выстлан - серые, красные, голубые квадраты, а вся мебель белая и
стеклянная, полным-полно стеклянных поверхностей, стеклянной всякой
всячины. Просторное, во всю стену, окно, боковые створки распахнуты.
Солнце уже положило свою желтую горячую лапу на узкий подоконник и
готовится залезть в комнату, и тогда спустятся белые гофрированные шторы,
а на столе у Леночки - красно-фиолетовая персидская сирень, удивительно
пышная и свежая.
Леночки не было, и Юрия не было. Юрий, кажется, ушел в библиотеку, а
Леночка, наверное, висела на телефоне. Мы сидели вдвоем с Александром
Львовичем. И я некоторое время пытался сообразить - не лучше ли будет
посоветоваться с ним, он ведь умный, добрый и вообще... Но я представил
себе, как начну рассказывать о говорящем коте, как Александр Львович
посмотрит на меня сквозь зеленоватые цейсовские стекла в двадцать
диоптрий, как насмешливо и сочувственно изогнутся его толстые губы и он
скажет: "Ну, если вы теперь вообще не явитесь на работу, я уже буду знать,
что мне думать по этому поводу: что вас переманили в цирк с этим говорящим
котом!" Или что-нибудь в этом духе. А что может ответить нормальный
здоровый человек, если ему начнут рассказывать какие-то детские сказочки о
маркизе Карабасе и о коте в сапогах?
Все это я вполне уразумел в пределах минуты, но по-прежнему сидел за
микроскопом и бессмысленно глядел на серебристо-черный кудрявый затылок
шефа, на его сгорбленную спину в темно-синем, залоснившемся от носки
пиджаке. Лучше б я не начинал думать об этом - уж очень мне стало опять
тоскливо и страшно, и до того хотелось с кем-то поговорить, рассказать
все, попросить совета или хотя бы сочувствия... Да разве это расскажешь? А
я чувствовал, что не могу работать, не могу уже ни о чем думать, кроме
этого.
Я бестолково перелистывал контрольные записи опытов, но ничего не мог
сообразить. "Не могу работать, ну просто не могу я сегодня работать!" - с
отчаянием сказал я себе.
И вдруг Александр Львович, не поднимая головы, пробормотал:
- Ты к доктору должен пойти и сказать. Лекарство он даст, если болен.
- Вы о чем это? - спросил я, чувствуя, что сердце бьется не там, где
ему положено, а примерно на уровне ключиц.
- Это из песни, - пояснил, не поворачиваясь, шеф. - А если из жизни, то
почему вдруг такой молодой здоровый человек не может работать?
- Я этого не говорил... - пролепетал я, догадываясь, что произошло.
- А я - тем более! - рассеянно ответил Александр Львович.
Он уже отключился, для него тема разговора была исчерпана. Он просто
подумал, что я, сам того не замечая, говорил вслух. Но я-то отлично знал,
что ни словечка вслух не говорил, а только думал, напряженно думал - и
мысли эти были адресованы прежде всего ему, касались его. Значит...
значит... Нет, надо осторожненько проверить! Ну, например, пускай он
тронет рукой правое ухо. Я представил себе очень отчетливо, как Александр
Львович, не отрывая глаз от микроскопа, рассеянно поднимает руку и трогает
ухо. И сейчас же я увидел это наяву - абсолютно точно повторенное,
наверное, даже неосознанное движение: поднимается длиннопалая рука с
набухшими венами, притрагивается к розоватой, просвечивающей верхушке уха
и сейчас же опускается.
Все было уже ясно. И дальше рисковать не стоило, но меня одолевало
идиотское, мальчишечье любопытство: а вот, мол, если бы внушить ему
что-нибудь посложнее и позабавнее! Особенно хотелось мне, помню, внушить
Александру Львовичу, чтобы он спел: "Ах, зачем я не кот на один только
год!"
Уж не знаю, почему мне пришла на ум именно эта ария из какой-то
старинной оперетки, - наверное, из-за слова "кот". Полнейший идиотизм,
конечно. Но я с трудом обуздал свое воображение - и то поздновато.
Александр Львович кашлянул, беспокойно заерзал, а потом сказал:
- Имейте в виду, коллега, что ваше нерабочее настроение явно относится
к разряду инфекционных болезней. Мне тоже на минуточку захотелось бросить
микробиологию и перейти на другую работу.
- Куда же именно? - неестественно спокойным голосом осведомился я.
- Какая разница куда? Ну, например, в театр музкомедии.
Н-да, сомневаться не приходилось. И не знаю, что делал бы мой почтенный
шеф в оперетте, а вот я-то вполне спокойно мог бы переходить на работу в
цирк.
Даже без кота. Обеспеченный заработок.
И все равно - ничего не поймешь! Ну ладно, оказалось, что у меня
способности гипнотизера. Ну, а кот-то? Говорящий кот? С ним как быть?
Гипнотизеров на свете не так уж мало, а говорящие коты пока встречались
только в сказках.
Кот в сапогах, например, разговаривал куда почище Барса, а гофмановский
Кот Мур даже записки вел и стихи сочинял. Но Барс - он-то ведь не сказка,
он пять лет живет в квартире ©78, на четвертом этаже большого московского
дома, дерет когтями мебель, играет с бумажкой и три раза в день ест
тресковое филе, мясо или сырую печенку. И вот вчера, на шестом году своей
кошачьей жизни, он заговорил и стал поддаваться гипнозу. Все же интересно
- ну почему раньше этого не было, за все пять лет? Ни у меня, ни у него?
Ладно, это дело десятое, пока надо основные проблемы решать. А как их
решать? И, кстати, что делать с этой моей расчудесной способностью, если
она действует так спонтанно и бесконтрольно? Нечего сказать, роскошные у
меня взаимоотношения наладятся с окружающими, когда вся эта штука
обнаружится, а она ведь непременно обнаружится - шила в мешке не утаишь!..
Нет, работать я сегодня определенно не могу. Что же делать? Сказаться
больным? Но домой мне как-то неохота идти. Поехать в Ленинку, разыскать
там Володю? Зачем? Я ему только мешать буду, а он этого не любит. Нет,
больше невозможно тут сидеть, да и Александр Львович скоро увидит, что я
бессовестно лодырничаю, и начнет меня воспитывать. Лучше уж в кино пойти...
Правильно, вот это идея, пойду-ка я посмотрю польский фильм "Поезд"!
Говорят, отличная штука! Да, но Александр Львович скажет... А ну-ка,
постой, сейчас мы его обработаем.
Я уперся взглядом в затылок шефа и начал мысленно диктовать целую серию
поступков. Александр Львович исполнил все в точности. Он встал, подошел к
моему столу и озабоченно поглядел на меня.
- Игорь, вы мне сегодня не нравитесь! - сказал он. - А ну-ка, дайте
сюда ваш гениальный лоб!
Слова я ему не внушал - только эмоции и поступки. Он приложил свою
узкую сухую ладонь к моему лбу. Лоб у меня был разве самую малость горячей
обычного - я устал от напряжения, но Александр Львович, как и следовало,
ощутил прямо-таки обжигающий жар.
- А почему было сразу не сказать, что у вас температура? - укоризненно
спросил он. - Немедленно отправляйтесь домой и зовите врача! Вызвать вам
машину?
Это он тоже в порядке личной инициативы говорил. Но тут незачем было
тратить силы на внушение: я знал, что если Александр Львович сочтет меня
больным, то реакция его будет однозначной.
- Спасибо, я сам доберусь, - умышленно вяло проговорил я. - Наверное, я
вчера простудился и что-то раскис. Уж вы меня извините.
- А за что извиняться, если вы больны? - резонно возразил Александр
Львович.
Я испытывал угрызения совести, но не очень сильные. Работать я все
равно не мог, и причина тому была, как хотите, не менее уважительная, чем
какой-нибудь заурядный грипп. Следовало обдумать, не стану ли я
злоупотреблять своими новооткрытыми способностями, поскольку соблазн
большой, а я по природе ярко выраженный лодырь, но такие размышления можно
было отложить на потом, и я это немедленно проделал. Кто-то из Славкиного
арсенала мудрецов и остряков сказал: "Никогда не откладывай на завтра
того, что можешь сделать послезавтра", - так вот я, признаться, всю жизнь
охотно следовал этому правилу, хоть и узнал о нем лишь недавно.
Вышел я на Ленинский проспект и зашагал куда глаза глядят. Вчерашней
непогоды и в помине не было, солнце светило вовсю, зелень была чистая,
яркая, блестящая, и слоняться по улицам было бы вполне приятно, если б не
эти проклятые мысли.
Мыслями это даже и называть не стоит - меня захлестывали эмоции, до
того интенсивные и разнородные, что я то и дело морщился и тихонько охал
от страха и растерянности. В конце концов я заметил, что прохожие на меня
оборачиваются, и сообразил, что ходить по улицам мне вообще неудобно -
чего доброго, встретишь кого-нибудь из института. Я добрался до
кинотеатра, "Поезд" там не шел, я все равно купил билет на ближайший
сеанс. Фильм оказался прескверным. Я досидел до конца, но смотрел не на
экран, а на голубоватый световой поток над темными рядами. И мне было
страшно. Да, в основном страшно. Можете считать меня трусом - пожалуйста,
сколько угодно! А только хотел бы я знать, как вы чувствовали бы себя на
моем месте.
Потом я решил, что пойду в Зоопарк. Кое-что проверю на новом материале
да и просто посижу где-нибудь в тихом уголке: сейчас там народу, наверное,
не так уж много. И к дому близко.
Я пошел к станции метро, но по дороге остановился. У входа в "Гастроном"
сидел здоровенный золотисто-рыжий боксер, и мне вдруг захотелось с ним
пообщаться. Я сначала попробовал поговорить с ним просто так: "Мол,
красавчик ты, умница, замечательный пес, дай лапу!" Боксер с интересом
выслушал все это. Его умные грустные глаза на черной, немыслимо уродливой
и симпатичной морде, показалось мне, смотрели ласково. Но как только я
шагнул поближе, боксер предостерегающе зарычал, приподняв отвислую черную
губу. Я немедленно отступил на два-три шага.
- Ах, вот ты какой! - сказал я. - Ну, тогда слушай!..
Я уставился на боксера и начал мысленно приказывать ему: "Подойди ко
мне и дай лапу!" Ну и конечно, я все это представил себе: как он
поднимается, идет ко мне и дает правую переднюю лапу.
Затея была безусловно дурацкая. Боксер, явно страдая, неловко сунул мне
в ладонь тяжелую шелковистую лапу: передняя часть туловища у него гораздо
массивнее, чем задняя, и ему было очень трудно подавать лапу стоя. А
вдобавок из магазина вышла плотная очкастая дама, и боксер, виновато
повизгивая, пополз к ней на брюхе.
Она ко мне пристала, как репей: как, это мой Джерри, да почему это мой
Джерри, да зачем вы портите моего Джерри, - ну и так далее.
Оказалось, что пес этот лапу вообще не подавал, а к чужим ему запрещали
подходить. Я-то выкрутился, а бедняге Джерри, наверное, из-за меня здорово
влетело. Я уж себя ругал-ругал за легкомыслие.
Получается что-то излишне подробно. Случай с боксером наверняка можно
было пропустить, но я это в качестве примера привел: что я легкомысленный
от природы и что очень растерялся, когда все эти события начались, - ну
просто не знал, как быть и куда податься. Если б я не был легкомысленный,
так и в больницу бы не попал. Сами потом увидите, как все это было. А
вообще-то надо будет с Володей еще посоветоваться...
Ну, Володя посмотрел мои записки. Морщился, но вынес это с присущим ему
самообладанием. Сказал, что детали - это хорошо, надо записывать все, что
я увидел и запомнил, только точно и без лирики (тут он опять поморщился).
И добавил, что пишу я как-то несерьезно и ненаучно. Что я, дескать, на
публику работаю.
Но я тоже чуточку обиделся. На публику! А что ж я, на него одного
рассчитываю? Или на будущих экспериментаторов в этой области? Я вот именно
хочу, чтобы все - ну, не все, а хоть многие - люди поняли, что со мной
произошло. Чтобы вот вы прочли - и поняли: это может случиться с любым из
вас. Не сегодня, так завтра. Нет, не так: что в известном смысле это уже и
случилось, только вы не понимаете.
Вы живете на густо заселенной планете, среди существ бесконечно
разнообразных и бесконечно сложных, как все живое, а воображаете, что
Земля целиком принадлежит вам и только вы можете решать судьбу любого из
обитателей этого гигантского мира, законы которого вы едва начинаете
постигать. Конечно, многие (никак не большинство!) хоть в общей форме
понимают всю трагическую нелепость и опасность теперешнего отношения
человека к природе. Но большинство свято убеждено, что человек, мол, это
царь природы, и даже не понимает, что глупый и жестокий царь запросто
может потерять престол, да еще и с головой в придачу.
Вот мне и кажется, что моя история должна заставить людей задуматься.
Тех, кто вообще способен думать честно и трезво. А то ведь многие
обходятся без этой способности и даже преотлично живут. Им спокойнее. Они
почитают немножко, дойдут до того, что кот заговорил, и сейчас же у них в
мозгу - щелк, и включится Механизм Готовеньких Мнений - этакое устройство
на кибернетическом уровне сегодняшнего типа. Память небольшого объема, но
больше и не требуется по замыслу. Просто, но зато надежно. Там в основном
фразочки на все случаи жизни, фразочки из эластичного материала,
безразмерные, на что хочешь натянуть их можно. Идеальную модель такой
безразмерной безмозглости сконструировал Чехов: "Этого не может быть,
потому что этого не может быть никогда". И все! Попробуй тут что-нибудь
доказывать, опровергать, когда эта система целиком алогична и тем самым
надежно застрахована от любой попытки логического опровержения. Они ведь
заранее всё знают - что ты им будешь доказывать? Они, наверное, родились
уже готовенькими, с полным набором этих фразочек в лысом младенческом
черепе, а если до поры до времени помалкивали, так это опять же потому,
что порядок знали: какой же нормальный младенец начнет разговаривать, не
успев выйти из дверей роддома? Они все в свое время делают, без толку
никуда не лезут... На крутых поворотах могут, правда, отстать, но потом
наверстают, ничего.
Но я не про них - шут с ними, с этими непробиваемыми и неуязвимыми,
авось они сами понемногу вымрут под воздействием дальнейшего прогресса. А
может, при этом дальнейшем прогрессе наука доберется до их жесткой
застывшей системы, разморозит ее, заставит мозги самостоятельно
действовать... Я - про тех, кто прочтет мои записки и подумает: "Ладно,
этот кот говорит. Но ведь он пять лет молчал. И у меня лично способности
гипнотизера пока не проявились. Значит, если я не понимаю кота, пса,
лошадь, голубя, медведя, оленя, из этого еще не следует, что тут и
понимать нечего..."
Ладно, хватит. Если я начну вот так отвлекаться, то рассказу моему
конца не будет - я ведь уже третий месяц и говорю, и думаю только об этом.
Ни о чем другом думать пока не могу и не представляю, что со мной будет
дальше.
Николай Антонович (это заведующий нашим хирургическим отделением)
сказал, что, во-первых, человек ко всему способен привыкнуть, кроме
собственной смерти, а во-вторых, что я правильно затеял писать: это будет
способствовать разрядке. Возможно, это тоже из Арсенала Готовых Мнений; я
подозреваю, что у Николая Антоновича за его большими очками в светло-серой
оправе, за высоким безмятежным лбом спрятан этакий аккуратно
укомплектованный наборчик для личного пользования. С учетом медицинской
специфики. Ну что ж, и Механизм Готовых Мнений зачастую выдает некие
истины. Волга, например, действительно впадает в Каспийское море, а лошади
с удовольствием кушают овес. Если им дают.
Итак, допустим, что Николай Антонович выдал на-гора истину, и будем
писать дальше, ожидая этой самой разрядки или явлений привыкания.
Глава пятая
Легче подавить первое желание, чем утолить все, что следует за
ним.
Б. Франклин
Лишь в конце работы мы обычно узнаем, с чего ее нужно было
начать.
Б. Паскаль
После истории с боксером я чувствовал себя так неуверенно, что в
Зоопарк идти побоялся: чего доброго, еще и там кого-нибудь загипнотизирую.
Я постоял минут десять у метро "Краснопресненская", делая вид, что кого-то
ожидаю, но толчея была страшная; я побрел вверх по Баррикадной, добрался
до скверика перед высотным зданием и уселся там. Я все старался обдумать,
что к чему и почему, и как мне теперь вести себя с Барсом, и говорить ли
об этой истории другим - например, маме, Ольге, Соколовым - или пока
всячески скрывать? Но только ничего я не обдумал, мысли шли как-то
разорванно, беспорядочно, я ни на чем не мог сосредоточиться и даже будто
бы боялся сосредоточиваться, а все перескакивал с одного на другое. В
конце концов я вышел на Садовое кольцо, вскочил в троллейбус и поехал к
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг