есть какой-то еще Борис Стружков! Какой-то еще? Значит, это уже третий -
на сегодняшний день, как говорится... "Что это Стружковы, как грибы после
дождя, повсюду выскакивают? - неодобрительно подумал я. - Стружков
"здешний" (тоже я), Стружков еще один (тоже, наверное, я - может,
"завтрашний" либо "позавчерашний")... Еще какого Стружкова ждать
прикажете? - Мысли эти не вызывали у меня уже ничего, кроме усталости. -
Ну, я так я. Даже понятней выходит: услышал я свой звонок, не захотел сам
с собой встречаться - а кто захочет?! - и шмыгнул через черный ход. Может,
я сам себя и толкнул в хронокамеру? А что? Все возможно..."
Я так задумался, что перестал слушать испуганные причитания Анны
Николаевны. Но постепенно сквозь поток моих мыслей пробилось слово
"милиция", и тогда я понял, что надо действовать. Милиции мне только не
хватало в этом деле!
- Да что вы, Анна Николаевна! - горячо сказал я. - Милиция придет, а мы
ей что скажем? Убили кого, избили, ограбили?
- Может, и ограбили? - недоверчиво заметила Анна Николаевна.
Она зашла в комнату Аркадия, покрутилась там минуту-другую.
- Так будто бы все на месте, и костюмы в шкафу висят аккуратно, и в
стол, видать, никто не лазил... - растерянно сказала она, снова выйдя в
коридор.
- Ну вот видите! - подхватил я. - Высмеют нас милиционеры, скажут:
померещилось вам, никого тут не было!
- Ой, не померещилось, Боря, не померещилось! - испуганно округлив
глаза, возразила Анна Николаевна. - Накурено там в комнате, дышать нечем,
и сигарета, гляжу, в пепельницу ткнута наспех, дымок еще от нее идет...
Лучше-ка я милицию вызову, боюсь я, ей-богу, боюсь!
Уж я ее уговаривал-уговаривал, прямо охрип, тем более что объяснялись
мы полушепотом, чтобы ее семейство не разбудить. Наконец поладили на том,
что я переночую в комнате Аркадия, а входная дверь будет на цепочке. После
этого Анна Николаевна отправилась к себе и долго возилась, запирая свою
дверь на все замки, а я остался один.
Цепочку со входной двери я тут же потихонечку снял, стараясь не
брякать. Аркадий теперь уж, видимо, не придет, но вот этот загадочный
тип... вдруг он вернется? Постоит тоже в скверике, увидит, что в окне
света нет, и попытает счастья снова. Ведь что-то же нужно ему было здесь,
иначе не лез бы! Правда, может, он уже добыл то, за чем охотился... да
нет, вряд ли! Я начал звонить через две-три минуты после того, как он
включил свет, а в комнате, по словам Анны Николаевны, все было на месте,
ничего, значит, не переворочено, не разворочено в поспешных поисках. Он,
наверное, только начал оглядывать комнату и соображал, где это может быть,
а тут звонок... "Ну и фантазия у тебя, брат! - одернул я себя. - Концепции
из тебя сыплются, как пшено из дырявого мешка, по любому поводу! Да почем
ты знаешь, может, он вообще ничего не искал, а ждал или прятался. Ладно,
спрячемся и мы, устроим засаду по всем правилам".
Я не стал зажигать огня в комнате и даже окно побоялся открыть, хотя
действительно этот тип прокурил тут все насквозь. В свете уличного фонаря
я разглядел пепельницу на подставке торшера, вынес ее в коридор,
исследовал окурки. "Столичные". Те же, что курит Аркадий. Ну, это он,
наверное, Аркашкины сигареты истреблял, пока сидел здесь. Я вытряхнул
окурки и пепел в мусорное ведро на кухне, вернулся в комнату и, не
раздеваясь, повалился на тахту. Ох, с каким наслаждением я вытянулся на
спине и закрыл глаза! Правда, мне сразу почему-то представилось, что я уже
лежал на этой тахте, совсем, недавно, полчаса назад, прислушивался, не
ходит ли кто по квартире, хотел и не решался зажечь свет. Я даже
передернулся весь и головой замотал, чтобы отогнать это нелепое ощущение.
Но стоило мне снова закрыть глаза, как опять полезла в голову всякая дичь.
Упорно мерещилось мне, что стоит там, на улице, и пристально смотрит в
темное окно комнаты Борис Стружков. Но я не мог разобрать, какой же это
Борис - не то я сам, не то другой... тот, который сбежал отсюда. А может,
еще какой-нибудь?.. Еще один Стружков... вереница Стружковых... стройные
ряды Стружковых... колонны Стружковых... Глаза у всех вытаращенные,
недоверчивые, так и бегают по сторонам, обстановку изучают; и номера у
всех на груди - порядковые, для различия. Нет, не ряды, не колонны...
цепочка! Они идут один за другим, соблюдая дистанцию... Вот какой-то
очередной Борис выбегает из скверика, мчится вверх по лестнице, звонит...
Предыдущий Борис крадучись удирает из комнаты на кухню... исчезает.
Пришедший занимает его место на тахте, а в скверике, под кленом, уже стоит
следующий Стружков. Вот и он бежит по лестнице... сейчас позвонит, вот он
звонит... звонит...
Я проснулся от оглушительного трезвона. Это орал будильник у меня над
головой, на полочке тахты. Аркадий его, что ли, завел? И тогда я понял,
что за окном вовсю светит солнце.
Значит, я улегся и преспокойно проспал до утра! Тоже мне - засада...
Этот тип мог запросто явиться и меня в окно выбросить - я бы, наверное,
только на тротуаре очнулся. Оно, конечно, неудивительно после такого
занимательного вечера, с путешествиями и приключениями... Но все же... эх
ты, комиссар Мегрэ...
В дверь постучали, нервно и торопливо. Я вскочил и, на ходу приглаживая
волосы, кинулся открывать. Это была Анна Николаевна, уже утренняя,
деловая, подтянутая, - сразу видно, что на работу спешит. Но глаза у нее
все-таки были тревожные и растерянные.
- Я было не хотела вас будить, но мне на работу пора, а у вас, слышу,
будильник зазвонил...
- Да нет, я уже встал, мне тоже пора... - смущенно пробормотал я. -
Ночь вроде прошла спокойно.
- Ночь-то спокойно, а вот звонили сейчас Аркадию, я хотела вас позвать.
Сон с меня сразу слетел - вчерашний сумбурный день опять навалился всей
тяжестью на сердце, и оно заныло от предчувствия беды.
- А кто звонил-то? - Я старался быть спокойным.
- Да кто его знает! Мужчина какой-то. Голос чудной, хрипучий такой.
Левицкого спрашивает. "Дома, говорит, Левицкий?" Я говорю: мол, постучу
сейчас, узнаю, - думала, может, он ночью пришел... вижу, цепочка снята...
- Надо было сразу меня позвать! - простонал я.
- Да не пустил он меня! Говорит - не надо, мол, его беспокоить. А сам
словно бы забеспокоился, быстро-быстро так заговорил: "Передайте ему,
говорит, пускай он придет в восемь часов, как условились".
- А где? Куда приходить-то?
- Он только сказал, что на том же месте, где всегда. "На нашем месте" -
так вот сказал. Аркадий-то, верно, знает, какое место.
- И больше он ничего не говорил?
- Говорил... - Анна Николаевна наморщила лоб, стараясь припомнить. -
Насчет таблеток каких-то сказал...
- Таблеток?!
- Ну да! "Скажите, говорит, Левицкому, что я насчет таблеток, он,
говорит, поймет..." И трубку сразу повесил. Больше ничего не сказал... Ой,
опаздываю я, заговорилась!
Анна Николаевна ринулась к вешалке, схватила плащ.
Я стоял и смотрел на нее. Завтра двадцать первое мая. В этот день я, в
том, уже ушедшем от меня мире, пришел к Анне Николаевне, и она мне
сообщила о загадочном госте Аркадия, парне с усиками, похожем на Раджа
Капура. Она тогда обнаружила наблюдательность, хотя след и был ложным.
- Анна Николаевна, - спросил я, провожая ее к двери, - а вам этот голос
совсем не знаком, который по телефону-то говорил?
- Нет... словно бы нет... - неуверенно ответила она, приостанавливаясь.
- Только, я думаю, он подделывался... нарочно хрипел-то! Может, правда
боялся, что я его распознаю. - Она опять испугалась: - Ох, Боря, кто ж это
такой? Вы додумались, может?
Я покачал головой.
- Стараюсь додуматься, но пока не выходит, Анна Николаевна...
- Ой, нехорошие какие дела пошли! - тревожно сказала Анна Николаевна. -
Боря, дверь-то, дверь не забудьте захлопнуть как следует, а то она
отходит! - крикнула она с порога и побежала вниз по лестнице.
Я посмотрел на часы: было без четверти восемь по здешнему времени - я
вчера переставил часы, сверившись у Анны Николаевны. И вдруг мне пришло в
голову, что свидание-то назначено на восемь утра. Конечно, не вечера, как
это я сразу не догадался? Ведь таблетки должны быть у Аркадия к концу
рабочего дня, не позже! Но тогда "наше место" скорее всего обозначает тот
самый скверик на углу возле института, где мы объяснялись с Ниной... "Наше
место"... Кто же мог так говорить?
Кто, кто! Чего уж теперь гадать! "Нашим местом" это было для Аркадия
Левицкого и для Бориса Стружкова. И ни для кого больше. Однако же! Вроде
бы получается, что я же сам... то есть кто-то из Стружковых... любезно
доставил Аркадию яд? Помог осуществить мечту, так сказать? Весело...
Впрочем, думать мне было некогда. Все эти обрывки мыслей мелькали у
меня, пока я наспех умывался и приглаживал волосы щеткой Аркадия. Голоден
я был зверски, но готовить завтрак было некогда и к тому же я не знал, где
чьи продукты лежат в холодильнике. Я схватил со стола Анны Николаевны
кусок хлеба и, на ходу заглатывая его, ринулся вниз по лестнице.
Таблетки... он, значит, принесет Аркадию таблетки? Я машинально
притронулся к карману куртки - пачечки по-прежнему лежали там. Пачечки,
которые я взял вчера... то есть сегодня вечером со стола Аркадия. Но до
этого момента теперь остается часов одиннадцать-двенадцать и кто-то еще
только собирается передать Аркадию эти самые таблетки...
Вот сейчас я спрячусь в кустах и посмотрю - кто же этот благодетель! А
потом выйду, представлюсь и... Ох и выдам же я ему! За все! За таблетки,
за Аркадия... за идиотские штучки с хронокамерой, - чтобы разучился живых
людей вместе с грязными досками туда-сюда швырять... За Анну Николаевну -
тоже... чтобы не разгуливал по чужим квартирам среди ночи, чтобы не хрипел
чужим голосом в телефон!
"А если это окажусь я сам?" - подумал я с тревогой. Да-а... тогда
придется менять программу на ходу. Самому себе как-то неловко морду
бить... А между прочим, никто там и не может появиться, кроме одного из
Борисов Стружковых! Никто другой таких подробностей об Аркадии не знает...
Нина разве? Но Нина не сумела бы говорить хриплым басом по телефону. А
кроме того, она весь вечер проболтала со мной... со мной "здешним"...
вернее, "тогдашним"... "теперешним"... Ах, чтоб тебе, ну и путаница! Но,
словом, я отлично помню, что девятнадцатого мая мы сидели с Ниной в кафе,
а потом до полуночи шатались по улицам и никак она не могла до десяти
часов оказаться в квартире Аркадия... Не говоря уж о том, что если б и
могла, так зачем ей туда лезть?
Без двух минут восемь я прилег на прохладную зеленую траву за высокими
кустами боярышника и тяжело перевел дыхание. Вход в скверик и главная
дорожка просматривались отсюда отлично. А за моей спиной поднимался
кирпичный брандмауэр трехэтажного дома, так что укрытие было превосходное.
Плохо только, что голод мучил меня все сильнее. Ведь со вчерашнего (или с
послепослезавтрашнего?) обеда я ничего во рту не держал, кроме этого
кусочка хлеба, а он только раззадорил аппетит. Меня мутить начинало с
голоду и обо всяких петлях и прочих каверзах времени думать не хотелось...
В голову почему-то упорно лезла яичница-глазунья. Уж не знаю, почему
именно яичница, но я ее прямо наяву видел: из трех яиц, и вся беленькая
такая, пузырчатая, а желтые глазки так и колышутся, а краешки так и
подпрыгивают в шипящем масле, золотистые, кружевные, аппетитно хрустящие
краешки... Я облизнулся, глотнул слюну и зажмурился от судороги в пустом
желудке.
А когда я открыл глаза, то увидел, что по аллее торопливо шагает
человек.
Вот так штука! Это был вовсе не Борис! Это был Аркадий!
Я даже за кусты уцепился - показалось, что земля подо мной дрогнула и
куда-то поплыла. Я глядел на аллею и пытался сообразить - почему Аркадий,
откуда Аркадий, как он узнал?
Что это я какой недогадливый! Он, наверное, заранее сговорился с этим
своим "незнакомцем", а тот позвонил утром просто для страховки, не зная,
что Аркадий дома не ночует... Постой! Тогда получается, что "незнакомцев"
уже двое: один сидел в комнате Аркадия, другой звонил утром? Нет... это
мог быть один и тот же! Он не дождался Аркадия, пришлось удирать... утром
позвонил. Да, возможно... Но так или иначе, где же он? Аркадий вон ждет не
дождется и явно нервничает: то на часы смотрит, то на вход в скверик...
даже гримасничает от нетерпения и переминается с ноги на ногу, как
застоявшийся конь. Что-то в нем странное, в этом Аркадии, а что - понять
невозможно...
Аркадий снова посмотрел на часы и досадливо оскалился. Я тоже глянул на
свои часы. Двадцать семь минут девятого! Через три минуты начинается
рабочий день в институте. Поэтому Аркадий и нервничает. А "незнакомец"-то,
он разве не знает об этом? Знает, конечно, - не зря назначил свидание
рядом с институтом, за полчаса до начала работы. Тем более странно... И
вообще, куда же он девался? А что, если... что, если... (Я чуть не
вскочил, так поразила меня эта мысль.) Что, если я уже начинаю наблюдать
"то самое" двадцатое мая со всей его загадочной путаницей? Может быть,
"незнакомец" потому и появился в нашей лаборатории после работы, что утром
они с Аркадием не смогли встретиться?
Словно подтверждая мою догадку, Аркадий опять поглядел на часы,
раздраженно махнул рукой и направился к выходу.
Нет уж! Не мог я допустить, чтобы Аркадий на моих глазах повторял, как
заводная кукла, все, что привело его в этот день к бессмысленной гибели!
Не мог я этого допустить, и никакая логика тут не помогала, никакие
рассуждения о временных петлях не могли меня остановить! Ведь через две
минуты Аркадий войдет в институт - и никогда уже не выйдет обратно!
Я выбежал из-за кустов на аллею. Аркадий шел задумавшись, ничего кругом
не видел и не слышал.
Я хлопнул его по плечу. Он вздрогнул и резко повернулся. С минуту мы
молча глядели друг на друга. Аркадий озабоченно хмурил густые черные брови
и словно старался что-то сообразить. Наконец он сказал деланно-небрежным
тоном:
- А, Борис, это ты! А я, знаешь, задумался что-то и совсем тебя не
заметил... Ты откуда тут взялся?
Для человека в моем положении этот вопрос звучал несколько
двусмысленно. Но я почти не обратил на это внимания и даже не ответил
ничего Аркадию. Я не мог оторвать глаз от его костюма. Главное, от его
немыслимо шикарных отворотов...
Что и говорить, очень странно в таких обстоятельствах вдруг забыть обо
всем и погрузиться в созерцание костюма! В нормальной обстановке я либо
вообще не заметил бы, что у Аркадия обновка, либо глянул бы мимоходом и
пробурчал что-нибудь вроде: "Ничего вещичка!"
Но тут дело обстояло иначе. Недаром я четвертый день подряд занимался в
основном тем, что сопоставлял и пытался связать воедино разрозненные и с
виду весьма далекие друг от друга события, факты, детали. Видно, мозг мой
уже настроился на автоматическое включение по программе: факт - ассоциация
- гипотеза и так далее. И сейчас эта программа сработала четко и
безотказно.
Костюм на Аркадии был вообще странный. Наверное, на такой костюм я
отреагировал бы даже помимо всяких ассоциаций. Ну, отреагировал бы
однозначно: просто покатился бы со смеху. Клоунский какой-то наряд,
ей-богу! Коричневый пиджак, двубортный, с невероятно широкими отворотами.
А отвороты - кожаные! И вдобавок пристегнуты по краям на большие медные
кнопки.
Но сейчас мне было не до смеху. Глянул я на пиджак Аркадия и
моментально вспомнил слова Нины: "Костюм на нем какой-то странный был...
борта широченные и блестят..." Мозг уже заработал по схеме и начал
выдавать вопрос за вопросом: "Почему я не видел его в этом костюме
двадцатого на работе? Такие борта и я бы заметил!.. Где он прятал этот
костюм и зачем надел его сразу после работы?.. Зачем вообще понадобился
Аркашке такой идиотский костюм?.."
Я все стоял, уставившись на сверкающие медно-красные кнопки и
мучительно соображая: зачем они? Мне вдобавок почему-то страшно было
поднять глаза на лицо Аркадия - вдруг он сейчас ухмыльнется так же криво и
зловеще, как вчера у хронокамеры? Мне казалось, что если я снова увижу эту
ухмылку, то не выдержу: заору, ударю Аркадия или убегу сломя голову.
Пока не выдержал Аркадий: он нервно передернулся и спросил довольно
неласковым тоном:
- Чего это ты такой обалделый... и помятый весь? В парадном, что ли,
ночевал?
Почему - в парадном? Странные у Аркашеньки фантазии. Сам-то ты где
ночевал, брат, вот интересно! Я осторожно поднял глаза. Никаких зловещих
гангстерских ухмылок; глаза, правда, слегка насмешливые, но у Аркадия они
почти всегда такие. А вообще-то вид у него неважный: лицо осунулось и
почернело, веки красноватые, воспаленные. Не спал он сегодня, что ли?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг