- Нет, зачем же в парадном? - медленно ответил я, глядя на него. - Я у
тебя, Аркашенька, ночевал. На твоей шикарной тахте...
Аркадий дернулся и приоткрыл рот, словно хотел что-то сказать. По лицу
его пробежала легкая судорога. Потом он сказал, глядя в сторону,
преувеличенно небрежным тоном:
- Я задержался там... в одном месте. Поздно было идти далеко... Я там и
переночевал.
Давай, давай, Аркашенька! Сделаем вид, что мы тебе поверили. Только не
скажем, что кто-то сидел в твоей комнате. Не исключено, пожалуй, что это
ты сам и был.
Аркадий вдруг начал счищать какое-то невидимое пятнышко с рукава и, не
поднимая глаз, отрывисто спросил:
- Ты что, на работу вообще не идешь сегодня?
- Да понимаешь... - доверительно сказал я, не спуская с него глаз, - я
тут с одним человеком уговорился встретиться, а он что-то не идет.
Вообще-то действительно пора на работу, опоздали мы. А ты как сюда попал?
Аркадий нахмурился и подозрительно глянул на меня.
- Да так, по дороге зашел... - пробормотал он. - Ну, пошли, что ли, в
институт?
Я лихорадочно соображал, что ответить. В институт мне идти, конечно,
нельзя: "здешний" Борис наверняка только что миновал проходную.
"Незнакомец" не появился и вряд ли уже появится. Аркадия выпускать из виду
нельзя, а как его задержать, непонятно. Дурацкое положение! Аркадий явно
принимает меня за "своего" Бориса и удивляется, почему я так странно веду
себя... Что же делать?
- Да я, пожалуй, подожду его немного, - сказал я. - Ты начни пока без
меня...
Представляю себе, как он удивится, когда войдет в лабораторию и увидит
там "своего" Бориса! Постой, а ведь это идея! Нужно позвонить в
лабораторию и предупредить двойника или, еще лучше, вызвать его сюда из
института, ведь по телефону такие вещи не объяснишь. Да, но пока я буду
звонить, Аркадий уже доберется до лаборатории! Ага, кажется, нашел...
- Слушай, Аркашка, - сказал я умоляюще, - будь другом, добеги до
продмага, купи мне что-нибудь пожевать. Я боюсь отойти - вдруг мой человек
придет. А я, понимаешь, проспал и ничего у тебя там не успел
перехватить...
Аркадий хмуро кивнул и направился к выходу.
- Я тебя у выхода подожду, - сказал я, - чтобы тебе меньше бегать.
Мы молча дошли до выхода, и Аркадий свернул налево, к
продовольственному магазину.
Будка автомата стояла тут же, на углу. Я торопливо сунул монетку,
набрал номер лаборатории и покосился через плечо на улицу - не идет ли
Аркадий. Впрочем, он не успеет так быстро обернуться, минут пять у меня
наверняка есть.
Громко щелкнуло у самого уха, и незнакомый мужской голос сказал,
продолжая разговор с кем-то в лаборатории:
- ...Возьмем искровую. Сходи на склад... - а потом, уже в трубку: - Я
слушаю!
- Это лаборатория локальных перемещений? - неуверенно спросил я:
незнакомый голос сбил меня с толку.
- Нет, нет, - нетерпеливо ответил голос. - Локальные - 28-51. А здесь
биологи.
Какие еще биологи? У нас в институте не было такого отдела!
- Простите, - пробормотал я, - я, видно, ошибся... У Стружкова всегда
был 28-56.
- "Всегда"! - насмешливо сказал мой невидимый собеседник. - Да у нас
этот номер еще с прошлого года... хватились!
На том конце положили трубку.
Второй монеты у меня не было. Ну ладно, пока она мне даже и не нужна.
Сперва надо понять то, что я услышал. "С прошлого года"!.. Что же это
значит?
Я вышел из кабины и стал, прислонившись к ее стеклянной стенке. Аркадий
все не шел. Да и хорошо, что он не идет. Мне надо подумать. Мне надо
хорошенько подумать. Ох, и влип я, кажется! Ох, и дурака свалял!
Да, собственно, что думать? Информация ведь совершенно недвусмысленная:
в том мире, в котором я сейчас нахожусь, наша лаборатория еще с прошлого
года имеет другой номер телефона. Вроде бы ничего тут удивительного нет,
это же измененный мир. Но вот ведь какая закавыка! До сих пор я
предполагал, что двигаюсь в прошлое: сначала из двадцать третьего мая
попал в двадцатое, потом из двадцатого - в девятнадцатое.
А прошлое-то не могло измениться! Все, что случилось до девятнадцатого
мая, должно оставаться неизмененным!
А год назад наш номер был 28-56!
Это означает только одно: я нахожусь теперь не в прошлом. Я попал в
будущее, вот куда я попал!
Спокойно... спокойно... Проверим свои рассуждения, проверим еще раз.
Значит, так... Допустим, сейчас все-таки двадцатое мая 1974 года. Я
нахожусь в этом мире всего один день. Конечно, я его немного изменил своим
вмешательством, и что-то тут происходит уже не так, как происходило
двадцатого мая 1974 года в прежнем моем мире... Вот, например, мы
встретились с Аркадием в сквере, и он сейчас не на работе, а в том
двадцатом мая он, я помню, пришел на работу вовремя. Изменения есть, это
понятно, но они пока небольшие, локальные. Они затронули только Аркадия,
ну, еще Анну Николаевну... В остальном мир, конечно, не изменился.
Следовательно, перемену телефона никак нельзя приписать моему
вмешательству в прошлое. Если бы номер изменился из-за моего
вмешательства, то это следствие очень косвенное, и оно могло бы произойти
лишь на более или менее значительном отдалении во времени.
Переменить номер по не зависящим от меня причинам могли когда угодно,
хотя бы и сегодня, двадцатого мая. Но ведь это произошло не сегодня, а еще
в прошлом году! И биологов в институте никаких не было ни в этом году, ни
в прошлом. А это уже серьезное изменение. Да нет, дело, похоже, ясное...
Ну и ну!
Я еще раз посмотрел в ту сторону, откуда должен появиться Аркадий. Его
не было.
Не стану же я спрашивать у прохожих: "Какое, милые, у нас тысячелетие
на дворе?" Я не поэт, а хронофизик, мне неловко. Хотя - зачем такие
лобовые приемы? Надо поделикатней.
Я начал внимательно разглядывать прохожих. Ага, вот кто мне нужен, -
этот молодой парень в зеленом плаще с муаровыми отливами... Интересный
какой плащ! Но это потом... А вот из кармана плаща у него торчит газета...
- Простите, - сказал я, шагнув к парню, - это у вас сегодняшняя газета?
- Вчерашняя, - будто извиняясь, ответил парень. - Вечерняя.
- Если вечерняя, тоже хорошо! - торопливо сказал я. - Можно у вас ее...
на секундочку? Мне тут нужно одну вещь посмотреть...
- Да пожалуйста! Хоть и совсем возьмите, я ее прочел, - добродушно
отозвался парень.
Газета жгла мне ладонь. У меня еле хватило сил не разворачивать ее тут
же на улице, уйти в скверик, повернуться спиной к прохожим. Руки тряслись,
когда я расправлял свернутые в трубку листы.
Вчерашняя газета. Вчера было девятнадцатое мая. Девятнадцатое мая 1976
года!
ЛИНЬКОВ НАХОДИТ СЛЕД
Захлопнув за собой дверь, Линьков прислонился к шершавой серой стене
проходной и перевел дыхание. Информация, полученная от Макарыча, здорово
подкосила его. Стружков, значит, вернулся и преспокойно ушел из института,
даже вахтеру на прощанье ручкой сделал? Нет, это уж ни в какие ворота не
лезет!
"Как же так? - растерянно думал Линьков, не замечая, что снова начал
накрапывать дождик. - Не с потолка же я взял, что Стружков не может
вернуться! Ну, предположим, я психологический просчет допустил, чего-то не
учел. Но по логике это не проходит, по простейшей логике! Стружков горы
переворачивал, чтобы в прошлое поскорей попасть, а попал и даже войти туда
не захотел? Где тут логика? Он же хотел и Левицкого спасти, и себя от
подозрений очистить, а что получилось? Что он скажет мне, например? Или
Нине? Как оправдает теперь свое поведение? Ему же проще всего не
возвращаться к нам, а перейти на новую мировую линию... Ну, двойника бы
там встретил - что ж, с самим собой легче договориться!"
Тяжелая капля скользнула Линькову за шиворот, он вздрогнул, огляделся и
под теплым шумным дождем побежал к зданию института.
"А записка-то! - вспомнил он в вестибюле, отряхиваясь и приглаживая
намокшие волосы. - Записку он почему не забрал?! Ну, допустим, он
почему-то не смог или не решился выйти из камеры в прошлом. Так ведь по
возвращении он первым делом должен был уничтожить свою записку! Зачем же
трезвонить на весь институт, что ты потерпел неудачу, когда вполне
достаточно сообщить о своем блистательном открытии и о первом переходе, и
все будут вопить от восторга! Даже Шелеста вон как пробрало! А он и
записку оставляет лежать, и вообще в институт не является... Ну сплошная
бессмыслица! С ума он сошел, что ли! Постой... А может, с ним на переходе
что-то случилось? Память отшибло? Нет, это уже я чепуху сочиняю! Магнитное
поле начисто смывает память, даже из камеры после этого не выйдешь, а
Стружков нормально ходил и с вахтером общался..."
Линьков глухо замычал от злости и тут же смущенно обернулся. Но в
вестибюле никого не было. Дождь вовсю барабанил в стекла, весело хлюпал и
журчал, стекая с крыш, но небо на западе уже посветлело и ветер поспешно
разгонял тучи, расчищая дорогу солнцу. Линьков посмотрел в окно, и эта
картина его почему-то приободрила. Он встряхнулся и бодро сказал себе:
"Решено. Стружкова оставляем на потом. Если он за это время не явится,
начнем розыск по всей форме. А пока проверим, откуда же явился тот...
гость!"
Он двинулся влево по широкому светлому коридору, обшитому старинными
резными панелями, прошел мимо двери расчетного отдела, на секунду замедлив
шаг, и завернул за угол. Прямо перед ним, метрах в двадцати, был выход во
внутренний двор, к корпусу эксплуатационников. По правой стороне чернел
узкий проем боковой лестницы, а дальше виднелась приоткрытая дверь зала
хронокамер.
"Тут мы и начнем соображать, - сказал себе Линьков, останавливаясь. -
Впрочем, особенно-то соображать нечего. В наличии у него всего две
возможности - эксплуатационный корпус и зал хронокамер. В эксплуатационном
хроноустановки есть, но они, как я понимаю, по размерам непригодны для
интересующего нас случая. В зале камеры вполне подходящие, но они еще не
работают. Однако чудес на свете нет, а есть, наоборот, суровые факты.
Поэтому мы все же и в зал заглянем, и в корпус пройдемся. И начнем мы с
зала, потому что он ближе и во всех отношениях удобней для нашего героя.
Монтажники начинают раньше и кончают раньше - значит, после пяти здесь
наверняка пусто. И войти легко, а к эксплуатационникам нужен специальный
допуск".
Линьков просунул голову в приоткрытую дверь. В огромном, ярко
освещенном зале стоял сплошной хаос и шум. В углу надсадно визжала
электродрель, кто-то тянул через весь зал тяжелый и грязный воздушный
шланг; всюду валялись доски, обрезки труб, мотки кабеля. У дальней стены
внушительно высились громадные кубы, в которых Линьков с удивлением
признал хронокамеры.
Линьков перешагнул порог и остановился. Никто не обратил на него
внимания. Дрель замолчала, и в наступившей тишине кто-то громко крикнул:
- Подай напряжение на вторую!
Линьков двинулся в сторону хронокамер, с переменным успехом лавируя
между досками и трубами.
Люди в темно-синих, испятнанных известкой и краской халатах возились у
второй хронокамеры. В ее настежь распахнутом нутре болтались провода,
поблескивали круглые черные коробки приборов, присосавшиеся к стенам и
полу, торчали ребристые грани какой-то стальной конструкции. Внезапно в
камере полыхнула слабая розовая вспышка, и тот же голос проорал:
- Дай вторую ступень!
Снова дико взвыла электродрель, и за третьей камерой, где люди
суетились у огромной дыры в полу, пронзительно лязгнуло железо.
Линьков пробрался к вихрастому долговязому парню и сквозь нестерпимый
вой дрели прокричал ему на ухо:
- Кто здесь главный?
Человек обернулся и беззвучно зашевелил губами, указывая на людей,
хлопочущих вокруг дыры в полу. Дрель вдруг замолкла, и человек прокричал
конец фразы: "...где фундамент!"
Линьков торопливо спросил:
- Вы здесь каждый день работаете? До которого часа?
- В четыре обычно шабашим. Но бывает, и до пяти задерживаемся.
- И много еще вам работы? - допытывался Линьков.
- А кто ж его знает! - весело сказал парень. - Одну камеру уже
опробовали, гоняли на рабочем режиме вхолостую, со второй вот возимся, а
четвертая... ну, сами видите. - Он показал на уродливую, с рваными краями
Дыру, где, очевидно, находился фундамент четвертой хронокамеры. - А вы из
газеты, что ли?
Из камеры высунулся плечистый парень в пропотевшей голубой майке и
заорал:
- Сергей! Кабель подтяни, потолочные сопла буду проверять!
Собеседник Линькова мигом метнулся куда-то за камеру. Снова истошно
взвыла дрель.
"Значит, одна хронокамера здесь уже опробована! - бормотал Линьков,
морщась от воя и грохота. - Что ж, пойдем-ка мы познакомимся поближе с
этой камерой..."
Осторожно пробираясь сквозь дикую путаницу кабелей, он подошел к первой
хронокамере. Она почему-то была битком набита всякой чепухой. Сквозь
стеклянную дверь Линьков видел груду деревянных подставок, навалом
брошенные щиты, доски, карнизы.
"Нашли тоже место склад устроить! - с неодобрительным удивлением
подумал Линьков. - Едва успели отладить камеру и уже сразу захламили так,
что смотреть противно. Но _ему_ это даже удобно: за всем этим барахлом
можно спрятаться, никто и не увидит... А камера здоровенная, раза в три
больше лабораторной. И совсем готова, действительно, даже вокруг нее уже
прибрано".
И правда, пол вокруг этой камеры был чисто подметен, и никакие шланги,
доски, трубы здесь не валялись. Только у двери лежало что-то маленькое,
яркое.
Линьков машинально наклонился и поднял пустой сломанный спичечный
коробок. Хотел было бросить, но не бросил, а стал разглядывать. Чем-то его
заинтересовал этот коробок - может, тем, что лежал так одиноко и приметно
именно здесь, в единственном чистом уголке, куда монтажники, по всей
видимости, уже и не ходят. "Неужели кто-то перекур устроил именно вот
здесь?" - думал Линьков, осторожно расправляя и выпрямляя изломанный
коробок. Выпрямил, внимательно осмотрел - нет, ничего особенного, коробок
как коробок, с картинкой из серии "Птицы СССР": сидит этакая хитрая птаха
со здоровенным клювом и сбоку надпись - "дятел". Линьков хотел уже
выбросить коробок и вдруг увидел...
Еще не веря собственным глазам, он снова всмотрелся - да, все
правильно, наконец-то! Тот след, реальный, неопровержимый след, который он
искал, почти не надеясь найти...
Значит, он прав: эта история начиналась отсюда.
10
Значит, я в 1976 году! Ничего себе, веселенькая история... Целых два
года! И камера в зале была налажена на такие большие дистанции? На два
года? Ай да Аркадий!
Я подошел к выходу, глянул на улицу - Аркадия не было. Куда это он
пропал? Минут пятнадцать прошло, не меньше.
Стоп-стоп-стоп! Если я нахожусь в будущем, так кто же тогда этот
Аркадий? Он принимает меня за "своего", за "здешнего" - значит, он тоже
"здешний"? Вот и костюм на нем... "Странный костюм, немодный", - сказала
Нина. Понятно: это мода семьдесят шестого года. Семьдесят шестого, а не
семьдесят четвертого. Да, но ведь Нина видела его в этом костюме в
семьдесят четвертом году...
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг