Чистое стойбище! Там жила старая сказительница, вроде... ну, вроде
какой-нибудь нанайской Арины Родионовны. Интересная бабуля. Старая, как
мир. Но больная. Снимали мы каждый день понемногу, потому что она быстро
уставала, начинала задыхаться... И вот однажды пришли мы к ней, а ее нет.
Ночью ушла в тайгу. Зачем, когда вернется? Домашние молчат, кто-то
обмолвился: <Лечиться ушла...> Траву, что ли, целебную искать? Не
отвечают. День, другой мы ее прождали. Режиссер норовистый, обиделся:
уезжаем, все! Звукооператор ему поддакивает. А мне что? Ехать так ехать.
Теплоход наутро, решил я пока побродить по окрестностям, пощелкать на
слайды. Тайга осенью... Ладно, пошел. И, понимаешь ты, заблудился! Вовек
со мной такого не бывало! Дело к вечеру, а я все блукаю. Будто водит
кто-то, шутит. Набреду на знакомое место - ноги сами в другую сторону
идут. Леший, думаю, нанайский играет со мной, что ли? Но, знаешь, не
испугался, а разозлился. Да что, думаю, мне то село? Пойду куда глаза
глядят, авось к реке выйду, и пусть хоть вся сила нечистая кругом бродит!
Так-то. И едва подумал это, как... вспомнил дорогу назад. Вот знаю
почему-то, что сопочку обогнуть надо, а там налево, через кедрач - и
стойбище наше. Вот те на! Будто бы тайга испугалась моей решимости, -
усмехнулся Игорь. - Насторожилась вся. Ветер стих. Тропка сама под ноги
стелется. Но ломанул я назло в чащу. Бурелом - через бурелом. Овраг -
через овраг. Еле оттуда вылез, надо сказать, и мелькнула-таки мысль
вернуться, да вдруг слышу - тихий стон. Вгляделся - уже смеркалось -
кто-то лежит. Уж я струхнул... Однако подошел осторожно. Смотрю - да ведь
это наша бабуля-сказочница! Чуть живая. Волосы в какой-то белой паутине,
вся горит и бормочет: <Омиа-мони... Омиа-мони...>
Сердце Лебедева дрогнуло.
- Бабуля, говорю, зачем же ты сюда потащилась? - продолжал Игорь. - А
она опять: <Омиа-мони...> Я посмотрел - что такое? Солнце уже село, луна
еще не взошла, а за деревьями голубое сияние разгорается. Я пошел туда и
увидел...
Голос Игоря пресекся. Николай с изумлением смотрел на его
побледневшее лицо, нервничающие руки.
- Его вершины не разглядишь. Высота - обалдение! А цвет... Он и
правда голубой. И в то же время он - всякий, - сбивчиво говорил Игорь. -
Птицы какие-то по нему порхают. Множество их. А зверья! Словно со всей
тайги. Тигры - и рядом кабаны, как дрессированные. На меня ноль внимания.
Я подошел ближе - и увидел еще одно дерево. Сначала показалось, что это
цветущая яблоня, таким оно было белым. Но потом разглядел, что оно сплошь
покрыто паутиной. Я смотрел, смотрел... И вдруг за моей спиной вскрикнула
старуха. Ужасно вскрикнула! Я повернулся. Она стояла на коленях и грозила
мне. Потом упала - и вытянулась.
Игорь опять замолчал.
- Ну! - нетерпеливо подтолкнул его Лебедев.
- Ну... я вынес ее из тайги. Мертвую. Почему-то мне кажется, что если
бы я шел один, то уже не нашел бы пути назад. Не знаю, почему. Однако
стойбище оказалось совсем рядом. Будто бы его кто-то на время переместил
поближе к той поляне... Когда я передавал тело старухи, выбежавшей
навстречу родне, что-то зацепилось за пуговицу моей куртки. В темноте не
заметил, а потом увидел вот что. - Игорь вынул из кармана квадрат серого
шелка и расстелил на столе, придвинув свечу.
Сначала Николаю показалось, что перед ним - причудливый узор. Но,
присмотревшись, он понял, что это карта, искусно нарисованная не то тушью,
не то черной краской. Он узнал извивы Амура, его притоки. Тонкими штрихами
обозначались леса, легкими волнистыми линиями - сопки. На некотором
расстоянии друг от друга - два треугольника. Между ними голубая линия.
- Что это значит? - спросил Лебедев.
- Я сверялся с очень подробной картой этого района, - рассказал
Игорь. - Первый треугольник - то самое стойбище, где мы снимали. Другой -
деревня, где мы сейчас с тобой. Впрочем, лоскут этот очень старый,
возможно, еще и не деревня тут обозначена, а какое-нибудь иное древнее
селение.
<Тут недалеко еще стойбище стояло. Тайга большая, всем места
много...> - словно наяву услышал Николай протяжный голос дзё комо.
- И видишь, как раз между ними - голубой кедр, - пояснил Игорь. -
История, которую я тебе рассказал, случилась два года назад. Нечего и
говорить, что, едва разобравшись в этой карте, сверив ее с
топографической, я снова приехал в стойбище и отправился к голубому кедру.
Клянусь, всю тайгу обшарил, а поляны с кедром не нашел. А ведь видел ее
своими глазами - уж своим-то глазам я верю! Тогда я решил пойти другим
путем - от второй отметки, от этой деревушки. Уже в прошлом году вышел
отсюда - и опять ничего. Кстати, тогда меня тут пытались поморочить
домовушка и его супружница, кикимора. Да уж, ночка была!.. Словом, опять я
не нашел кедра, хотя в карте уверен на все сто. Вернулся домой ни с чем. И
вот как-то пришла мысль: а почему старуха так неожиданно отправилась в
тайгу? Ведь сколько мы там, в стойбище, до этого были, не меньше десяти
дней, и она все время себя худо чувствовала, а ничего, сидела себе. И
вдруг - сорвалась. Не в том ли дело, что голубой кедр можно увидеть только
в определенное время? Скажем, в один из дней конца сентября, как сейчас?
Логика в этом есть - сейчас как раз время созревания кедровых шишек. Я
прикинул числа... сегодня, Коля, ровно два года, как я был на той поляне.
Еле удалось вырваться на эти дни с работы. Как всегда, план горит. Да
пускай и сгорит! Хуже, что вчерашний день пропал. Так что придется нам с
тобой сегодня идти, идти и идти. Еще один год потерять - это не по мне!
- Да что тебе этот кедр? - спросил Лебедев. - Посмотреть?
- Э, Коля! Думаешь, я только консервы да ружье несу? У меня
полрюкзака кассет японской цветной пленки, да кинокамера, да <Кодак>. Это
же кедр уникальный, кедр-пра-пра-пра-дед. Тут можно снять кадры, которых
никто не снимал и уже не снимет. Такой шанс не всякому выпадает.
Единственный шанс! Ведь никто, кроме меня, этого кедра не видел и дороги к
нему не найдет.
- Ну, а я увижу? Тебе не жалко?
- Раз уж ты свалился мне на голову, не могу же я допустить, чтоб ты
так вот задарма страдал. А увидишь этот кедр - ни о чем другом больше и
думать не сможешь, понял? И все твои статеечки о моральном и аморальном
облике покажутся тебе жуткой жвачкой. Да мы с тобой вместе такую киношку
сделаем!.. Говорят, я с камерой родился, а на бумаге двух слов не свяжу,
хотя язык подвешен вроде бы. А как ты пишешь, мне нравится.
Комплимент был приятен, как и то, что вела Игоря в тайгу такая мечта.
Одно оставалось неясным.
- Но почему же так волнуются эти... - Лебедев замялся, - ...местные
привидения?
Игорь начал перематывать портянки - ровно, ловко, Лебедев даже
позавидовал.
- Наверное, они вроде хранителей заповедника! - усмехнулся он.
И Лебедев рассмеялся, тоже начиная собираться в путь. Возникло на миг
какое-то невнятное ощущение... раскаяния, потери, несостоявшегося прощания
ли... да и ушло, как пришло. Он только спросил:
- Что значит Омиа-мони?
- В нанайских сказках так называется дерево душ, - после некоторой
заминки ответил Игорь и приказал: - Все, разговоры окончены. Пошли в
темпе!
* * *
По руслу идти оказалось труднее, чем по сопкам: камни выскальзывали
из-под ног, то и дело приходилось взбираться на кручи, к которым вплотную
прижималась речка: она незаметно слилась с другой, широкой и скорой, так
что перескакивать и тем более переходить ее вброд в поисках удобной дороги
сделалось вовсе невозможно.
Миновали сплошь желтый лиственничник, и Николай, несмотря на
напряжение пути, надолго замер, оглядывая мягко шелестящие заросли.
Кое-где иголочки уже осыпались, покрывая склон мягкой, прозрачной
желтоватой кисеей. Похоже, будто выпал ранний снег неведомого,
фантастического оттенка. Небо было серое, непогодное, но желтизна хвои
смягчила его суровость, веселила глаз. Серая до черноты студеная река
оставляла в извивах сугробы ноздреватой бело-желтой пены. Течение здесь
было очень быстрое, глубокая стремнина рябила, отливала, как сталь,
радужной, неожиданной синевой, чешуйчатая, гибкая, словно спина неведомого
водяного зверя.
Лебедев смотрел, и сердце его щемило. Он и вообразить не мог, что
неяркая желтизна лиственниц, нахмуренный серый денек бывают так
притягательно прекрасны. Если бы мог, он бы обнял сейчас и этот
желто-рябой от хвои курумник, и тонкие черные стволы, и дрожащую от
наступающих холодов речку, уткнулся бы в них, чтобы всем сердцем, всем
телом принять запахи и краски.
Озноб восторга заставил его счастливо рассмеяться. Что может быть
прекраснее? Странно, неужели Игоря не привлекает все это? Гонится за своим
кедром...
Тем временем Игорь уже взбирался на сопку, обходя завал на повороте
реки. Видно, многие годы здесь застревали подмытые и унесенные течением
стволы, и теперь все это напоминало кучу гигантского хвороста, небрежно
брошенную каким-то великаном.
Лебедев смерил взглядом завал и сопку, по которой надо было его
обойти. Игорь не оборачивался и ушел далеко вперед.
- Эй! Подожди! - крикнул Лебедев, но голос его был унесен ветром.
Игорь не обернулся, и Николай заспешил. Он полез прямо на завал,
рассчитывая так выиграть во времени и расстоянии; полез сперва робко,
потом быстрее. Бревна, казалось, лежали крепко, сцепившись сучьями и
корнями.
На вершине завала Лебедев распрямился, но тотчас потерял равновесие,
ноги скользнули по еще не просохшей после инея коре, провалились в
пустоту, он какое-то время висел на вывернутых веревками <рюкзака> руках,
ему показалось, он чувствует, как натянулись мышцы, а потом руки с болью
выскользнули из лямок, и Николай цепляясь о корявые выступы, ударяясь о
стволы, соскользнул в узкий причудливый колодец, случайно образованный
природой, и упал на каменистое сырое дно, онемев от боли и неожиданности.
* * *
Казалось, его заключили в сырую клетку. Высоко-высоко висели клочья
мутного неба. Сквозь <стены> брезжил свет. Из-под мелкой гальки сочилась
вода.
Мгновение Лебедев смотрел вокруг растерянным взглядом. Вдруг
показалось, что это корявое сплетение стволов, обглоданных течением,
камнями, временем, валится прямо на него!
Он закричал, попытался вскарабкаться по стволу, скользя и ломая
ногти. Сорвался, перемазавшись квелой, разложившейся корой.
Вскочив, вцепился в ветки, как в прутья решетки, тряхнул, что было
силы, и тут же отпрянул, испугавшись, что это жуткое сооружение рухнет и
придавит его.
Съежился, пытаясь успокоиться. Вскинулся и закричал, приникая всем
лицом к щели меж стволами:
- Игорь! И-иго-орь!..
Но голос глох, оставался в <клетке>, давил со всех сторон, казалось,
вытеснял воздух. Надо привлечь внимание Игоря по-другому...
Лебедев осторожно вытащил из <стены> толстый корявый сук и, сначала
нерешительно, а потом все сильнее, заколотил по стволу. <Клетка> загудела.
Стук оглушал Лебедева, но он, зажмурясь, бил снова и снова, пока не
уловил:
- Э-ге-гей!.. Ни-ко-ла-ай!..
- Я здесь!!! - заорал Лебедев что было мочи.
- Да куда ты запропастился?!
- Сам не знаю! - уже радостно засмеялся Лебедев.
- Он еще смеется! Ты что, намерен там поселиться? Вылезай быстро!
- Ждал бы я твоего приказа. Да никак не могу выбраться. - Лебедев
вглядывался в переплетение стволов. - Скользко, гладко, не за что
уцепиться.
- Кой леший нес тебя на эту гору? - орал Игорь.
- Не знаю, - честно ответил Николай.
- Скажи спасибо твоим дружкам! - Игорь выругался. - Наверное, опять
они подгадили.
- Да какая им от меня беда? - искренне удивился Николай.
- Балда. При чем тут ты? Им меня надо остановить.
- Тебя? Да что им до твоего фильма? Они что - и правда конкурирующая
фирма?
- Может, подискутируем? - зло перебил Игорь, и с Лебедева сошло, все
его истеричное веселье:
- Ладно, не злись. Спусти мне веревку.
- Веревку тебе? - крикнул Игорь. - Ремня тебе, а не веревку. Вот
загремлю сам туда - кто вытягивать будет? Домовой? Или бабушку кикимору
позовем?
Лебедев еще раз внимательно оглядел западню:
- А если попробовать сделать лаз?
- Чем?! - надсаживался Игорь. - Зубами? Ногтями? А ты навстречу
будешь пробиваться?
- Не в земле лаз! Среди стволов!
- Что?! А вот как начну я топором колотить, да как завалит тебя
совсем? А времени сколько уйдет, ты представляешь? - разъярился Игорь.
- Что же, ты век предлагаешь мне тут сидеть? - устало спросил
Лебедев.
- Век не век... - ответил Игорь после паузы, - а сутки придется.
Лебедеву показалось, что он ослышался.
- Николай, ты пойми, - умоляюще проговорил Игорь. - Уже полдень
скоро, а до кедра идти да идти... Понимаешь, а вдруг я угадал и его можно
увидеть лишь сегодня? Если я провожусь с тобой, значит, опять год пропал.
А мне сегодня надо светлое время застать. Вон и погода расходится... Ну
сил моих нет, ты пойми, я этого дня два года ждал! Подожди, ради бога, ну
умоляю тебя. Потерпи. Может, я еще до вечера управлюсь. Хотя вряд ли...
Но, клянусь, ночью буду идти, а завтра вернусь. Вот, поесть я тебе
пропихну, - суетливо говорил Игорь, и чуть ли не на голову Николаю
свалилось полбулки хлеба, надетого на тонкий шест, просунутый меж <стен>
завала.
- Черт, консервы не получается... Хотя у тебя и ножа-то нет. Коля, ты
прости, пойми, сил моих нет! Слышишь?
- Слышу, - отозвался Николай, все еще не веря.
- Ты не сердись, брат, а? Сутки, только сутки!.. А потом набьешь мне
морду, если захочешь. Договорились? Ну, держись. Не робей - я вернусь!
Скоро вернусь!
- Игорь! - крикнул Лебедев - Игорь!..
Он еще долго звал, пока не понял, что это бесполезно: Игорь ушел.
* * *
Комель одного ствола выступал из-под нагромождения остальных, и на
это более чем неудобное сиденье устало опустился Лебедев. Прикрыл глаза,
чувствуя, что больше всего на свете хочет сейчас лечь и уснуть - чтобы
проснуться дома.
Интересно, что теперь в городе? Здесь он уже трое суток, если не
больше. Сбился со счету. Конечно, его хватились. Но на помощь рассчитывать
не приходится. Разве что в бреду может прийти кому-то озарение искать его
здесь, в тайге, на этой забытой богом речушке, под завалом...
А вдруг вернется Игорь? Спохватится - и вернется? И Лебедев со
страхом подумал, что поведение Игоря он предсказать не может и решительно
не знает, чего от него ожидать. А ведь знакомы уже несколько лет. Близкими
друзьями никогда не были, но пуд соли точно съели в одних компаниях,
поговорить любили, поспорить, в шахматы перекинуться. С Игорем было всегда
интересно. В кругу приятелей его называли фонтаном, фейерверком. Был он
удивительно начитан, скор на слово, до невероятности общителен - душа, что
называется, любого общества. Называли его ласково и небрежно: Игорешка.
Вот уж сколько лет... Николай считал его очень талантливым оператором, да
и не он один так полагал. Пожалуй, это была самая талантливая камера на
всем Дальнем Востоке. Особенно удавались Игорю крупные планы. Вместе с ним
зритель словно бы заглядывал в душу человека на экране. Лебедев отчетливо
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг