишком бледным.
Проглотив комок, застрявший в горле после ее слов, он произнес внезапно
пересохшими губами совершенно дурацкую фразу:
- Но здесь, кажется, довольно весело проводят время...
- Ты так считаешь?
Ему показалось, что ее глаза под копной темных волос светятся медным
металлическим блеском. Неожиданно одним движением ног она встала. Ни один
акробат не сумел бы проделать подобный фокус, не коснувшись руками пола.
Но ей это удалось. Сбросив плащ из грубой материи, она вдруг оказалась в
открытом вечернем платье, усыпанном золотыми блестками. Не глядя ему в
лицо и едва заметно усмехаясь, она произнесла:
- Тогда пойдем повеселимся.
Он хотел возразить, но ее рука с неожиданной силой легла на его плечо, и
ноги, словно сами собой, понесли Мартисона вслед за ней к лестнице.
Наконец, собравшись с силами, он сказал:
- Я пришел сюда вовсе не веселиться. Куда ты меня ведешь?
- Сюда многие приходят не за тем, что находят. Тем не менее никто еще не
сумел изменить предначертанного в нашем мире.
Они уже поднимались. Он все еще надеялся внести какую-то предварительную
ясность, узнать хоть что-то о неведомой цели, к которой его вели, не
замечая его робких попыток остановиться.
- Видите ли, я ученый, я построил машину, способную проникать в будущее,
очень недалеко, но все же... И я совершенно не понимаю, что здесь
происходит, куда я попал?
- Люди часто старались достигнуть того, что им абсолютно не нужно. Они
никогда не считались с законами жизни, с правами других существ. Они
слишком долго оставались безнаказанными. Но теперь это изменилось.
Прежде чем он решил, что ей возразить, лестница кончилась.
Верхний зал не походил на зал для развлечений - скорее это была какая-то
контора. Шум застолья доносился из-за стены, в которой виднелась наглухо
закрытая дверь. К ней между рядами длинных столов вела ковровая дорожка.
За столами сидели то ли чиновники, то ли служки какой-то секты в белых
бесформенных балахонах. Над каждым столом красовался написанный крупными
буквами прейскурант. Тут и там кучками робко толпились странные,
неопределенного вида личности. Над чиновником, к которому женщина подвела
Мартисона, тоже висел большой белый лист. Мартисон прочитал:
"Первая ступень приобщения - сто кредосов. Разговор по душам - двести.
Вдыхание сатрической энергии - пятьсот кредосов. Благоговение в братской
среде - тысяча кредосов".
Лихорадочно роясь в карманах своего дырявого халата, Мартисон уже понял,
что выбраться из этой переделки будет стоить весьма недешево. Однако, как
ни странно, прейскурант подействовал на него успокаивающе.
- Кого ты привела, Лила? - спросил "брат", к которому они подошли.
- Особый случай. К его преподобию.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг