приметят. К тому же начиная с шести у корпуса эксплуатационников дежурит
охранник - еще один свидетель в случае чего... Впрочем, это-то неважно:
ведь убийца мог войти в главный корпус прямо вслед за Аркадием. Так. А
снотворное? То есть питье с таблетками? С собой он, что ли, тащил выпивку?
Все может быть, конечно... Нет, так не получается! Если он просто принес с
собой бутылку перцовки или чего еще, то, выходит, он должен был бы при
Аркадии растворять таблетки в стакане. Чушь! А если б он заранее растворил
все в бутылке, ему пришлось бы уговорить Аркадия, чтобы тот в одиночку
выпил все содержимое. Тоже немыслимо, на такое можно подбить только
горького пьяницу. Значит, что же? Аркадий приходит к этому своему
знакомому, говорит: "Лаборатория свободна, жду тебя". Тот отвечает:
"Ладно, сейчас приду". И, допустим, тут же говорит; "Давай выпьем!" Почему
Аркадий соглашается выпить, не понимаю, - но мало ли что. В этом случае
стаканы были бы заготовлены заранее, один уже наполовину налит и
снотворное в нем растворено. Возможно, этот тип специально припас бутылку
с какой-нибудь редкой иностранной этикеткой, чтобы приманить экзотикой и
оправдать странный вкус. Аркадий выпил и пошел к себе. Снотворное начинает
действовать минут через двадцать - тридцать...
Эта версия оказывалась пока что самой логичной, она многое объясняла.
_Эксплуатационнику вообще незачем было приходить потом к Аркадию_! Он
преспокойно вышел через проходную еще до половины шестого, вместе со
многими другими сотрудниками, и у него железное алиби. А Аркадий ждал-ждал
его, потом почувствовал сонливость, прилег на диван - и больше не
проснулся...
Когда я все это себе представил и понял, что так могло быть, меня
словно огнем обожгло. Попадись мне сейчас этот хитроумный негодяй, я бы
его своими руками задушил! "Убийство в состоянии аффекта" - кажется, так
это называется? Я уже забыл, что вся история с выпивкой - не более, как
мой домысел, который вполне может оказаться беспочвенным вымыслом, что я
слишком многого не знаю и рано мне еще строить гипотезы. Я жаждал мести.
Я перебежал улицу под проливным дождем и, отряхиваясь, как пес, начал
подниматься по лестнице, хорошо знакомой мне лестнице, по которой я не
ходил уже недели три, а то и месяц, остановился на площадке второго этажа
перед дверью с табличкой "17", и пальцы сами собой сыграли условную
мелодию - два длинных, один короткий... Потом я спохватился - ведь никто
не откроет, это наш с Аркадием условный звонок. Но в квартире послышались
шаги, и вдруг мне стало жутко - померещилось, что там, за дверью,
Аркадий...
Открыла дверь соседка, Анна Николаевна. Я ее недолюбливал - вечно она
ворчала, что я ноги не вытираю как следует. Она пристально и печально
поглядела на меня.
- Заходите, что ж, - тихо сказала она. - Заходите, Борис.
Голос ее звучал осторожно - будто она хотела и не решалась что-то
сказать, - и я понял: она уже знает о смерти Аркадия. Позвонили им,
наверное, из института.
Я поглядел на переднюю - и до того мне тяжело стало! Уж очень знакомо
было все здесь, и на вешалке еще висела шляпа Аркадия, а в углу валялись
его кеды... Анна Николаевна смотрела на меня с таким участием, которого я
никак не ожидал от этой надоедливой ворчуньи. Вымотался я, конечно, за
этот день, и долгие логические рассуждения, к которым я себя принудил,
ничуть меня не успокоили, а скорее утомили. Хотел было что-то сказать, но
горло перехватила судорога. Запасным ключом - он еще болтался у меня на
общем колечке - я поскорей открыл дверь в комнату Аркадия, вошел туда и
начал растирать горло.
В комнате было чисто и аккуратно, как всегда. На письменном столе
стопкой высились книги. Отдельно лежал библиотечный справочник по
магнитным полям, под ним - "Physical Review", тоже из библиотеки книга. Я
позавчера просил Аркадия, чтобы он принес эти книги в институт. Зачем он
их отложил? Просто собирался взять и забыл? Или... или он знал, что я сюда
зайду... после? И вдруг мне пришло в голову, что Аркадий оставил записку
здесь. Хотя нет, не мог же он знать наверняка, что я сюда зайду, а тем
более - когда зайду. И вообще, почему дома, а не в институте, не в
лаборатории? Все-таки я пролистал обе книги. Ничего, никакой записки,
только бумажка-закладка вылетела. На ней были набросаны карандашом
какие-то цифры и грубый, схематичный чертеж хронокамеры. Я на всякий
случай обошел комнату, осмотрел подоконник, тумбочку у тахты, книжные
полки... Нет записки, ничего вообще особенного нет, все, как обычно:
человек прибрал комнату, ушел на работу, вечером собирался вернуться...
или не собирался? В шкафу висели оба костюма Аркадия; старый темно-синий и
серый поновее. Замшевой куртки и серых элановых брюк не было. Ну конечно,
на работе он был в куртке, видел же я, только забыл...
Я вышел. Анна Николаевна по-прежнему стояла у двери.
- Я позже заберу тут кое-что... книги там, записи, - пробормотал я и
потом, спохватившись, спросил: - Анна Николаевна, вы не замечали, кто к
нему приходил в последнее время?
- Да, считай, никто... - вдумчиво ответила Анна Николаевна. - Один
только, из ваших, наверно. Чернявый такой, с усиками, на артиста Раджа
Капура похож. Сразу после праздников явился, тогда долго сидел; а на той
неделе снова зашел, так поругались они, что ли, он враз убежал и дверью
хлопнул, штукатурка даже посыпалась. Несимпатичный такой, невоспитанный...
А больше я никого не видала. Без меня если только приходили...
Я перебрал в уме наших с Аркадием знакомых - такого парня определенно
не было.
- А почему вы решили, что он из наших?
- Да так... Одет он был хорошо: болонья на нем заграничная, туфли такие
красивые, все плетеные, как корзинка... Весь паркет он этими туфлями в
коридоре замызгал, - вдруг проворчала Анна Николаевна, совсем так же, как,
бывало, по моему адресу. - И говорили они, когда его Аркадий к двери
провожал, про ваш институт, что-то про хронофизику вроде бы. Ну, видно же,
что не по-простому говорит человек.
- А какой он из себя-то? Высокий, низкий, худой, плотный? - допытывался
я.
Нужно обязательно разыскать этого человека! Кто мог приходить к Аркадию
домой по институтским делам, да еще не раз? Вдобавок ссора какая-то...
- Да невысокий такой, - сказала Анна Николаевна. - Неказистый,
мозглявенький. Только лицом на артиста похож, да и то больше из-за усиков,
я так думаю. Ну, волосы у него черные, густые, он их все приглаживал...
- Ладно, спасибо, Анна Николаевна, - сказал я, заторопившись. - Я к вам
еще зайду на днях, можно?
Вот и след какой-то отыскался, можно действовать, искать, что-то
делать. И я чувствовал, что это будто бы связывает меня с Аркадием, не
дает порваться последней ниточке, соединяющей нас - живого и мертвого. И
только когда эта ниточка оборвется, Аркадий для меня по-настоящему умрет.
ВАЛЯ ТЕМИН ВЫДАЕТ ИДЕИ
Линьков пришел к концу дня и молча опустился на потертый кожаный диван
у двери.
- Воду на тебе, что ли, возили в этом Институте Времени? - удивился
Савченко. - Это ж надо - за один неполный рабочий день человек до ручки
дошел. Специфика заела?
Линьков уныло усмехнулся:
- До специфики я даже не добрался, и без нее весело. Говорил же я, что
простых дел там не бывает...
Валя Темин тихонько простонал от нетерпения и весь подался через стол к
дивану.
- Н-ну?! - выдохнул он. - Чего душу тянешь, объясняй!
- Нет, товарищи, как хотите, - умоляюще сказал Линьков, - а для
рядового гражданина это многовато - Институт Времени и Валентин Темин в
один и тот же день, без всякой перебивки и разрядки...
- Да ты что? - сказал Валентин, обиженно моргая. - Не хочешь - не надо.
- Не надо ему! - подтвердил Савченко. - Совсем ему не надо! Это он
просто так весь день, как пришитый, в отделе сидит. Даже обед освоил на
сверхзвуковой скорости. Я в столовой сижу, слышу, как Валентин ложкой
рассольник хлебает, а глянул, он уже шницель жует, от рассольника только
звук остался.
Линьков с удовольствием посмеялся, чувствуя, как постепенно спадает
напряжение, на котором он прожил этот удивительно долгий майский день.
- А после обеда одна подшефная ему звонила, просила-просила, чтобы он
хоть на полчасика вышел, - продолжал Савченко, - но наш Валентин ни в
какую! У нас, говорит, сейчас дела государственной важности идут... Ну
чистый Джеймс Бонд!
- Да ладно тебе! - смущенно пробормотал Темин. - И никакая это не
подшефная, а один парень...
- Совсем он, видно, дошел, твой парень! - ужаснулся Савченко. - Голосок
у него тоненький-тонюсенький, еле я расслышал, что Валя Темин требуется.
Плохо о нем, видать, родители заботились. И назвали его как-то не так:
Милочка. Разве ж это имя для парня?
- Да брось ты! - не выдержал Темин. - Я делами интересуюсь, а он... Ну,
Линьков, ты хоть одно скажи: какая у тебя версия?
- Нет у меня никакой версии, понял? - ворчливо ответил Линьков. - И
вообще ничего у меня нет!
Валя Темин поглядел с такой страстной укоризной, что Линькову неловко
стало.
- Ладно, Валентин, ты не расстраивайся, - примирительно сказал он. -
Нет версии - будет версия. Пока по всем данным вроде самоубийство, но...
- Следы есть? - быстро спросил Темин.
- Все есть. Следы есть, труп есть, яд есть. Мотивов только нету. Ни
малейших!
- Это в смысле самоубийства? - спросил Савченко.
- Ну да. Почему вообще может молодой здоровый парень покончить
самоубийством? Несчастная любовь? Формально вроде имеется, но по
психологии никак не проходит. Служебные неприятности? Отсутствуют.
Алкоголизм - исключается. Нервный срыв или, тем более, психическая болезнь
- тоже. Так чего же он, спрашивается?
- Может, его запугали? Шантаж? - с надеждой подсказал Темин.
Линьков с интересом взглянул на него. Валька иногда выдавал ценные идеи
- ценные именно своей первозданной наивностью, другому такое просто в
голову не придет, тормоза включатся на полпути. Шантаж! А если в самом
деле?.. Но кто и как мог шантажировать Левицкого? Темное прошлое
исключается, весь он на виду. Лаборатория не засекречена. Правда,
институт, в общем-то, ведет и закрытые темы, и потом, эксплуатационники у
них...
- В том-то и дело, друг, - уже серьезно проговорил Линьков, - что
ничего вроде не подходит, а с другой стороны - любое может подойти. Очень
уж все неопределенно и расплывчато... Стружкова мне жалко, - неожиданно
для самого себя сказал он. - Мучается он очень. Я его вполне понимаю:
лучший друг - и такая история! Вот он абсолютно не верит, что это
самоубийство.
- А может, он правильно не верит? - спросил Савченко.
Линьков досадливо причмокнул.
- Сейчас кто угодно может правильно верить или не верить. Данных кот
наплакал, под такие данные любую версию подогнать можно. И вообще горит
мой отпуск, братцы!
- Ну, на худой конец я выручу, не переживай, - успокоил его Савченко. -
По-моему, усложняешь ты очень. Устал, видно.
- Может, и устал, - вяло согласился Линьков. - Очень даже возможно. Вот
просплюсь как следует, тогда все вопросы выясню и все проблемы вырешу.
Правильно я говорю, а, Валентин?
- Перенапрягаться, конечно, не следует, - солидно отозвался Валентин и
тут же начал набирать номер телефона. - Здоровый отдых - это, знаешь... -
уже рассеянно пробормотал он, прислушиваясь к гудкам в трубке. - Але,
слушай, это Валентин говорит. Я тут немного дела расчистил, постарался изо
всех сил, некоторый просвет образовался... Ну, что ты, да разве я...
- "Доходяга парень по имени Милочка", - голосом диктора сказал
Савченко, - или "Валентин Темин организует здоровый отдых". Драма из
современной жизни минимум в трех действиях, два мы уже видели.
Линьков понимающе усмехнулся. И вдруг ему стало тоскливо. Впервые в
жизни он слегка позавидовал беззаботному Валентину с его Милочками и
Леночками.
Но тут же он понял, откуда это взялось, и даже зашипел тихонько от
досады, как кот, которого тронули за усы.
Он очень отчетливо увидел серьезное, почти суровое лицо Нины
Берестовой, ее продолговатые зеленые глаза, глядящие куда-то мимо него,
сквозь него, и до жути ему захотелось вот так же весело и беспечно, как
Валька Темин, набрать неизвестный номер телефона и сказать:
- Нина, это Александр говорит. Как у тебя нынешний вечер, - может, в
кино пойдем?
3
На следующий день я пришел в институт рано, в четверть девятого.
Конечно, я не так на работу торопился, как на встречу с Линьковым. Не
потому, что меня увлекала мальчишеская игра в детектива-любителя, ей-богу,
не до того мне было! Но гибель Аркадия своей бессмысленностью, откровенным
алогизмом колебала все устои того рационалистически четкого микромира, в
котором я прожил всю сознательную жизнь. Расследуя, изучая, анализируя, я
пытался укрепить эти самые рационалистические устои, которые у меня на
глазах издевательски шатались и раскачивались. Я знал, что если мне не
удастся это сделать, пропал я, и неизвестно, как дальше жить и как, в
частности, работать. Сначала Аркадий действует неизвестно почему, потом
Нина... Кто следующий? Может, я? Что я сделаю? Брошусь под трамвай?
Перейду работать в торговую сеть? Или законтрактуюсь на китобойное судно?
Почем я знаю, чего мне ждать от себя, если самые близкие люди делают то,
чего они делать ни в коем случае не должны, не могут? Тут я раздумывал
некоторое время, звонить Нине или... Позавчера утром и вопроса такого не
существовало, а сегодня... Нет, не могу я, не буду!
Я подготовил список вопросов, на которые Линьков должен мне ответить.
То есть должен он или не должен, это большой вопрос, но хорошо бы ему
счесть, что он должен. Интересно, догадается он, почему я спрашиваю, пил
ли Аркадий в тот день что-нибудь спиртное? А впрочем, раньше придется
спросить, растворяется ли это снотворное в воде или в спирте, так что
смысл последующего вопроса будет ему ясен. Нет! Нельзя докучать ему
вопросами не по специальности. Это еще у кого-нибудь надо выяснить. Только
у кого же? Я всю дорогу в автобусе листал записную книжку с алфавитом, но
только у проходной сообразил, что надо позвонить девушке по имени Мурчик,
потому что Мурчик - фармацевт и работает в аптекоуправлении. С Аркадием
они расстались вроде мирно; мы потом ее раза два встречали на улице, и
ничего, беседовали вполне нормально и дружелюбно.
Она ответила мне по телефону таким бархатным мурлыкающим голосом, что я
наконец-то догадался, откуда у нее эта странная кошачья кличка. Но потом
Мурчик расстроилась, разахалась, даже, кажется, слезу пустила в трубку, и
мурлыканье пропало.
Оказалось, что эти таблетки отлично растворяются и в воде, и в спирте.
И еще оказалось, что вообще-то смертельная доза не так уж и велика:
проглоти пачку, и почти наверняка спокойненько скончаешься через два-три
дня, если, конечно, за это время врачам на глаза не попадешься. Но для
того чтобы молодой, здоровый парень мог наверняка умереть за несколько
часов, нужна доза куда больше. А Аркадий (или кто-то другой за него) мог
иметь в виду только этот вариант, - он знал, что рано утром придет
уборщица... Все же и тут нелепость, дополнительная нелепость во всей этой
нелепейшей истории! Ну почему Аркадий или кто угодно другой задумал
сделать это именно в институте? Почему? Если это Аркадий затеял, он не мог
не понимать, что дома у него будет больше времени в запасе. Если кто
другой, тоже должен был сообразить, что в институте труднее провести все
это незаметно.
Нет, постой! "Другому" институт мог все же больше подходить. У Аркадия
дома от зоркого глаза Анны Николаевны нипочем не укроешься, это любому
понятно, кто ее видел хоть раз.
К себе приглашать - так, во-первых, не у всякого имеются подходящие
условия: тут нужна как минимум отдельная квартира, притом без семьи, чтобы
никто не заметил манипуляций с таблетками и вообще не проболтался потом о
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг