впереди тоже горели румянцем.
Водяной и сам не заметил, как ноги его пошли за музыкой и людьми.
По счастью, тело от ног не отставало, да и глаза тоже двигались туда,
приметив при этом прелюбопытнейшую деталь: густой румянец у некоторых
молодых людей был... накладной!
Насладившись игрой красок, наш герой вспомнил наконец-то, кто он
вообще и чем занят, и решил пойти своей дорогой познавать людей и
искать пропажу, тем более, что слух его уже пресытился боевитой
музыкой, однако решение решением, а остановиться он не мог.
Что за дела? Ну что за дела? Напущено на него, что ли?
Отчеканив против воли несколько шагов, Водяной с ужасом понял: так
оно и есть. Права, права была Омутница, наставляя: "Ничего своего не
утрать в странствии. Кто владеет частью, тот владеет и целым". Да, не
только на ветер, на след, на землю, на лягушку, на голубиное сердце,
на кладь и оговор чаруют злые кудесники. Захватив какую-то вещь, они
могли сделать ее хозяина верным своим рабом. Горе, горе Водяному! Едва
избавился от хватки черного монумента, как снова попал в полон. Видно,
тот ворожбит, который скрал его одежду, шел сейчас среди цветноликих
или обочь их. А кто - поди угадай. К вящей печали нашего героя,
куртки, схожие с утраченной, носили действительно многие и многие.
Страх вполз в душу Водяного и свернулся там, подобно зловещему
угрю-рыбе...
*
Тем временем колонна, понукаемая румяными стариками, образовала
каре у подножия памятника. В центре встал грузовик, перегруженный
лопатами, ломами, граблями и строительными носилками. "Может быть, это
подарки молодым?" - подумал Водяной, однако особой радости в
разноцветье лиц не увидел. Среди сопровождающих возникла заминка, в
рядах колобродили. Старики словно не знали, что теперь делать.
Колонна разошлась! Позванивала тихая струна, заглушая однообразие
барабана, молодцы и девицы душевно пели. Несколько человек серьезно,
истово дрались. Одни были увешаны цепями разной толщины, другие -
утыканы многочисленными булавками. Если побеждали первые, они тут же
опутывали противника цепями, ну а вторые, соответственно, ущемляли его
одежды булавками. Водяной увлекся и начал сочувствовать то одной, то
другой группе, только удивился, почему это люди так-таки хотят видеть
вокруг только себе подобных, ведь куда интереснее разнообразие...
Его обоняние встревожил горьковатый дымок: юнцы разложили
костерок, и уже что-то бурлило над ним в котелке, а рядом достраивали
шалашик из сорванных здесь же, на клумбе, кроваво-красных цветов,
примороженных сентябрьскими утренниками. Двое жарко обнимались, упав
в клумбу, и снова почудился нашему герою чистый алмазный блеск, и взор
его затуманился, потому что теперь он был как бы человек, а всякий
человек мечтает о любви...
И вдруг раздался вой сирены. Бодрость вновь взыграла на старческих
щеках, расшалившуюся молодежь мигом сгуртовали, а на площадь выскочила
белая с красным крестом машина, и два молодца из самого-самого первого
ряда извлекли из той машины древнего старика. Неземное синее играло на
бортах его пиджака, озаряя лицо и придавая чертам вид возвышенный и
вдохновенный. Да что там говорить - хорошее, доброе, светлое лицо было
у старика, и даже румянец вроде бы не так уж на нем буйствовал, но
чувствовалось что-то такое в этом лице... странность какая-то...
Ничего себе какая-то! Да явно спал старик!
Спал, спал он непробудным сном и не шевельнулся, когда два молодца
несли его почтительно к грузовику, водружали меж лопат и носилок, да
так и стали позади, бережно поддерживая, чтобы Спящий, не дай Бог, не
рухнул с высоты.
Тем временем люди в белых халатах ("Ну истинные волшебники!" -
подумал восторженный Водяной) опутали голову Спящего проводами, а
концы тех проводов подключили к огромному белому экрану, загодя
установленному на площади. Что-то вспыхнуло на экране, по нему
побежали цветные пятна, затем поползли расплывчатые тени, и наконец
замелькали с невероятной быстротой картины, картины!
Сначала загорелось вдали светлое зарево, и понеслась к нему лихие
всадники, и сердце Водяного защемило при воспоминании о доброй
старине, когда, лишь только вскрывалась река, люди приносили ему,
владыке, в жертву немалую лошадку да крепенького гусака... Но тут же
наш герой встряхнулся, напомнил себе, что теперь он - человек, и вновь
устремил взгляд на неистовствующий экран. А творились на нем подлинные
чудеса!
Так, всадники свое уже отскакали, и пошли все к тому же зареву уже
другие люди. Иные из них праздно чеканили шаг, а большинство
непрестанно мостило дорогу. Но вот в чем диво: те, чеканные, шли себе
впереди, работники - позади, а просторная, гладкая дорога почему-то
возникала именно перед праздноидущими! Те же, кто ее строил, вынуждены
были опять и опять править колдобины, заравнивать ямы, засыпать лужи.
Да еще незадача: эти строители то одного, то другого собрата своего
выхватывали из своих же рядов и сердито, даже злобно отшвыривали на
обочину. Надо сказать, многих они так пошвыряли, будто мусор, однако
порой вдруг кидались к вышвырнутым, заботливо подбирали их, стряхивали
пыль и возвращали в строй, но в прежнем ритме мостить дорогу могли не
все ранее отвергнутые, потому что из них кого покалечили на обочине,
а кого и насмерть прибили.
Водяной глаз не мог отвести от необычайного зрелища. При всей
странности происходящего, была в нем какая-то притягивающая, великая
сила. Душу его словно бы судорогой сводило, когда видел он гибель,
настигающую многих и многих в этом устремленном вперед потоке, когда
видел сонмища врагов, пытавшихся уничтожить и самих строителей, и дело
их рук. И слезы исторгло его сердце, и ожгла тоска, что беззаботно
наслаждался он обимурским привольем, ужалила зависть, что изначально
не родился он человеком...
Чувствуя, что боль в сердце не дает спокойно смотреть на экран,
Водяной окинул взором колонну и то же выражение тоски и гордости
уловил на некоторых молодых лицах.
Правда, чем далее менялись картины на экране, тем более меркли
лица. Высокое чело Спящего подернулось печалью. Нервно сжались сонные
пальцы, и человек в белом халате озабоченно взял его за запястье. А на
экране люди все строили да строили свою дорогу, светлые дали все также
манили, а идущие впереди, толстея на ходу, все отбивали да отбивали
шаг...
Немыслимо лохматый юнец, что стоял неподалеку от Водяного, вдруг
рванулся из рядов, добежал до деревьев, окаймляющих площадь, взлетел
на самое высокое - да ка-а-ак свистнет!
Сорвалась с тополиных веток стая листвы, взвилась в поднебесье.
Влипла в землю привядшая трава, осыпались остатки цветов на клумбах,
а с плеч памятника едва не сорвало шубу - чудом успел он подхватить
чугунный мех обломком руки да принять прежнюю величавую стойку. И
Водяной различил ненависть в его на миг ожившем взгляде...
А на свист прилетели Четыре Брата-Ветры, заметались над площадью,
снимая окаменелость плакатов и транспарантов, шалым порывом сорвало
провода с головы Спящего - и экран погас.
Спящего бережно впихнули в машину и стремительно умчали куда-то,
где, наверное, многие старики спят вечным сном памяти, не ведая и не
желая ведать, что происходит наяву. Колонну развернули и куда-то вновь
повлекли, причем впереди, под гром оркестра, шествовал грузовик с
лопатами, и Водяной догадался, что та дорога продолжает строиться и по
сей день...
Он посмотрел вокруг. Парня на дереве уже не было. Может быть, слез
под шумок - да и был таков. А может, Ветры-хулиганы подхватили его,
унесли на крыльях.
Однако негоже было мешкать и царю Обимурскому. Памятник вновь
устремил на него свой черный, ужасный взор, и наш герой, ощутивший
свободу, когда люди разошлись, пустился с опасной площади во всю
прыть, радуясь, что достались ему такие длинные и проворные ноги, и
отметив, справедливости ради, что хвост, конечно, хорошее дело и
величавость придает, однако на суше все это без надобности. Ну что же,
всем нам рано или поздно свойственно открывать для себя то, что
называемся прописными истинами!
*
Между тем наш герой миновал уже два квартала главной улицы,
названной именем того самого великана в вечной шубе, который караулил
с ружьем Город. Имя его было... да Бог с ним! Оно не имеет для нас
значения. Главное, что по этой улице Водяной достиг старинного, еще
прошлого века, двухэтажного здания с изваяниями на крыше. Это был
главный городской гастроном.
Чудилось, внутри его происходит нечто необычное. Мужчины и
женщины, обгоняя друг друга, взбирались по сточенным временем
ступенькам, на миг застревали в дверях, толкались, норовя обойти
соперников, - и исчезали в магазинных недрах. Это напоминало движение
ручейков, питающих могучую реку.
Входили все. Не выходил никто. Возможно, там происходило великое
событие? Возможно, похититель там? А что если в толкотне удастся
вернуть куртку?.. И, подумав так, царь Обимурский (инкогнито)
ввинтился в дверь, получая при этом тычки во все места, куда только
мог получить.
Внутри Водяного пнул густой дух раздраженных людей. Осмотревшись,
наш герой увидел, что по всему первому этажу гастронома струились три
человеческих потока. Люди в них сбились плотно, как бы готовясь к
осаде, а тот, кто пытался этот монолит разбить, натыкался на
обороняющий крик: "Вы здесь не стояли!" - и отпадал к хвостам этих
трех змей, потому что очередь - это и есть змея, которая берет людей
в полон и выгрызает из них человеческое достоинство.
- Что дают? - жалобно кричали при входе.
- Мясо привезли! Говядину разгружают! - огрызалась очередь, а в
ответ ширилось и росло:
- Кто крайний?!
Померк свет в высоких окнах. Гам разламывал потолок, вспучивал
стены. Водяной схватился за горло...
- А н-ну! Ти-ха! - раскатился женский голос и накрыл толпу, словно
колпаком. Над прилавком вздыбилась грязно-белая фигура с круто
замешанным лицом и ворохом черных пружинок на голове. - А н-н-ну!.. Не
шуметь в торговом зале! Продажи еще нет! Соблюдать порядок! Сейчас
всех на улицу! Там и шумите! Н-ну! Ти-ха!
- Ти-ха, ти-ха... - Словно листодер прошумел над очередью, сорвал
азарт с лиц, пустил по ним умильную истовость. - Тиха, ти-ха...
В покорной тишине послышался скрежет отворяемых дверей, и к
прилавку медленно прошествовала... корова.
Буренка была, по всему, яловая, но мощномясая. Лоснились тугие
бока, однако, похоже, собственное дородство красавушку не радовало,
потому что томные очи ее хранили скорбное выражение, даже жвачку свою
она не пережевывала, а лишь меланхолически роняла слюну, издавая
невнятные, непохожие на мычание звуки. Видно, не нравилось
черно-пестрой рогатой скотинке в гастрономе, крепко не нравилось!
Однако вид ее настолько зачаровал истомившихся по мясу людей, что
никто не обращал внимания на странные серебристые костюмы "пастухов"
- ну, тех, кто корову в зал ввел, - на их запечатанные в
полупрозрачный пластик головы, на непрерывное теньканье,
сопровождавшее каждое их движение.
Вдруг что-то упало у самых ног Водяного, и он подобрал некий
предметик: небольшой, узенький, вроде аккуратной палочки. Так ведь это
он жужжит и попискивает! И переблескивает на нем красный огонечек. Чем
ближе корова - тем громче писк. Чем дальше - тем он тише.
- Что это? - спросил Водяной, показывая находку ближнему своему
соседу.
Тот бросил мимолетный взор - и словно ослеп, и лицо его разом
приобрело монолитную схожесть с другими лицами, растворилось в них и
потерялось.
Все в очереди знали о том, что это была за "штучка" и почему она
стрекотала рядом с роскошной коровой. Но так велика была боль от
знания, что знание от себя гнали. Бывают в нашей жизни вопросы, ответы
на которые давать не положено. Кем не положено? Это никому неведомо.
Нельзя. И точка.
А знание-то состояло в том, что в тех краях, где эта коровка еще
недавно паслась в лугах, случился взрыв огромной машины. По
предсказаниям, она должна была в избытке обеспечить светом и теплом
великие пространства древней и щедрой земли, прокормить множество
людей. Но нечаянный взрыв подорвал великие планы и отравил всех тех,
кто лелеял надежды на помощь многоглавого и многотелого чуда техники.
Нет, сразу же взрыв погубил немногих - близстоящих. А другие вдохнули
запах медленного ужаса... Вдохнули его и животные. И птицы. И травы,
и листья, и плоды, и злаки. Вобрала его в себя и земля, осужденная
вновь и вновь наделять этим наследством детей своих.
Ну и что? На месте взрыва воздвигли Гору Памяти. И горькая горечь
пошла гулять по стране. Заразную беду поделили на всех. Велики
владения царя Обимурского, а Русь того шире, того просторнее. Не
пропадать же добру! Вот и до острова краесветного добралась говядинка,
от которой пищит-заливается приборчик, названный по имени ученого, его
придумавшего...
Ничего этого Водяной не знал и знать не мог, а потому кинул
стрекотливую палочку в угол и вновь начал наблюдать за людьми.
Очередь меж тем сплоченно сглотнула: над толпой пронесся бодрый
шепоток:
- Вон на ней сколько квадратиков. Нынче должно всем хватить! Можно
стоять!
Недоумевая, о чем речь, Водяной пригляделся - и с великим
изумлением узрел, что вся корова была аккуратно расчерчена на
множество квадратиков. Что бы это значило?.. Представление в
гастрономе обещало быть интересным, и хоть душно, тесно было Водяному,
он не двинулся с места. Даже про куртку позабыл, бедолага.
Та, грязно-белая, с волосами-пружинками, зычно провозгласила:
- Начинаем аукцион по продаже говядины населению! Изначальная цена
за кило - один рупь девяносто коп. Кто больше?
Очередь взволнованно молчала, многие зажимали рты соседям,
норовившим что-то выкрикнуть.
- Рупь девяносто копов - раз, рупь девяносто - два, рупь...
И тут из дальнего угла некто невидимый Водяному бросил:
- Три рупя и пятьдесят копов!
Очередь дрогнула.
Грязно-белая, пружинистоволосая, завела глаза к потолку и ощутимо
напряглась, бормоча:
- Так... задачка... в корове 400 порций, сдать надо 760 рупей. А
поделена корова из расчета по рупю девяносто копов за часть. А ежели
брать за порцию по три рупя с полтиной, стало быть, надо уже не на 400
частей делить, а на... - она еще сильнее напряглась: - на 217 целых,
14 сотых. Ну, сотые пойдут на премирование работников прилавка,
значит, делим на 217! - И, выдернув откуда-то ведро с водой и большую
тряпку, она споро обмыла корову, будто покойницу, и с нечеловеческой
скоростью испещрила ее значительно меньшим числом квадратов.
В очереди раздались стоны, и Водяной заметил, как множество
старичков и старушек, видом куда менее бодрые, чем те, давешние, с
площади, понуро зашаркали к выходу. Чудилось, ветер выметает из углов
опавшие, иссохшие листья.
- Котлетки... котлеточки... - шамкала согбенная старушка, подбирая
слезы из морщин. - Ничо-о! Картохи намну - и то ладно.
После ухода стариков в торговом зале стало значительно
посвободнее. Водяной расправил плечи и перевел дыхание. Однако удивило
его, что никто особо не радовался наступившему простору. Напротив!
Лица вокруг еще более посмурнели.
- Три рупя пятьдесят копов - раз, три пятьдесят - два... -
выкликала Пружинистоволосая, когда ее перебил тот же голос:
- Шесть рупей!
Громкий детский плач пронесся по очереди. Теперь зал освобождали
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг