соочередник, кучерявый, с веселым взором за очками. - Вчера в
"стекляшке" мужики четыре часа толклись, а ничего не достали, весь
лимит выбрали.
- Лимит?! - заволновался третий, изморщиненный и дрожащий. - А ну
как и здесь выйдет?!
- Говорил я, надо было справку взять. Пока ведь дают на похороны,
этот крантик еще не перекрыт, - гудел мрачный.
- Ну что там дают! - отмахнулся второй. - Что слону дробина.
- Говорят, в Приморье с двух часов и почти без очереди, -
оживленно сообщил морщинистый.
От него отмахнулись:
- Не трави душу!
Дверь, даром что узкая, исправно засасывала людей, и вот уже
втянула в свое чрево тех троих, а следом и Водяного, и через несколько
минут толкотни, выложив на прилавок, по примеру других, красную
бумажку, оказавшуюся, на счастье, в кармане брюк, наш герой стал
обладателем узкогорлого желтоголового сосуда, в котором холодно
переливалась прозрачная жидкость.
Выйдя на крыльцо, Водяной разом застыл в этой атмосфере
нетерпеливых, завидущих взглядов, и замер, прижав к груди добычу, не
зная, куда с ней податься, готовый вновь вернуться в тесноту
магазинчика, где было тепло, где лица расцветали довольными улыбками,
но, обернувшись, понял, что это невозможно, дверь стерег какой-то
сине-серый.
- Эй, друг, - окликнул приветливый голос, и Водяной опять увидел
тех троих. - Ты что, без коллектива??
Водяной, поняв значение незнакомого слова, кивнул, чуть удерживая
слезу.
- Я так и понял! - Морщинистый доверчиво заглянул в его лицо. -
Пошли с нами, а? Твоя выпивка - наша закуска. Ты, я вижу, не шибкий
питок, да?
- Не шибкий, - с готовностью кивнул Водяной.
- Тем лучше. Понимаешь, сегодня его родич навернулся, - он кивнул
на мрачнолицего, - похороны, правда, завтра, но ведь надо помянуть, а
что наши три бутылки, верно?
Водяной опять кивнул, счастливый, что кончилось его одиночество,
и они все вместе быстро пошли куда-то по быстро темнеющим улицам, а
зов куртки не утихал, из чего наш герой заключил, что один из троих
новых знакомцев и есть его властелин, но до того он был измучен
сегодняшним днем, что думы эти от себя прогнал. Властелин так
властелин, что же поделаешь. Зато не в одиночестве ночку коротать!
Душа его медленно согревалась, и, вспомнив своего утопленника,
Водяной подумал осуждающе: "Экий же ты нетерпеливый оказался!
Человек-то, получается, ко всему привыкает!"
*
Наступила ночь - ранняя, осенняя. В бытность обимурскую, подводную
наш герой эту пору крепко любил и без страха взирал поэтому на
меркнущее небо. А вот на блеклые улицы, по которым Водяной и его новые
знакомцы быстро шли меж фонарных столбов, обращать взоры не хотелось.
Опасность чудилась за каждым углом, но, как ощущал Водяной, опасность
не столь грозная, сколь гнусная: похоже было, что плывет он путем
незнаемым меж затонувших кораблей, иллюминаторы которых почему-то
светятся, а пассажиры еще не ведают о своей свершившейся судьбе.
Порыв сквозняка хлестнул Водяного по лицу и прогнал ненужные
мысли. Сквозняк хозяйничал во дворе и всех входящих подвергал обыску
и допросу. Едва отбившись от его назойливости, вошли в дом.
Подъезд еще более напомнил владыке Обимурскому подводный каньон,
только вот вода... то есть воздух в нем был мутен и слоист. Кое-где на
площадках слабо мерцали лампочки, и в их свете Водяной с любопытством
разбирал на стенах загадочные письмена и имена. Вдруг он увидел
начертанное большими буквами: "Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ", словно бы ни к кому не
обращенное, и сердце его дрогнуло. Он вспомнил "армию двоих"...
На пятом этаже путь им преградила дверь. Печальный голос встретил
Водяного и его новых знакомцев. Сначала Водяной подумал, что Голос
одинок, но вскоре в полумраке разглядел женщину с мягким, словно бы
разбавленным слезами лицом и грустными губами. Водяной вспомнил слова
о смерти, увидел завешенное черным платком зеркало - и низко
поклонился хозяйке...
Все вместе они пошли сначала на кухню, где начали что-то есть, то
и дело произнося: "Ну, давайте!" - и сдвигая рюмки. Потом появились
какие-то женщины, и Водяной понял, что встретившая была здесь вовсе не
хозяйкой, потому что вновь пришедшие мигом вытащили гору посуды и кучу
еды и начали варить, жарить, печь, стучать, резать, лить, мешать,
толочь, рубить, кромсать, сыпать, мыть, греметь, бранить, бросать,
ворчать, и в конце концов мужики забрали свои тарелки и рюмки и
большую кастрюлю с какой-то едой и пошли искать другого пристанища.
Люди в квартире словно бы возникали из стен. В каждой комнате
курили, ругались, плакали, недоумевали, опасливо оглядывались,
умолкали. В коридорном закутке Водяной вновь увидел печальную женщину,
которая, сама плача, пыталась утешить сгорбленного юнца - его уже явно
встречал где-то Водяной... Но новые друзья вели его дальше, и наконец
они вошли в полутемную комнату, где было тихо, но посредине стоял
длинный черный ящик.
Гроб!
- Ничего, - успокоил других веселоглазый. - Ничего, мужики... Мы
тихонько.
- Да, пусть он нас простит, - усмехнулся мрачнолицый. - За него,
в конце концов, выпиваем.
Изморщиненный испуганно кивнул.
Они опять ели и пили, лица плавали в дыму и полусвете, их
становилось все больше, словно люди со всей квартиры собрались сюда,
и каждый нес сосуд, как будто посвятил вечер толкучке очередей.
Водяной с изумлением разглядел на полу маленькую беленькую девочку,
которая что-то строила из спичечных и папиросных коробков. Люди
толклись туда-сюда, ее строение распадалось, девочка тихо вздыхала,
убирала за ушки неровные светлые прядки и снова, снова ставила
коробочку на коробочку.
Водяной приткнулся в углу диванчика, опасливо поглядывая на гроб.
Впрочем, похоже, это соседство никому не мешало. Уже какой-то
постноликий, с прилипшими ко лбу волосами, с вывертом щипал гитару.
Его прокуренный хрип на какое-то мгновение заставил всех умолкнуть, но
тут же о нем забыли, и певец горько пожаловался сидящему рядом
Водяному:
- Вот так всегда! Позовут, а потом себя слушают. И опять, и опять
зовут. Я на части рвусь, а надо это им? Кони пр-ри-вер-ред-ливыя...
Нет мне покоя, знаешь ли, и в вечном покое!
От его темного стылого взора застыл и Водяной. Хриплогласый взял
гитару под мышку и ушел.
Водяной посмотрел на пыльную лампочку и увидел в ее серединке
дрожащую, белую от усталости спираль. Зарябило в глазах, он
зажмурился, слушая сумятицу слов:
-... мировой... а вы... илы! Свой кар... вый дирек... рак! Все
ду... Кроме нас... изм!.. соны прокля... Что, где, ког... А он ему:
товаришч!.. илы... ильство... Пам... Но вчера!.. Продались, су...
Народ?!. изм!.. ство...
Водяной уснул.
*
Сон его был быстр и страшен, словно наш герой нечаянно вбежал в
чужую жизнь и тут же, ужаснувшись, из нее выскочил.
Ему снилось, что он - медведь, превращенный в человека, но
превращенный не каким-нибудь чародейством, а как бы во врачебном
кабинете, где с него была содрана шкура, его кости подпрямлены, осанка
выровнена, лицо облагорожено. При этом Водяной знал, что где-то рядом
превращают в человека другого медведя. Наконец он был одет в
человеческое платье и отпущен на свободное житье. Житья во сне он не
помнил. Он только ощущал, как в этом житье постепенно каменеет его
гибкое лицо, деревенеет стройное тело, и вот, на непослушных ногах, он
вернулся к врачам и, еле двигая костенеющими губами, взмолился вернуть
ему прежний, звериный облик, ощущая, как неподвижность все крепче
сковывает его. Странно, услышал он ответ, тот, другой, только что
пришел в больницу с такой же просьбой!..
Водяной пробудился. Он сидел скорчившись, уткнувшись в жесткую
спинку дивана, и с трудом мог разогнуть замлевшую шею. Губы и наяву
еще какое-то время продолжали быть одеревеневшими.
Он осмотрелся. Людей в комнате сделалось еще больше! Беленькая
девочка все строила свой теремок, сосредоточенно шевеля губами. Рядом
с ней сидела Печальная и тихонько смахивала слезы.
Слова и дым оплели комнату сквозным прядевом, а рядом с собой, на
диване, увидел Водяной тоненькую, чернобровую, с длинными, к вискам,
черными глазами и косой черной челкой. Черноглазая отгоняла дым, звеня
браслетами, и разговаривала с каким-то разомлевшим, и из этого
разговора Водяной наконец-то понял, что в гробу лежит тот самый
человек, который сегодня в его глазах свалился с мраморного саркофага
на площади. Узнав, что лишается всех почестей, несчастный предпочел
сам сойти со своего жизненного пути, чтобы спасти карьеру сына, а
главное - уйти от укоров внука.
- Что же они теперь будут делать? - спросил Водяной Черноглазку.
Она закурила.
- И вы тоже задаете вопросы? - усмехнулась краешком губ.
- Что?
- Вот именно. Что? Что делать? Кем стать? Послушайте только!
Водяной послушал. Из мутных глаз, из влажных ртов и впрямь лилось
одно и то же:
- Кто виноват?.. общество... илы... исты... Па!.. Куда идти?..
вперед!.. назад!.. Когда же придет настоящий день?..
- О, не могу, не могу! - сдавленно выкрикнула вдруг Черноглазка,
уткнув растрепавшуюся голову в тонкие руки. - Не могу больше это
слушать! Вселенский треп! Двадцать, двадцать пять лет друг друга
спрашиваем, где выход!
Водяной посмотрел, где выход. Дверь была близко. Ему захотелось
взять Черноглазку за серебряный звон браслетов и вывести в эту дверь,
и найти овраг с источником...
А она опять мерцала на него глазами и тихо выпускала дымок слов:
- Мы свое время проговорили. Зато души сберегли. Нет, не все.
Некоторые продались желудку. Теперь они заядлые срамословцы куда ветер
дует. А мы самосохранились. А что дальше? Мы так тихо говорим, себе
под нос. Страшно далеки мы от народа! Свои голоса пропели,
прокурили...
И она негромко, хрипловато, но в то же время мягко, мягко - так,
что у Водяного задрожало в горле! - вдруг пропела:
Заезжий музыкант целуется с трубою,
Пассажи по утрам так просто, ни о чем.
Он любит не тебя, опомнись, бог с тобою,
Прижмись ко мне плечом, прижмись ко мне плечом!..
Беленькая девочка подняла лицо.
Й-й-ймщик, не гони лошад-дей!..
- взревел в углу изморщиненный человек, и ему тоненько подвыли:
Мне-а малым мало спало-ось,
Ох да во сне привидело-ось...
Печальная всхлипнула:
На Муромской доро-ожке
Стояли три сосны...
- и схватилась за сердце:
- Жалко, Господи! Как всех жалко!..
- Чего за-вы-ли! - крикнул мрачноликий. Он еще больше стемнился.
- Зовите Соловья! Пусть он споет! Они, молодые, знаете, как? Молотом
тяжелым!..
В комнату втолкнули насупленного юношу, и Водяной узнал
Соловья-Разбойника. На его послушный посвист, толкаясь, задевая всех
крылами, ввалились Четыре Брата-Ветры. Сперва они стеснялись, забились
по углам, но изморщиненный щедро налил им из огромной, в половину его
роста, бутыли, где сладко пенилась какая-то гнилая ягода, и Ветры
разом ошалели, пошли бушевать, толкаться, рвать друг у друга перья из
крыл... Один толкнул другого так, что тот ввалился в книжный шкаф.
Звон! Брызги осколков! Ветер жалобно завыл, вздымая окровавленное
крыло. Соловей засвистал, закрыв глаза, не утирая слез.
- За такое полагается в три места, - укоризненно провозгласил
кто-то в гуще шабашного сборища. - В харю, в спину и в двери.
- Да ладно, мужики. Хрен с ним, стеклом. Было бы здоровье,
остальное за деньги купим, - гудел мрачноликий. - Тесно же, ступить
негде, а тут этот ящик! - Он злобно стукнул кулаком по гробу: - А ну,
несите его вон! Разлегся тут. На балкон, что ли? Чтоб не мешался. А
ну, раз-два, взяли!..
Гроб с натугой подняли, потащили. Взвизгнул Соловей-Разбойник,
заголосила Печальная. Черноглазка прижала ладонь к щеке... Водяной
схватил ее за звенящее запястье и, не зная зачем, повлек за собой из
комнаты. Беленькая девочка нагнулась над своими домами, прикрывая их.
*
Сквозь людей Водяной и Черноглазка куда-то побежали, где было
пусто, и она прихлопнула дверь.
- Ой, не могу! Надоели, трепачи! Душно.
Она расстегнула пуговку на груди, и Водяного словно ударило по
глазам. Чистый, чистый блеск алмазный, вот он, рядом!
Не зная, что делать теперь, протянул куда-то руки, и пальцы легли
ей на плечи.
Черные глаза так сияли, что слезы прошибли Водяного.
- Ну что ты, - сказала она. - Ну что ты!
Он всхлипнул, не зная, что говорить, не помня себя, чувствуя, что
сейчас разольется морем нежности.
Она опустила голову, закрыла руками лицо, а показалось - всю себя.
Тянул, тянул ее к себе, а она упруго гнулась, противилась, и вдруг
как-то сразу сникла, сдалась, заблистала в его руках.
- Я тебя люблю! - вспомнил Водяной заветные, недавно подсказанные
кем-то неведомым слова, и взмолился, утыкаясь губами в ее струной
натянувшуюся шею: - Я тебя люблю!
Она что-то слабо прошелестела. Его сердце вылилось в слезах,
струилось меж ее грудей! А она то сторожилась, то оплетала его своим
алмазно-чистым телом.
Водяной бился, бился, словно рыба на берегу. Задохнулся совсем, но
вот кончился колючий песок, вот она, вода!
- Я люблю тебя! - вновь выкрикнул он, а она, с закрытыми глазами,
измученным ртом простонала:
- Ох... Господи! Милый, уйди! Не смотри! Ми-лый...
Водяной, холодея, поднял глаза.
Никого. Никого нет. Кого молит, кого гонит она, все еще
вздрагивая?!.. Тело ее погасло. Осталась только темная тень меж
простыней.
Повинуясь человечьему навыку, оставшемуся в наследство, Водяной
оделся и вышел, оставив... кого? чью?
Вышел и пошел, горло пересохло. На кухне было грязно, но безлюдно.
Глухая ночь. И спорщики утихли. Ощупью нашел Водяной кран. Тот злобно
фыркнул, выпуская на волю струю.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг