Раймон натянуто улыбнулся.
- Он большой шутник, этот Роже Леруа. Не обращайте внимания, Анриетта.
Просто я забыл, что у Альбера до сих пор очень болит голова и такой
большой букет он не сможет держать в палате. В самом деле, возьмите себе
эти цветы, вы доставите мне удовольствие.
"В сущности, какое мне дело до этого грубияна Роже? - думал он,
медленно расхаживая по палате. - Просто нервы растрепались от всей этой
истории... Да, но игра стоила свеч! Сенсация на весь мир! Нашу газету из
рук вырывают..."
Он взял с подоконника пачку газет, с удовольствием просмотрел заголовки
своих статей: "Тайна особняка в Пасси", "Кто они: люди или?..",
"Гениальный безумец", "Власть над миром", "Великая мечта гибнет в огне и
крови"... Фотографии были очень выразительны. Мишель, склонясь над
пробирками, записывает что-то в тетрадь - и тот же Мишель, так удивительно
похожий на человека, сам вливает себе в трубку питательную жидкость.
Франсуа и профессор Лоран за столиком; Франсуа делает расчеты. Пьер и
Поль, обнявшись, сидят на кушетке. Поль и Мишель спорят о чем-то.
Профессор Лоран с измученным лицом и лихорадочно блестящими глазами
полулежит в кресле. Профессор Лоран и Мишель осматривают Поля. Мишель
делает Полю внутривенное вливание; жгут держит Пьер... "Да, слава богу,
что заранее удалось передать эти снимки шефу, а то бы и они пропали...
последнее свидетельство того, что это было в действительности, память о
невозвратно исчезнувшем, странном и жутком мире... А вот и фотография
Луизы... Бог мой, какая она была очаровательная, с этими большими
лучистыми глазами, с несмелой и грустной улыбкой! Луиза... что же тут
делать? Что делать? Пейронель должен понять... да он и понял, сразу же...
Впрочем, теперь я и без Пейронеля пробьюсь в крайнем случае. Я не хочу
ссориться с ним, избави бог, - но какие лестные предложения от двух
редакций... Не говоря уже о женщинах... те просто с ума сходят... А ведь
эта вдова фабриканта духов решительно недурна... положим, ей не двадцать
шесть лет, как она уверяет, а тридцать с хвостиком, но это не так уж
важно... зато - обеспеченная жизнь, вилла в Ментоне... Право, есть над чем
подумать. Но торопиться не стоит. Сейчас надо написать книгу. Назвать ее
надо как-нибудь хлестко, ошеломляюще: "Месяц среди чудовищ"... или нет, не
то... Лучше так: "Тайна профессора Лорана" или "Я был в лаборатории
чудес"... Впрочем, название - потом. Писать пока нельзя, но можно
продиктовать стенографистке. Надо поскорей, а то даже самые крупные
сенсации очень быстро гаснут, публика теряет к ним интерес. Сегодня любое
издательство ухватится за такую книгу, а завтра о ней и говорить не
захотят. - Раймон задумался. - Надо торопиться... Впрочем, все
устроится... но вот Луиза..."
- У меня уже ничего не болит, - безжизненным, ровным голосом сказала
Луиза, - но мне запрещают вставать.
Она не глядела на Раймона. Ее прозрачная, исхудавшая до невероятия рука
спокойно лежала на одеяле. Раймон сидел у кровати, опустив глаза. Он не
мог смотреть на эту голову, пятнистую от ожогов, с короткими щетинистыми
волосами, на это бескровное лицо, с грубым красным рубцом, наискось идущим
по левой щеке от уха к подбородку. Нет, это не Луиза, это чужая, старая,
некрасивая женщина. Он старался представить себе ту, настоящую Луизу, - и
не мог: полумертвое, изуродованное лицо неотступно стояло перед глазами.
- Луиза, - сказал он, и голос его дрогнул. - Луиза...
Неподвижные светлые глаза Луизы, казавшиеся огромными на этом истаявшем
лице, вдруг ожили. Луиза повернулась к нему:
- Раймон...
Какое-то мгновение они молча смотрели друг на друга. Раймон первым
отвел глаза:
- Луиза... если вам что-нибудь понадобится...
- Благодарю, - очень тихо, но четко выговорила после долгого молчания
Луиза. - Мне ничего не нужно.
Раймон почувствовал, что больше ни секунды не выдержит тут. Он быстро
наклонился, поцеловал холодную, неподвижную руку Луизы и почти выбежал из
палаты, унося на губах ощущение неживого холодка.
За дверью он остановился и крепко вытер губы платком.
- Двигательное возбуждение... разлад тормозящих центров... э! - Шамфор
горько усмехнулся. - Бедняга Лоран молча принимал эти рассуждения Мишеля
просто от усталости... и вообще ему нравилось, что Мишель так уверенно все
объясняет: все же существо, которое по его воле возникло из небытия...
Нет, мой мальчик, это был бунт людей против людей... пускай нелепый,
слепой, несправедливый - и все-таки понятный. Человек есть человек, и
чужая, жестокая и холодная воля, управляющая его жизнью, лишающая его
свободы, обязательно станет ему ненавистна, вызовет противодействие...
- Но какое понятие о свободе могло быть у Поля? - спросил Альбер. - Что
он видел, кроме лаборатории?
- В лаборатории он тоже кое-что видел. Видел Лорана, вас и других.
Видел, что Мишель, существо, подобное ему, пользуется иными правами, чем
он, командует им и Пьером. Видел, что от Мишеля во многом зависит его
судьба. Разве этого так уж мало?
Альбер долго молчал.
- И все погибло... - сказал он потом. - Нечеловеческое напряжение воли
и энергии, жизнь, вытянутая в одну узкую, жестко ограниченную полосу,
насильственно изуродованная, - и во имя чего? Если б не фотографии,
которые тайком от всех сделал Раймон, никто даже не поверил бы, что
существовали Мишель и Франсуа, Поль и Пьер... Такая долгая борьба, такой
упорный, ежедневный, ежечасный бой - и полный разгром... Об этом страшно
даже думать. Если б профессор Лоран и остался жить, он не смог бы начать
сначала...
Шамфор покачал головой:
- Вы неправы, дорогой мой. Вы, я вижу, безоговорочно согласились с тем,
что я сказал в минуту раздражения о работе Лорана. Но гибель Лорана - это
гибель в жестоком бою, как вы правильно заметили. Это был неравный бой,
тем более что Лоран, сражаясь против ограниченных возможностей
человеческого организма, пытаясь расширить их пределы, вызвал на поединок
и самого себя, свое тело, свой мозг, свои нервы и сердце. Он не добился
полной победы, но разве такой бой можно выиграть в одиночку? Однако и
поражением это нельзя назвать. Лорана постигла участь всех
первооткрывателей, тех, кто шагает по неизведанным и опасным краям и
платит жизнью за то, что первым увидел неведомое и невероятное... тех, чьи
могилы, как вехи, остаются на еле намеченном пути. Разве можно забыть, что
сделал Лоран? Разве мы с вами когда-нибудь забудем особняк в Пасси, и
рассуждения Мишеля, и жалобы Поля? Разве мы сможем забыть смертельно
измученное лицо Лорана, лицо подвижника науки? Я все простил ему, увидев
его лицо... Я понял, что он сделал с собой...
- Нет, вы не все простили ему...
- Не все? Ну, пока он был жив, я еще пытался переубедить его. Ведь
никто не может заранее примириться со смертью товарища, да еще такого
гениального ученого, как Лоран! Я понимал, что он в смертельной опасности,
что он убивает себя, и все же думал: как-нибудь обойдется, он вытянет, он
сможет отдохнуть... Он был жив, и я с ним спорил как с живым... да,
признаюсь, иногда слишком резко, слишком горячо, - но ведь речь шла о деле
всей жизни, и его, и моей. Но теперь, когда Анри Лорана нет в живых, я
могу только преклонить голову перед его подвигом. Он водрузил знамя науки
на высоте, с которой открываются новые дали... И самые его ошибки, то, что
привело его к жестокой катастрофе, к гибели, - и это поможет другим, тем,
кто пойдет вслед за ним. Они увидят: здесь опасность!
- И все-таки странно... - тихо сказал Альбер. - Странно и печально, что
даже такое великое открытие, такой героический труд не оставляют следов в
жизни...
- Как - не оставляют?
- Ну, я хочу сказать - ничего не изменилось. Жизнь остается все такой
же...
- Вы романтик, я вам уже говорил это, - помолчав, сказал Шамфор. -
Разве один человек, даже самый гениальный, может изменить мир? Работа
Лорана - это отчаянный, головоломный прыжок в будущее. Когда человечество
дойдет на своем далеком пути до цели, которой стремился достичь Лоран,
тогда... тогда, может быть, ему поставят памятник. А может быть, его и не
вспомнят...
- Вам скоро можно будет выписываться из клиники. - Врач отложил
рентгеновские снимки. - Организм у вас здоровый, заживление идет
нормально. И рука, и ребра в порядке.
- Ладно, - без энтузиазма сказал Роже. - В порядке так в порядке.
- У вас тоже все идет нормально. - Пальцы врача легко и уверенно
касались головы Альбера. - Как вы себя чувствуете?
- Неплохо, - сказал Альбер. - Голова болит редко.
- Вам следовало бы после клиники поехать к морю... Могу порекомендовать
также курс физиотерапевтических процедур...
- Благодарю, - сказал Альбер. - Это именно то, чем я рассчитываю
заняться по выходе из клиники...
Врач уловил иронию и, смущенно кашлянув, ушел. Роже невесело
ухмыльнулся, глядя ему вслед:
- Он думает: лежим в хорошей клинике, значит, и всякие процедуры можем
себе позволить.
- Кстати, я что-то не понимаю: как мы попали в хорошую клинику?
- А мы сначала и не попали сюда. Это Луиза, когда немного пришла в
себя, распорядилась, чтоб нас сюда перевезли...
- И она за нас платит?! - ужаснулся Альбер.
- Она и Шамфор. Я бы не согласился, но ты долго в себя не приходил,
опасались за твою жизнь. А там было прескверно, где нас поместили.
Роже прошелся по палате, посмотрел в окно:
- Места в бистро уже давно заняты, Виго приходил ко мне. Что будем
делать? Шамфор нас не сможет как-нибудь устроить?
- У Шамфора серьезные неприятности. Фирма прогорает, лаборатория под
угрозой. В разгар работ начались увольнения: экономят на жалованье.
Уволили двух лаборантов, требуют, чтоб Шамфор убрал еще троих.
- Понятно... Ну что ж, начнем все сначала. Правда, Луиза нас к себе
приглашает...
- Куда же?
- У нее еще остались деньги. Хочет снять домик где-нибудь на берегу
Сены, под Парижем, пожить там, подальше от людей. Нет, она от души
приглашает, не думай, ей с нами будет легче. Только Луиза не скоро выйдет
отсюда: врачи говорят, она очень плоха. Когда немного поправится, будут ей
делать что-то с лицом. Обещают убрать все пятна и рубец тоже. В общем,
месяца два-три она еще здесь пробудет. Да и все равно: не жить же нам с
тобой у бедной девочки на харчах, надо что-то придумывать.
Они вышли по улице д'Обинье на набережную Генриха IV. К вечеру
похолодало, дул сильный ветер.
- Ведь это подумать только: даже на ночлежку опять не заработали! -
Роже сплюнул с ожесточением. - Что будем делать?
- А что делать? - Альбер невесело улыбнулся. - Вон напротив набережная
Сен-Бернар... Тот самый киоск, по-моему, ожидает нас.
Роже с минуту постоял. Потом поднял воротник куртки и молча поплелся к
Аустерлицкому мосту. Альбер шел за ним следом, глядя на серо-свинцовую
Сену.
Начинал накрапывать дождь. Это был уже осенний дождь.
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 05.10.2001 13:47
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг