похлебке, о создании комфортабельных пещер станут самыми главными в жизни
просто потому, что у них не останется других. Потом начнется деградация...
Постепенно они забудут все, что знали. Перестанут быть людьми под этим
зеленым солнцем. Их слишком мало для того, чтобы создать жизнеспособную
колонию... Физик остановился, поставил канистру на землю и осмотрелся. Все
те же невысокие серые холмы вокруг, марево раскаленного воздуха. Физик вытер
крупные капли пота, тяжело вздохнул и присел на каменный обломок. Ему уже за
сорок, пора бы остепениться, перестать шататься по дальним дорогам, осесть
на Земле. Наверно, эта экспедиция стала бы последней, если бы из нее удалось
вернуться. Он снял майку, недовольно растер свое не в меру раздавшееся
тело. За последние месяцы, перед катастрофой, он пренебрегал гимнастикой,
старался избегать обременительных процедур. Доктор был им недоволен и часто
высмеивал его в кают-компании. Доктор... Подтянутый, сухопарый, с легкой
сединой в густой шевелюре, он был для них примером, образцом космопроходца
прошлого века, когда бесконечные тренировки превращали человека в сплошной
клубок мышц, а строгие медицинские комиссии оставляли на Земле тех, кто не
мог справиться с собственным телом. В век автоматики многое изменилось. К
лучшему ли? Это еще вопрос... Сумеют ли они, изнеженные личинки своего
заботливо сотканного механического кокона, справиться в борьбе с чужим
миром, выстоять, попросту выжить?
Он тяжело поднялся с камня. Все тело ломило после ночи, проведенной на
жестком песчаном ложе. Сколько им еще предстоит таких ночей, пока появится
хотя бы проблеск надежды? Хорошо, что ему удалось скрыть от Практиканта всю
серьезность их положения. Мальчишка не глуп, он о многом догадался сам, но
пусть у него останется мечта. Нельзя человека, перед которым только
открывается жизнь, лишать надежды на возвращение домой... Физик медленно
побрел дальше и не смог удержаться от вопроса, заданного себе самому: есть
ли она, эта надежда, на самом деле? На что, собственно, они могли
рассчитывать? Только на контакт с чужим разумом. Но как его наладить, этот
контакт, если неизвестно, к чему он стремился, что может, во имя чего живет?
Знакомы ли ему понятия гуманности? Контакт - их единственная надежда. Если
контакт не состоится, если им не помогут - все тогда потеряет смысл.
Физик не мог предположить, что в эту самую минуту уже началась вторая,
и последняя, попытка контакта, окончившаяся неудачей. И он не мог знать, что
всего один шаг отделяет его самого от участия в этой попытке и от
необходимости ответить на вопрос: "Какие вы, люди? - поставленный чужим
разумом. - Знакомы ли вам понятия гуманности, доброты?" Он не знал, что на
подобные вопросы уже ответили все его товарищи. Что незадолго до этого
голубая вспышка от выстрела бластера перевела в самом начале попытку
контакта с Доктором и Кибернетиком в крысиный лабиринт, что Практиканту
показали, как с ним самим случилось несчастье, хотя никакого несчастья не
было, а Практикант уже бросился его спасать. Ничего этого Физик не знал, а
если бы и знал, то все равно не успел бы разобраться во всей сложности
ситуации, потому что ему самому была уже предложена задача и надо было
отвечать на заданный вопрос, хотя самого вопроса он не слышал и не
предполагал даже, что он задан.
Задача, предложенная ему, была предельно проста. Те, кто ее задумал,
уже знали глубину и сложность человеческой психологии и потому не хотели
рисковать. Условия задачи выглядели примерно так: если путник С идет из
пункта А в пункт В и по дороге ему предложен выбор одного из двух совершенно
равнозначных путей, то какой путь он выберет? Какой путь он выберет, если
путь Л1 ничем не отличается от пути Л2? Ничем, кроме того, что, пройдя по
пути Л2, человек принесет гибель колонии отличных от него и совершенно
неизвестных ему живых существ?
Ущелье, по которому шел Физик, разделилось на два рукава. Почему-то
казалось, что раньше здесь был только один рукав, и теперь он не знал, куда
повернуть. Оба рукава точно шли на север, к площадке, где его ждал
Практикант. Он проверил их направление по схеме, которую успел набросать
скорее по привычке, так как до воды прошел не больше километра и хорошо
помнил дорогу. Ни на карте, ни в памяти не было правого рукава. Он свернул в
него именно потому, что любопытство в человеке развито сильнее многих других
чувств, этого не могли предположить те, кто ставил условия задачи.
Под ногами среди мелкого щебня с сухим треском лопались какие-то
шарики. Физик нагнулся. Округлые белые тельца упрямо карабкались с одного
склона ущелья на другой. Живая лента трехметровой ширины, состоящая из этих
странных насекомых, преградила ему путь. "Какие-то паучки; жизнь здесь
все-таки есть, хотя бы в этих примитивных формах, и, значит, Доктор
ошибался, - подумал он. - Слишком мы любим поспешные выводы. Эта колония
похожа на мигрирующих земных муравьев".
Существа ловко карабкались на отвесные стены ущелья. У них было всего
три гибкие лапы с коготками и не было глаз. Одна лапа впереди, две сзади.
"Надо будет поймать двух-трех и засушить для Доктора..."
Не было ни малейшей возможности обойти эту шевелящуюся живую ленту, и
очень не хотелось возвращаться. Осторожно балансируя на камнях, Физик стал
пробираться вперед, стараясь причинить как можно меньше вреда тем, кто полз
у него под ногами. Собственные цели всегда казались человеку значительней
тех, кого он съедал за обедом и на кого случайно наступал на лесной
тропинке. Во всяком случае, к этому он привык на Земле и не предполагал, что
у некоторых существ возможна собственная точка зрения на этот счет.
Физик уже пересек почти всю ленту, раздавив не больше десятка
насекомых, и занес ногу для последнего шага, но тут непрочный камень подвел
его. Человек пошатнулся и выронил канистру в самую гущу живой ленты.
Наверное, это переполнило чашу терпения. Мир раскололся. В ушах засвистел
ветер. Физик почувствовал себя втиснутым в какое-то узкое пространство.
Наверное, это была трещина. Точно разобраться в этом он не мог, так как
кругом царил полнейший мрак. Сам переход в это новое для него состояние
прошел довольно плавно, без резких толчков и настолько быстро, что он просто
не успел понять, что произошло.
С трудом выбравшись из расселины, Физик оказался на высокогорном плато,
в совершенно незнакомой местности. Скалы здесь казались нагроможденными друг
на друга без всякой видимой системы. Он даже не сумел определить границу
главного водораздела, чтобы хоть приблизительно узнать, в какой стороне
находится море. Дышалось гораздо труднее, чем на равнине, и это говорило о
большой высоте. Почему-то его не очень беспокоило положение, в которое он
попал, может быть, потому, что подсознательно он надеялся, что те, кто
перенес его сюда, позаботятся и о возвращении. Однако прошел день, и ничего
не случилось. Больше всего он удивлялся тому, что чувство голода почти
притупилось, хотя последний раз они поужинали с Практикантом три дня назад.
Даже пить не хотелось. Очевидно, в организме происходила какая-то
перестройка, замедлившая все внутренние процессы. Возможно, это побочное
влияние радиации.
Ночью его мучили кошмары. Светящиеся скалы надвигались и давили его,
каменная трава росла почему-то на голове у Доктора. Раза три он вскакивал и
слушал, но ни единого звука не доносилось из ночной темноты. Небо было на
редкость чистым. Огромные голубые звезды слагали искаженную картину
созвездий. Десятки световых лет отделяли его от настоящего дома, и, может
быть, поэтому не имело особого значения его теперешнее положение. Какая,
собственно, разница, где ему находиться? У светящегося валуна рядом с
Практикантом или здесь? Но разница была. Особенно остро он ощутил ее перед
рассветом, когда, проснувшись, с ужасом подумал, что, возможно, остался один
на этой планете под равнодушными звездами. Он старался убедить себя в том,
как нелепа эта мысль, просто расшатались нервы, угнетающе подействовала
огромная и пустая ночь, неживые предрассветные тени скал. Но ничто не могло
заглушить в нем первобытного ужаса. Было чистым безумием карабкаться по
камням в темноте. Каждую минуту он мог сорваться с крутой поверхности или
провалиться в трещину. Но до рассвета с ним ничего не случилось. Весь день
Физик двигался на юго-восток, стараясь выбирать дорогу в тени скал, чтобы
хоть на время укрыться от жгучих лучей зеленого солнца.
Вечером он заснул в какой-то расселине, совершенно измученный. А утром,
не успев окончательно прийти в себя, упрямо побрел на юго-восток. Из всех
следующих дней пути он помнил только стрелку компаса, изнуряющую жару и
отчаянное желание прекратить бессмысленную борьбу. Иногда попадались ключи с
холодной водой. И это была его единственная маленькая радость. Удавалось
напиться, смочить голову. Сознание ненадолго прояснялось, но тогда
начиналась мучительная борьба с самим собой. Ему казалось, что он идет
совсем не в ту сторону, да и откуда ему знать, где здесь могла быть "та
сторона"? Он кричал проклятия скалам и тем, кто сыграл с ним эту подлую
шутку, но скалы оставались равнодушны, и никто не отзывался на его крики.
Ночью, взобравшись на самую высокую вершину, он увидел далеко за
горизонтом синеватое электрическое зарево. От радости едва не сорвался, но,
видно, в голове уже совсем помутилось, потому что он не засек по компасу
азимута и утром потерял направление. Весь день он пролежал, зарывшись в пыль
среди камней, и дал себе слово, что если ночью не увидит опять этого зарева,
то бросится со скалы вниз. Он даже выбрал с вечера подходящее место, где
камни у подножия были особенно острыми.
Ночью он опять видел зарево. На этот раз азимут выскоблил на плоском
каменном осколке. К вечеру второго дня, спустившись по отвесной стене со
следами выбоин и обрывками нейлонового троса, он очутился у поворота в
ущелье, где Кибернетик и Доктор разбили лагерь.
Прожектор Кибернетик зажег сразу, как только они с Доктором добрались
до шлюпки, хотя в этом не было никакой надобности. Начинался день. Почему-то
обоим показалось, что от желтого электрического света ночной кошмар
развеется, уйдет от них навсегда. Сначала их удивило, что из двух
прожекторов шлюпки загорелся один - аварийный, и только потом они вспомнили,
что именно по прожектору пришелся ночью основной удар неизвестного им
электрического луча, разрядившего батареи скафандров.
У них не было сил ни обсуждать происшедшие события, ни исследовать
результат ночного сражения. Если то, что случилось, можно было назвать
сражением. Задраив за собой люк и сменив кислородные баллоны, они едва
добрались до подвесных коек и проспали до вечера. Поднялись по сигналу
часов внутреннего корабельного цикла. Часы шлюпки, все еще настроенные на
этот цикл, подавали бессмысленные теперь сигналы отбоя, подъема и времени
приема пищи. От духоты, с которой не могли справиться никакие внутренние
системы скафандров, не хотелось ни есть, ни пить. Больше всего хотелось
умыться. Но красный огонек на пульте говорил о том, что радиация уже
проникла внутрь шлюпки.
Больше всего Доктора мучила невозможность проделать обычные утренние
гимнастические процедуры, к которым так привыкло его тело. Без них он
чувствовал себя совершенно угнетенным, раздавленным. Улиткой, загнанной в
раковину скафандра. Если так будет продолжаться еще несколько дней, он не
выдержит. Кибернетика, казалось, это не трогало. Доктор вообще плохо понимал
этого сурового, желчного человека, равнодушного к внешним удобствам и
обстоятельствам. События внешнего мира он встречал с мрачным скепсисом,
словно заранее не ждал от них ничего хорошего, и, возможно, в подтверждение
своих худших ожиданий черпал неиссякающие силы для борьбы. Кибернетик был из
породы тех людей, кто с проклятиями лезет в самое пекло и непременно
возвращается обратно.
Пора было выходить наружу. Шлюпка - ненадежная защита от окружавшего их
враждебного мира.
Не глядя друг на друга, они проверили напряжение в батареях бластеров.
После всех лабиринтов, крысиных полигонов и ночной стрельбы они не знали,
что их ждет снаружи на этот раз. Люк открылся сразу, хотя Доктор почему-то
опасался, что он может не открыться. На стенах ущелья тускло отсвечивали
матовые блики низко стоящего солнца. Значит, проспали почти весь день и
выйти сегодня на поиски товарищей вряд ли удастся... Больше всего их
поразило, что на том месте, куда ночью стрелял Кибернетик, не было ничего.
Совсем ничего. Темное пятно на желтой глине в том месте, где разорвался
заряд бластера, вот и все.
- Что за дьявол! Попал же я во что-то!
- Но если там, на земле, след от твоего заряда, значит, ты стрелял в
пустоту. Галлюцинация от напряжения? Нет. Коллективные галлюцинации такого
типа практически невозможны.
Порассуждать на эту тему Доктору не пришлось. Темное пятно на земле не
было следом от выстрела. С десяток квадратных метров покрывал толстый слой
темно-серой мучнистой пыли. Экспресс-анализатор быстро определил, что это
измельченный до молекулярного состояния базальт.
- Выходит, ночью я стрелял в скалу?
- Раньше тут не было никакой скалы. У меня хорошая зрительная память. В
той стороне не было ничего. И дно ущелья, как видишь, понижается, даже его
ты не мог зацепить.
- Ты хочешь сказать, что по ночам скалы на этой планете отправляются
погулять?
- Может быть.
- Да. После того, что мы видели ночью, все, конечно, может быть.
- Аксиомы, принятые на Земле, здесь не всегда обязательны. К тому же,
если это была просто скала... Ты видел хоть один осколок?
- Нет.
- А ты слышал, чтобы выстрел бластера мог раздробить скалу до
молекулярного состояния?
- Что же это было?
- Не знаю, но боюсь, что мы еще познакомимся с этим. И давай, наконец,
посмотрим, что случилось с прожектором.
На месте прожектора они увидели глубокую вмятину в обшивке. Поверхность
металла казалась оплавленной и местами смятой так, что образовались трещины.
Кибернетик подозрительно покосился на Доктора.
- Ты не мог случайно выстрелить?
- Мой бластер оставался в рубке.
- Но ведь я стрелял только раз! И в этой стороне не было никаких
вспышек. Откуда такая температура?
- Ты думаешь, это след от выстрела бластера?
- Очень похоже.
- В таком случае, это еще раз подтверждает...
- ... что скалы на этой планете берут с собой на прогулку бластеры.
Ладно. С меня на сегодня хватит загадок. Пора наконец заняться делом.
Кибернетик решительно направился к входному люку, а Доктор пошел за
ним, но какое-то тревожное и еще смутное опасение заставило его вернуться.
Он не обнаружил ничего нового, ничего подозрительного во вмятине на борту
шлюпки, обшивка которой приняла и отразила прошедшей ночью неизвестный
энергетический удар. Вот только странный беловатый налет покрывал теперь
кое-где оплавленный металл... Но это могла быть пыль, принесенная ветром,
просто пыль... Проверять не хотелось, может быть, оттого, что, если даже это
и не было пылью, а было чем-то гораздо более серьезным, у них наверняка не
найдется средств для борьбы с новой неизвестной опасностью. Почему-то теперь
Доктор не сомневался в том, что так и будет. Что ж, они первые открыли
военные действия и не пожелали участвовать в мирных переговорах... Хотя,
пожалуй, крысиный лабиринт вряд ли подходящее место для переговоров...
К обеду удалось установить систему фильтров. Через час после того, как
они ее запустили, в рубке можно было снять скафандры. Они устроили из этого
маленького события настоящий праздник. Приняли душ, выпили по бокалу
тонизирующего напитка и развалились на подвесных койках, испытывая
неописуемое блаженство от прохладного воздуха.
Во время работы тревога за товарищей казалась глуше, незаметнее. Зато
сейчас они уже не могли думать ни о чем другом.
- Когда начнем поиски? - спросил Доктор.
Кибернетик растер заросшее щетиной лицо, выпрямился в своем гамаке и
повернулся к Доктору.
- Я думаю, нам есть смысл подождать до утра, хотя бы для того, чтобы не
разминуться с ними.
- А как у них с кислородом?
- Физик взял с собой режекторные фильтры. С ними время практически не
ограничено.
- Долго они в скафандрах не продержатся.
- Я думаю, мы все тут долго не продержимся.
Доктор внимательно посмотрел на Кибернетика. На секунду подумал, не
ходил ли он вслед за ним к поврежденному участку обшивки, но потом вспомнил,
что они не расставались весь день.
- Видишь ли... - сказал Доктор и задумчиво пожевал губами. - Нам очень
важно выиграть время, каждый лишний час.
- Интересно - зачем?
- Честно говоря, я и сам как следует не знаю. Но у меня такое ощущение,
словно мы начали с планетой поединок, в котором каждый час играет решающее
значение, хотя бы потому, что в течение каждого часа мы получаем и
перерабатываем новую информацию, а это увеличивает наши шансы.
- Я не вижу никаких шансов. Сколько угодно новой информации и ни одного
нового шанса. Вряд ли удастся использовать информацию, значение которой мы
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг