Валерий Дмитриевич ГУБИН
ШЕСТЬ ДНЕЙ
Фантастический рассказ
Андрей проснулся, услышав высокий серебряный голос трубы, и подумал -
как хорошо, что тебя будят подобным образом. Открыл глаза, и оказалось,
что это играет отец, смешно раздувая щеки. Тогда он понял, что все еще
спит, и попытался задержать сон, но тот распадался, разлезался по кускам.
Пришлось вставать. Мелодия еще звучала в ушах, но все тише, потом совсем
смолкла, и стал слышен обычный монотонный шум улицы, слышен, несмотря на
плотно закрытые окна и толстые шторы.
Андрей подошел к окну и посмотрел на термометр. Он каждое утро
смотрел на него, словно ему нужно было не на работу идти, а в турпоход на
лыжах. Три мощных трайлера у гостиницы напротив прогревали моторы,
окутавшись облаками сизого дыма.
"Летом придется ставить кондиционер, иначе тут не продохнешь. Чтоб он
провалился, этот экспериментальный район".
Его соблазнил тридцатиэтажный гигант с солярием, бассейном, подземным
гаражом. Но напротив оказалась гостиница для шоферов. Говорили, что в
верхних этажах воздух чище, но Андрей не очень в это верил - в нескольких
километрах от дома дымила мощная ТЭЦ.
Через полчаса он раскачивался в такт вагону метро и пытался
задремать. Вот уже месяц, как Андрей отказался от машины, надоели пробки и
вечные опоздания, и был даже доволен - у него появилось сорок минут
абсолютно свободного времени. И обычно в это время его посещали ленивые,
неспешные и потому особенно приятные мысли. Правда, полностью отключиться
не удавалось. Помимо его воли в голове намертво замкнулись необходимые
связи и вспыхивали время от времени, не давая забыть о себе: выяснить
насчет "Проекта-54", позвонить Николаеву и далее более мелкое - зубной
врач, очки, путевка, зимняя обувь и еще с десяток сигналов, периодически
поступающих в мозг. Это не особенно досаждало, и Андрей был доволен своей
жизнью, работой, сумасшедшей нагрузкой, с которой пока легко справлялся.
Последние годы он жил в суматошном, лихорадочном напряжении, и каждая
минута была наполнена его усилиями, не пропадала зря, не уходила в песок.
Только иногда нападали вдруг мимолетные необъяснимые приступы хандры,
связанные с ощущением, что чего-то очень важного не хватает во всех его
трудах и стремлениях. Он объяснял их переутомлением и тотчас забывал об
этих странных приступах, взявшись за решение очередной интересной
проблемы, благо таких проблем в его работе хватало: Андрей работал в
институте хроноскопии, в отделе альтернативных моделей исторического
времени.
Секретарша, машинально улыбаясь, протянула ему бланк-заказ:
- Вам подписано.
- Как? Уже? А Николаев знает?
Она все с той же приклеенной широкой улыбкой пожала плечами.
Андрей выскочил в коридор и судорожно стал шарить по карманам в
поисках сигарет. Потом вспомнил, что полгода назад бросил курить.
"Наконец-то и мне повезло. Просто не верится! Молодец, Николаев,
сдержал слово", - и он, глубоко вдохнув пахнущий хлоркой воздух
институтского коридора, побежал к себе.
Когда вокруг проступили стены большой светлой комнаты с потертым
туркменским ковром над диваном, у Андрея радостно забилось сердце, и он
опустился прямо на пол. Только сейчас он почувствовал, как сильно устал.
Почти трое суток с небольшим перерывом на сон они вместе с руководителем
маршрута просчитывали направление поля, график энергетической нагрузки, ее
запас на случай ошибки. И вот получилось! Он находился в квартире своего
детства в неказистом пятиэтажном доме, затерянном в глубине Щиповских
переулков, в Москве, в июле 1954 года. Родители, по его расчетам, еще в
начале месяцав месте с ним уехали в Крым.
Он долго сидел, прислушиваясь к тишине квартиры, к крикам детей за
окном, смотрел на трепещущие зеленые блики на стенах и потолке. Потом
встал и, разминая затекшие ноги, пошел в коридор, достал запасной ключ,
висящий под счетчиком. Паркет, как в детстве, скрипел, каждая плитка
издавала свой собственный звук.
Андрей снова, как много лет назад, летел вниз по лестнице, пропахшей
кошками и кухонными запахами, и потолок над каждой площадкой так же чернел
следами сгоревших спичек. Выбежав во двор, он огляделся. Солнце уже
перевалило зенит, и весь двор был в тени густых высоких тополей,
отгораживающих его от улицы. У флигелька в глубине двора сидел маляр
Гриша, как всегда в это время дня пьяный, и голосил, подыгрывая себе на
гармошке:
- Придет весна, поедем мы в Сухуми...
- Здравствуй, дядя Гриша!
- Здравия желаем, начальник, - Гриша попытался приподняться, но ноги
его не держали.
- Дядя Гриша, ты меня узнаешь?
Гриша посмотрел на Андрея слезливым взглядом и обиделся:
- Почему нет? Я и выпил всего ничего. Ты полковник из двенадцатой. Но
я тебя не боюсь.
- Не боишься? - удивился Андрей.
- Нет! Я вообще никого не боюсь. Вон спроси учителя. Опять он с
Тонькой идет, зараза.
Андрей обернулся и вздрогнул, увидев Геннадия Петровича, потому что
все время именно таким его и вспоминал - высоким, худым, в офицерском
кителе без погон и штатских брюках. Все тот же шрам на виске и глубоко
запавшие грустные цепкие глаза. Он шел медленно, прихрамывая, тяжело
опираясь на палку. А рядом девушка в синем платье, довольно коротком для
пятидесятых годов, и лицо у нее очень странное, необычное - то ли
подростка, то ли женщины, то ли очень красивой, то ли дурнушки. И потому
от него было трудно оторваться. Андрей был уверен, что никогда не видел ее
раньше, в своем детстве, и в то же время какое-то смутное воспоминание
брезжило в голове еле-еле и приятно волновало.
- Геннадий Петрович! - шагнул он навстречу.
Учитель остановился, будто испугавшись.
- С кем имею честь?
- У меня к вам дело, - Андрей смотрел то на учителя, то на его
спутницу, просто не мог оторваться от нее и злился на себя за это, - я из
Академии наук, по поводу вашего изобретения.
- У меня нет никакого изобретения, - глаза учителя, беспокойные,
тоскующие, словно впились в Андрея.
- Я имею в виду те идеи, над которыми вы работаете сейчас.
- Откуда вы знаете про мои идеи?
- Я объясню вам, - замялся Андрей, озираясь по сторонам, - но, если
можно, не здесь.
Учитель схватил девушку за руку и двинулся к парадному.
- Так как же?
- Сейчас я занят, - откликнулся с каким-то надрывом Геннадий
Петрович, - зайдите попозже, к вечеру. Или завтра.
- Сегодня, в пять! - решил проявить настойчивость Андрей.
- Хорошо, хорошо, - учитель даже не повернул головы, спеша к дверям,
- я живу в восьмой квартире.
- Знаю. Буду к пяти, до встречи. - Андрей отошел, потом обернулся и
увидел, что они стоят в дверях и смотрят ему вслед.
- Ну что, понял? - гаркнул ему в ухо Гриша, которого он чуть не сбил
с ног. Тот уже стоял, покачиваясь, посредине двора. - Если он учитель, так
ему можно чужих девок хватать?
- Тебе-то что? - удивился Андрей.
- У меня на Тоньку свои виды. Я с ее отцом в корешах.
- Нужен ты ей, алкаш задрипанный, - такой девушке!
- Но ты, потише, - Гриша будто протрезвел от злобы и почти не
качался, - я не посмотрю, что ты полковник, - он сунул руку в карман, - я
срок тянул, мне человека пришить - раз плюнуть!
Гриша быстро заводился, в уголках рта выступила пена. Старинный
детский страх перед жуткой послевоенной шпаной зашевелился в Андрее, но,
внимательно посмотрев на Гришу, он вдруг увидел, что это теперь никакой не
дядя для него, а просто парень лет тридцати с изможденным синюшным лицом и
бегающим злобно-трусливым взглядом.
- Поди проспись, урка дешевая, - нарочито громко рявкнул он и,
повернувшись, направился к воротам.
Он двинулся по Большой Серпуховской к метро, потом повернул на
Житную, шел и радовался густой буйной зелени, чистому воздуху,
разноцветным шарикам мороженого, купленного у метро, и чуть не подпрыгивал
временами от переполнявшего его счастья. Почему-то вспомнилась прочитанная
в детстве "Сказка о потерянном времени" - о том, как злая волшебница
превратила нескольких мальчиков и девочек в стариков по внешности, оставив
их детьми в душе. Сейчас он такой же пожилой ребенок, который только
притворяется, что ему за пятьдесят, что у него приличный живот и резкие
морщины вокруг рта. Все здесь было миром его детства, как же он сам мог
оставаться взрослым? Церковь, в которую попала немецкая торпеда, все еще
стоит без купола, одни стены. Сколько дней он провел с друзьями в ее
развалинах! Калужская площадь с ее бесчисленными палатками, магазинчиками,
забегаловками - здесь можно выпить морса, купить пирожков с капустой и
иногда проникнуть в темный церковный зал "Авангарда" через выход.
"Боже мой, как хорошо, - думал Андрей, вытирая пот со лба, - как
хорошо, что можно вернуться в этот давно исчезнувший мир и почувствовать
себя дома". Его поразила тишина этого мира. Он остановился и огляделся.
Действительно, машин мало, чаще улица пуста от них, но не это было
причиной тишины. Он вдруг понял, что тишина у него внутри, что перестал
вращаться маховик с фамилиями, датами, телефонами и неотложными делами.
Его собственный мир стал казаться отсюда каким-то нереальным, вроде миража
в жарком мареве пустыни. Андрей в первый раз почувствовал всю
фантасмагорию своего перемещения. Его затопила сильная, давно не
переживаемая - может быть, со времени детства - радость.
По этому мягкому от жары асфальту он совсем недавно проходил, а эти
перила еще, возможно, хранят отпечатки его рук. Его детство и юность так
органично вплетались во все эти площади и переулки, что, кажется, исчезни
он тогда - и все окружающее понесло бы невосполнимую утрату.
Андрей сел на скамейку и просидел так час или два, оглушенный
ожившими воспоминаниями. Он вглядывался в лица прохожих - они были совсем
другими, чем лица его современников. Недавнее жестокое время, нужда,
настороженность проявлялись во всех лицах, в том, как люди смотрели,
разговаривали. И все это странным образом сочеталось с беспечной
наивностью того, как они вдруг улыбались, как удивлялись чему-нибудь,
широко раскрыв глаза и размахивая руками. Таких добродушных и по-детски
доверчивых лиц Андрей давным-давно не видел, а может быть, просто не
замечал. "И чему они все улыбаются? Что-то больно много веселых лиц".
Осоловелый от жары и усталости, но просветленный, с блестящими от
нервного возбуждения глазами, он ровно в пять позвонил в квартиру учителя
- несколько длинных звонков. Дверь открыла Тоня и тотчас испуганно
отступила в глубь коридора.
- Проходите, вас ждут, - донеслось из темноты.
Андрей быстро пошел по коридору, умело лавируя между велосипедами и
сундуками огромной коммуналки и радуясь тому, что все помнит. Геннадий
Петрович, бледный от волнения, встал из-за стола ему навстречу.
- Так вы из какого института?
- Сначала скажите, вы знаете Андрюшу Некрасова, мальчика из шестой
квартиры под вами?
- Конечно. Он сейчас с родителями на юге. Очень развитый парнишка.
- Спасибо. Теперь посмотрите на меня внимательно. Я ведь похож на
него? Хотя, наверное, уже не очень.
Геннадий Петрович, нахмурясь, внимательно оглядел Андрея.
- Вроде похожи. Вы что, его дядя?
- Нет, я и есть Андрей Некрасов, только сейчас мне 54 года. Я из
будущего, из 1994 года. Наши ученые создали нечто вроде машины времени, и
я получил возможность появиться здесь.
Геннадий Петрович попятился к окну.
- Не пугайтесь! Вот мое удостоверение. Видите: старший научный
сотрудник, институт хроноскопии, Академия наук. Там и фото мое, правда, я
на нем на десять лет моложе. Это я, Геннадий Петрович! Вот здесь в
шкафчике у вас сложены пачки с махоркой, за ширмой - желтая немецкая
сумка, в которой я вам носил картошку. А в верхнем ящике стола - трофейный
компас, на крышке выгравировано по-немецки "Ганс Пфейфер".
- Фантастика, просто фантастика, - растерянно бормотал Геннадий
Петрович, - но неужели это правда? Ведь все совпадает.
- Конечно, правда!
- Однако согласитесь, что это невероятно, - долго не мог успокоиться
учитель. Он садился на табурет, потом опять вскакивал, хватал
удостоверение, всматривался в Андрея, опять садился.
- Извините, еще вопрос. Вот чашка, Андрюша очень любит пить из нее,
что здесь нарисовано, на моей стороне?
- Красноармеец с винтовкой наперевес. А за ним, как силуэт, партизан
в папахе, с автоматом.
Учитель хмыкнул и замолчал. Молчал он так долго, что Андрей в
смущении начал ерзать на стуле. Наконец учитель спросил:
- Все-таки объясните. Если вы сейчас живете там, в 1994 году, то нас
уже нет?
- Я потом вам расскажу о проблеме круга в темпоральном поле, -
улыбнулся Андрей, - проблема сложная, сразу не растолкуешь.
- А сейчас вас интересуют мои идеи? Но как вы узнали о них?
В ответ Андрей подробно рассказал о том, как он приходил сюда в
детстве, как проводил здесь почти каждый вечер, слушая истории о войне и
великих ученых. И однажды Геннадий Петрович поделился с ним каким-то
невероятным предположением - речь шла о теории мгновенного перемещения в
пространстве. Андрей тогда почти ничего не понял, но осталось чувство
прикосновения к чему-то удивительному и необычайному. Потом рассказал, как
ему удалось заразить уверенностью своего шефа, о своем институте и
времени, о великих открытиях и тяжелых проблемах.
Учитель слушал, мрачнел, и его глаза из голубых становились
водянисто-серыми. Когда Андрей закончил, он с видимым усилием произнес:
- Значит, вы, как я понял, специализируетесь на вылавливании из
прошлого несостоявшихся гениев? Выходит, я не состоялся, раз не известен
вам?
- К сожалению, ни в одном банке информации никаких сведений нет. Но
это ничего не значит, Геннадий Петрович, мало ли какие обстоятельства
могли вам помешать публиковать свои работы. Может быть, вы сами не
захотели этого. Зато они теперь станут известны и в будущем, и в истории.
- Не станут, - отозвался учитель, - это всего лишь идеи, лишь
догадки. Видимо, дальше я не пошел.
- Что за мрачный тон? Жизнь прекрасна, вы еще молоды. Я, кстати, на
десять лет старше вас и все еще оптимист.
- Верно, - едва улыбнулся учитель, - теперь вы меня старше. И все же
непонятно, почему вы обратились ко мне - никому не известному дилетанту.
Ведь такие путешествия стоят, по вашим словам, огромных денег. Почему бы
вам, например, не посетить Эйнштейна?
- Зачем? Все, что он мог сделать, он сделал. Разве не безнравственно
просить что-нибудь еще?
Учитель опять надолго замолчал. Андрей не мешал ему. Вошла Тоня с
огромным чайником, который в детстве почему-то назывался "Трумэн",
расставила на столе кружки, сахарницу, вазочку с засохшим на вид печеньем.
Сама села в сторонке на кушетку, поджала под себя ноги и замерла.
- Пока я могу лишь высказать вам некую преамбулу, - неуверенно начал
учитель, - нечто вроде введения, которое вы можете принять, и тогда мы
дальше будем обсуждать более конкретные вопросы, либо не принять - и тогда
нам не о чем больше говорить. Я имею в виду мои идеи.
- Слушаю.
- Я до войны учился на физфаке и проблемами космических путешествий
заинтересовался еще на первом курсе. Прочитал всю литературу - от
Циолковского и Цандера до предвоенных работ по ракетам. Верил, что это
единственно возможный путь. Потом, в сорок третьем был тяжело ранен,
несколько месяцев валялся в госпитале, одно время было очень плохо, врачи
отказались. Моя койка стояла у окна, я много раз переходил из беспамятства
в сознание и почему-то чаще всего приходил в себя ночью и видел звезды в
окне. Постепенно я научился с ними общаться. Что-то происходило с моим
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг