Ариадна Громова, Рафаил Нудельман.
В Институте Времени идет расследование
-----------------------------------------------------------------------
М., "Детская литература", 1973.
(Журнальный вариант - "Кто есть кто?).
OCR spellcheck by HarryFan, 2 November 2000
-----------------------------------------------------------------------
ВАЛЯ ТЕМИН ВЫСКАЗЫВАЕТСЯ О ХРОНОФИЗИКЕ
Прочитав телефонограмму, Линьков тяжело вздохнул и аккуратно положил
листок на стол.
- А при чем тут я? - вяло запротестовал он, ни на что, впрочем, не
надеясь. - Лабутин дежурит, он пускай и пойдет.
- Так ведь его вызвали на Пушкинскую, там старушка газом отравилась!
- Самоубийство? - машинально поинтересовался. Линьков, собирая бумаги
со стола.
- А кто его знает, может, и самоубийство, - жизнерадостно улыбаясь,
ответил Валентин Темин.
- Веселый ты человек, Валька, - мрачно сказал Линьков. - И суждена тебе
долгая жизнь и долгая молодость, поскольку ничего ты близко к сердцу
принимать не желаешь.
- Ну, это как когда! - уточнил Темин. - А ты-то чего такой кислый?
Отпускные настроения одолели?
- А что ты думаешь? - сочувственно отозвался Савченко, глядя в окно на
промытую утренним дождем майскую зелень. - Мне лично уже за неделю до
отпуска работать становится ну просто невмоготу. Полнейшая, понимаешь,
психологическая невозможность наступает.
- Ну, и как же ты выходишь из положения? - поинтересовался Темин. -
Бюллетень, что ли, тебе дают по случаю этой самой невозможности?
- Какой там бюллетень! - вздохнул Савченко. - Так просто, кручусь на
холостых оборотах помаленьку...
- Тем более, что это для тебя наиболее естественная форма
существования, - хмуро отметил Линьков.
- Да ты чего! - искренне изумился Савченко, тараща круглые карие глаза.
- Я тебе от души, можно сказать, сочувствую, а ты...
- Сочувствуешь ты, как же! Небось не хватило твоего сочувствия, чтобы
сказать Ивану Михайловичу: мол, Линьков через три дня в отпуск уходит,
давайте это дело мне...
- А он бы меня и слушать не стал! Он же сразу сказал: в Институт
Времени пошлем Линькова, он у нас физик!
- "Физик"! Это было давно и неправда. А в этом Институте Времени сам
Эйнштейн ногу сломит...
- Ну, ты слишком-то не переживай, - посоветовал Савченко. - Подумаешь,
Институт Времени! У них своя специфика, у нас - своя, все и дела.
- То-то и оно, что у них - специфика, - мрачно отозвался Линьков. - О
чем я и говорю...
- Да уж, у них специфика будь здоров! - восторженно заявил Темин. - Мой
знакомый у них там работает в отделе кадров, Эдик Коновалов, так он мне
обрисовал в общих чертах обстановку. Главное, говорит, никакой уверенности
в завтрашнем дне, прямо как у рабочего при капитализме... Приду, говорит,
завтра на работу, а они, может, вместо завтра сделают вчера. Или вообще
время наоборот запустят, им-то что. А как тогда, например, со стажем быть
и вообще...
- Жутко наблюдать, Валентин, что у тебя в мозговых извилинах копошится,
- морщась, сказал Линьков. - Сходил бы ты на лекцию по хронофизике, что
ли. Или к коллективу бы за помощью обратился, если сам до такой степени не
справляешься с потоком информации.
- Ну, может, я что и не так говорю, - согласился Валентин, с интересом
выслушав тираду Линькова. - Я ж не физик! Но только я лично считаю, что
эту их кибернетику в центре города держать ну просто исключается. Нет,
правда. Ужас до чего легкомысленно поступили! Тут тебе и театр, и школы, и
жилые кварталы... А они же в свои эти... ну, как их... темпорарии, что
ли... знаешь, какую энергию вгоняют? А энергия-то, она ведь никуда
исчезнуть не может, ну это даже в школе проходят, я же помню! Вот они
накопят этой энергии черт те сколько, а она возьмет и взорвется! А что,
скажешь, нет?
Линьков посмотрел на него почти с нежностью.
- Поздравляю, друг, ты развиваешься с поразительной быстротой, - сказал
он. - Если процесс не замедлится в темпе, через недельку тебя уже можно
будет за деньги демонстрировать. Темпорарии, говоришь? Неужели Эдик твой
самостоятельно до этого додумался?
- А что, разве нет у них темпорариев? - с интересом спросил Темин. -
Выходит, Эдик натрепался? Нет, я думаю, он в крайнем случае прихвастнул,
не мог он полностью сочинить. Может, их просто еще не доставили.
- Да откуда их доставят, если они в природе не существуют? Ускорители
там у них стоят, понятно тебе? - говорил Линьков и чувствовал, что ровно
ничего Темин не понимает. - А ускорители - это поля, ясно? А для полей
нужна энергия...
- Ну и что? - легкомысленно спросил Темин. - Поля так поля, это мне без
разницы, но факт тот, что энергия накапливается в неимоверном количестве.
А поля твои - они, думаешь, все выдержат? Дойдут до точки - и взорвутся!
- Я тебе, Валентин, брошюрку принесу завтра, ты почитай, - ухмыляясь,
сказал Савченко. - А то девушки тебе отставку будут давать, по причине
крайнего бескультурья. По-моему, я даже наблюдал вчера один такой факт. В
21:00, на углу Советской и Тургеневской, было дело? Такая блондиночка
спортивного образца?
- Да ну ее, эту блондиночку, строит из себя...
- Ладно, ребята, пошел я все же, - со вздохом сказал Линьков.
- А что, очень неохота? - поинтересовался Темин, явно обрадовавшись,
что разговор переключился.
- Тебя бы туда... с твоими темпорариями, - мрачно ответил Линьков,
надевая плащ.
- Брось переживать, говорю, - сочувственно отозвался Савченко. - Люди
же они там, человеки, в этом самом Институте Времени, а не что другое.
- Ты лучше вот что скажи, раз уж такой храбрый: если я до отпуска не
успею закончить это дело, ты его на себя примешь?
- Да ты что? - изумился Савченко. - За три дня не успеешь такое простое
дело оформить? Нет, это определенно тебе отпускные настроения давят на
психику.
Линьков обернулся, стоя на пороге.
- Не верю я в тамошние простые дела, - загробным тоном сказал он. - Не
бывает там простых дел, и хлебнем мы горя с этой историей, помяните мое
слово. Прощайте, друзья, не поминайте лихом. Оваций не надо, памятников,
ежели что, тоже не требуется, а вместо духового оркестра пускай Валя Темин
разъяснит собравшимся адскую сущность взрывающихся полей, и тогда
общественность навеки запомнит день моих похорон.
Сказав все это, Александр Григорьевич Линьков снова вздохнул и
мужественно двинулся по направлению к Институту Времени.
1
Утром 21 мая меня разбудил телефонный звонок. Мне под утро всегда
особенно спать хочется, так что я хоть и вскочил, и трубку взял, но толком
не понимал, во сне это происходит или наяву. В основном я удивлялся, чего
это мне Шелест звонит, да еще в такую рань. Но Шелест не стал объяснять,
почему звонит, а только хмуро сказал:
- Вот что, Борис, немедленно приезжай в институт. Жду тебя, - я положил
трубку.
Тут уж я, конечно, проснулся насовсем, быстренько собрался, даже
зарядку аннулировал, наспех состряпал и проглотил яичницу и в автобусе все
думал: что же такое стряслось у нас в институте. Если из Москвы кто
прилетел, так чего ему не терпится, какого лешего людей прямо из постели
вытаскивают, когда в институте никому, кроме уборщиц, делать еще нечего.
Вошел я в вестибюль, и первое, что увидел, - стоит наш директор, а с
ним Шелест и еще какой-то гражданин, и лица у них у всех такие... Тут уж я
не то что понял, но просто почуял, что бедой пахнет. Поглядел я, как
директор валидол сосет, и у самого под ложечкой засосало. Директор
посмотрел не то на меня, не то сквозь меня, по мере сил улыбнулся и
полушепотом говорит:
- А, ну вот и Стружков появился, знакомьтесь, товарищи, это наш младший
научный сотрудник Борис Николаевич Стружков, а это - следователь
прокуратуры Александр Григорьевич Линьков. Значит, Стружков вас введет в
курс дела, а я, простите, должен уйти...
Я-то ведь все еще ничего не знал и не понимал, а потому тупо спросил:
- Простите, Вячеслав Феликсович, в курс какого дела?
Директор все так же, на полушепоте, объяснил, что просто оговорился и
что вводить товарища Линькова следует не в курс дела, а в специфику нашего
института. Потом он еще раз извинился, и они с Шелестом ушли, а мы с
Линьковым стояли и разглядывали друг друга. Мне бы тут же спросить, что
случилось, но я как-то ничего не соображал, а только смотрел на
следователя и удивлялся, какая у него внешность нетипичная: лобастый,
очкастый, худой, как щепка, и лицо до невероятности вдумчивое и
задумчивое, будто он все мировые проблемы сразу в данный момент решить
рассчитывает. Наконец Линьков сказал, что, чего ж, мол, стоять без толку,
пойдемте-ка на место происшествия.
И опять я не спросил, что за происшествие и где это место, а молча
поплелся за Линьковым и так же молча, почти машинально вошел вслед за ним
в дверь нашей лаборатории.
Там было полным-полно каких-то людей, но я их толком не разглядел,
потому что сразу, с порога увидел Аркадия.
Аркадий лежал на диване, - у нас в лаборатории почему-то стоит
здоровенный такой диван, обитый дерматином лягушачьего цвета; голову он
откинул на валик, одна рука на груди, другая лежит вдоль тела, вывернута
ладонью вверх, лицо спокойное и даже какое-то довольное: ну, полное
впечатление, что спит человек и хороший сон видит. А тут еще утро такое
солнечное, с ветерком, перед окнами лаборатории старые деревья растут,
ветки под ветром колышутся, и по лицу Аркадия все время перебегают
световые блики... Но, конечно, я ни секунды не думал, что Аркадий просто
спит, - лежит себе утром в лаборатории и спит, а кругом суетятся чужие
люди, что-то обмеривают, записывают, фотографируют... Я сразу понял, что
случилась беда, страшная какая-то беда, только не решался осознать, что
Аркадий мертв: слишком это было противоестественно, слишком уж невероятно,
чтобы Аркадий, которого я видел часов пятнадцать назад бодрым и
здоровым...
Я стоял на пороге, не в силах шагу ступить дальше, и с ужасом смотрел,
как худенькая черноволосая девушка берет безвольную руку Аркадия и, слегка
приоткрыв рот от напряжения, старательно прижимает один палец за другим к
небольшим стеклышкам. "Снимает отпечатки... Зачем же это?"
Тут Линьков крепко сжал мою руку и сказал:
- Давайте-ка я вас уведу отсюда. Вы совсем позеленели.
- Подождите... - еле выговорил я. - Что с ним?
- Отравление, по-видимому, - лаконически ответил Линьков.
- То есть... я не понимаю...
- Ну, отравление. Снотворным. Признаки совпадают, и обертки пустые
найдены - вот, видите?
Он повел рукой к столу. Там лежали оранжевые с голубым картонные
оберточки от таблеток. Я уставился бессмысленно на эти яркие пятнышки и не
сразу расслышал, о чем Линьков меня спрашивает:
- Левицкий вообще принимал снотворное или нет?
Одно время мы оба с Аркадием принимали снотворное, потому что совсем
выбились из сна после долгой серии совершенно бесплодных экспериментов. Но
я довольно быстро бросил это дело, потому что у меня на следующий день
голова словно ватой была набита. А с Аркадием ничего подобного не
происходило, и он с тех пор всегда держал про запас пачку снотворного.
Кажется, за последнее время Аркадий опять стал частенько им пользоваться.
Но не мог же он так ошибиться! Между обычной дозой и смертельной -
громадная разница!
- А почему вы думаете, что он ошибся? - спросил Линьков, когда я все
это ему высказал.
- А... а как же тогда? - отчаянно спросил я, чувствуя, что пол подо
мной наискось уходит куда-то вниз.
- Пойдемте, пойдемте. - Линьков решительно потащил меня в коридор. -
Вы, того и гляди, в обморок хлопнетесь.
Линьков, пожалуй, был прав: малого не хватало, чтобы я совсем раскис.
Стыд и позор, конечно, чтобы здоровый парень падал в обморок при виде
мертвеца. Но ведь это был не вообще какой-то умерший, это был Аркадий
Левицкий, самый давний и близкий мой друг, мы с ним последние два года
жили неразлучно, вместе работали, вместе отдыхали и во всем друг друга
понимали. Правда, последний месяц мы с ним не вполне ладили, но это не
меняло существа дела.
Линьков усадил меня в вестибюле у окна в глубокое громоздкое кресло, а
сам уселся на подоконник и согнулся так, что наши головы оказались почти
на одном уровне.
- Так вот, - сказал он, - придется нам с вами побеседовать. Понимаю,
что вам сейчас трудно. Но... и должность у меня такая... безжалостная, что
ли... и вам самому полезно будет выяснить некоторые обстоятельства
этого... - он помедлил, - этого печального происшествия. Ведь вы, как мне
сказали, ближайший сотрудник и ближайший друг Левицкого. Или это несколько
преувеличено?
Он глянул на меня сверху вниз - чуть сверху, почти в упор, - и я
впервые заметил, какие у него странные глаза. Не до того мне было, чтобы
чьи-то глаза разглядывать, но уж очень они были голубые, невероятно
голубые, прямо-таки лазурные. Для девушки любого типа такие глаза
считались бы подарком судьбы, но на худом, землистом лице этого
долговязого очкарика они были как-то не к месту.
- Вам все еще плохо? - спросил Линьков, и я понял, что молчу и самым
нелепым образом глазею на него.
- Нет... то есть не совсем... - пробормотал я.
- Я хотел узнать для начала, какие у вас были взаимоотношения с
Левицким, - терпеливо напомнил Линьков.
- Да-да, конечно, - быстро заговорил я, слегка встряхнувшись, - мы с
ним были в очень близких отношениях, и по работе и вообще... ну, друзья,
словом! Но вы мне раньше объясните, что все-таки случилось? Вы сказали,
что смертельная доза - это... ну, не по ошибке... А почему же тогда?
- По всем имеющимся данным, это самоубийство, - словно бы извиняющимся
тоном ответил Линьков.
- Как это - самоубийство?! Почему?! - Я не сразу понял, что ору на весь
вестибюль.
- Вот об этом я и хотел бы расспросить вас, - все так же мягко и
терпеливо ответил Линьков. - Действительно: почему Аркадий Левицкий мог
покончить самоубийством? Если причины для этого имелись, так вам-то они
наверняка известны, ведь правда?
- Мне известно вот что. - Я говорил с максимальной твердостью, на какую
был способен в этот момент. - Известно мне, что Аркадий Левицкий не из тех
людей, которые способны искать выход в самоубийстве. Он считал
самоубийство актом трусости, понятно?
- Да, но видите ли... - слегка вздохнув, сказал Линьков, - несчастный
случай, как вы сами понимаете, исключается. Действительно, нельзя по
ошибке принять смертельную дозу снотворного. Да и вообще снотворное не
принимают на работе...
- То есть вы хотите сказать, что он... что ему это дали... заставили...
- забормотал я, чувствуя, что пол под ногами опять слегка пружинит.
- Кто же мог заставить, - сказал Линьков, с сочувствием глядя на меня,
- если вы сами видели, что никаких следов борьбы не было. Лежал-то он
абсолютно спокойно...
Меня холодом обдало, - я будто снова увидал, как Аркадий лежит на
диване, такой спокойный, словно прилег отдохнуть и уснул. Да, никаких
следов борьбы... Просто взял вот Аркадий да и проглотил... Сколько же там
было этих пачек? С полдюжины, не меньше. Значит, он заранее это
подготовил, припас... Никогда он у себя не держал столько снотворного
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг