- Мне кажется, что тебе очень больно, - сказал он,
умалчивая о своем опыте. - Пойдем, Бетси, к врачу. Пойдем же!
Он усердно тянул ее за юбку, в то время как сторонники
домашних средств наперерыв давали служанке спасительные
рецепты. Но девушка, сильно мучаясь, пошла с Грэем. Врач
смягчил боль, наложив перевязку. Лишь после того, как Бетси
ушла, мальчик показал свою руку. Этот незначительный эпизод
сделал двадцатилетнюю Бетси и десятилетнего Грэя истинными
друзьями. Она набивала его карманы пирожками и яблоками, а он
рассказывал ей сказки и другое истории, вычитанные в своих
книжках. Однажды он узнал, что Бетси не может выйти замуж за
конюха Джима, ибо у них нет денег обзавестись хозяйством. Грэй
разбил каминными щипцами свою фарфоровую копилку и
вытряхнул оттуда все, что составляло около ста фунтов. Встав
рано. когда бесприданница удалилась на кухню, он пробрался в
ее комнату и, засунув подарок в сундук девушки, прикрыл его
короткой запиской: "Бетси, это твое. Предводитель шайки
разбойников Робин Гуд". Переполох, вызванный на кухне этой
историей, принял такие размеры, что Грэй должен был сознаться
в подлоге. Он не взял денег назад и не хотел более говорить об
этом.
Его мать была одною из тех натур, которые жизнь отливает в
готовой форме. Она жила в полусне обеспеченности,
предусматривающей всякое желание заурядной души, поэтому ей
не оставалось ничего делать, как советоваться с портнихами,
доктором и дворецким. Но страстная, почти религиозная
привязанность к своему странному ребенку была, надо полагать,
единственным клапаном тех ее склонностей,
захлороформированных воспитанием и судьбой, которые уже не
живут, но смутно бродят, оставляя волю бездейственной. Знатная
дама напоминала паву, высидевшую яйцо лебедя. Она
болезненно чувствовала прекрасную обособленность сына;
грусть, любовь и стеснение наполняли ее, когда она прижимала
мальчика к груди, где сердце говорило другое, чем язык,
привычно отражающий условные формы отношений и
помышлений. Так облачный эффект, причудливо построенный
солнечными лучами, проникает в симметрическую обстановку
казенного здания, лишая ее банальных достоинств; глаз видит и
не узнает помещения: таинственные оттенки света среди
убожества творят ослепительную гармонию.
Знатная дама, чье лицо и фигура, казалось, могли отвечать
лишь ледяным молчанием огненным голосам жизни, чья тонкая
красота скорее отталкивала, чем привлекала, так как в ней
чувствовалось надменное усилие воли, лишенное женственного
притяжения, - эта Лилиан Грэй, оставаясь наедине с мальчиком,
делалась простой мамой, говорившей любящим, кротким тоном
те самые сердечные пустяки, какие не передашь на бумаге - их
сила в чувстве, не в самих них. Она решительно не могла в чем
бы то ни было отказать сыну. Она прощала ему все: пребывание в
кухне, отвращение к урокам, непослушание и многочисленные
причуды.
Если он не хотел, чтобы подстригали деревья, деревья
оставались нетронутыми, если он просил простить или наградить
кого-либо, заинтересованное лицо знало, что так и будет; он мог
ездить на любой лошади, брать в замок любую собаку; рыться в
библиотеке, бегать босиком и есть, что ему вздумается.
Его отец некоторое время боролся с этим, но уступил - не
принципу, а желанию жены. Он ограничился удалением из замка
всех детей служащих, опасаясь, что благодаря низкому обществу
прихоти мальчика превратятся в склонности, трудно-
искоренимые. В общем, он был всепоглощенно занят
бесчисленными фамильными процессами, начало которых
терялось в эпохе возникновения бумажных фабрик, а конец - в
смерти всех кляузников. Кроме того, государственные дела, дела
поместий, диктант мемуаров, выезды парадных охот, чтение газет
и сложная переписка держали его в некотором внутреннем
отдалении от семьи; сына он видел так редко, что иногда
забывал, сколько ему лет.
Таким образом, Грэй жил в своем мире. Он играл один -
обыкновенно на задних дворах замка, имевших в старину боевое
значение. Эти обширные пустыри, с остатками высоких рвов, с
заросшими мхом каменными погребами, были полны бурьяна,
крапивы, репейника, терна и скромнопестрых диких цветов. Грэй
часами оставался здесь, исследуя норы кротов, сражаясь с
бурьяном, подстерегая бабочек и строя из кирпичного лома
крепости, которые бомбардировал палками и булыжником.
Ему шел уже двенадцатый год, когда все намеки его души, все
разрозненные черты духа и оттенки тайных порывов соединились
в одном сильном моменте и тем получив стройное выражение
стали неукротимым желанием. До этого он как бы находил лишь
отдельные части своего сада - просвет, тень, цветок, дремучий и
пышный ствол - во множестве садов иных, и вдруг увидел их
ясно, все - в прекрасном, поражающем соответствии.
Это случилось в библиотеке. Ее высокая дверь с мутным
стеклом вверху была обыкновенно заперта, но защелка замка
слабо держалась в гнезде створок; надавленная рукой, дверь
отходила, натуживалась и раскрывалась. Когда дух исследования
заставил Грэя проникнуть в библиотеку, его поразил пыльный
свет, вся сила и особенность которого заключалась в цветном
узоре верхней части оконных стекол. Тишина покинутости стояла
здесь, как прудовая вода. Темные ряды книжных шкапов местами
примыкали к окнам, заслонив их наполовину, между шкапов
были проходы, заваленные грудами книг. Там - раскрытый
альбом с выскользнувшими внутренними листами, там - свитки,
перевязанные золотым шнуром; стопы книг угрюмого вида;
толстые пласты рукописей, насыпь миниатюрных томиков,
трещавших, как кора, если их раскрывали; здесь - чертежи и
таблицы, ряды новых изданий, карты; разнообразие переплетов,
грубых, нежных, черных, пестрых, синих, серых, толстых,
тонких, шершавых и гладких. Шкапы были плотно набиты
книгами. Они казались стенами, заключившими жизнь в самой
толще своей. В отражениях шкапных стекол виднелись другие
шкапы, покрытые бесцветно блестящими пятнами. Огромный
глобус, заключенный в медный сферический крест экватора и
меридиана, стоял на круглом столе.
Обернувшись к выходу, Грэй увидел над дверью огромную
картину, сразу содержанием своим наполнившую душное
оцепенение библиотеки. Картина изображала корабль,
вздымающийся на гребень морского вала. Струи пены стекали по
его склону. Он был изображен в последнем моменте взлета.
Корабль шел прямо на зрителя. Высоко поднявшийся бугшприт
заслонял основание мачт. Гребень вала, распластанный
корабельным килем, напоминал крылья гигантской птицы. Пена
неслась в воздух. Паруса, туманно видимые из-за бакборта и
выше бугшприта, полные неистовой силы шторма, валились всей
громадой назад, чтобы, перейдя вал, выпрямиться, а затем,
склоняясь над бездной, мчать судно к новым лавинам.
Разорванные облака низко трепетали над океаном. Тусклый свет
обреченно боролся с надвигающейся тьмой ночи. Но всего
замечательнее была в этой картине фигура человека, стоящего на
баке спиной к зрителю. Она выражала все положение, даже
характер момента. Поза человека (он расставил ноги, взмахнув
руками) ничего собственно не говорила о том, чем он занят, но
заставляла предполагать крайнюю напряженность внимания,
обращенного к чему-то на палубе, невидимой зрителю.
Завернутые полы его кафтана трепались ветром; белая коса и
черная шпага вытянуто рвались в воздух; богатство костюма
выказывало в нем капитана, танцующее положение тела - взмах
вала; без шляпы, он был, видимо, поглощен опасным моментом и
кричал - но что? Видел ли он, как валится за борт человек,
приказывал ли повернуть на другой галс или, заглушая ветер,
звал боцмана? Не мысли, но тени этих мыслей выросли в душе
Грэя, пока он смотрел картину. Вдруг показалось ему, что слева
подошел, став рядом, неизвестный невидимый; стоило повернуть
голову, как причудливое ощущение исчезло бы без следа. Грэй
знал это. Но он не погасил воображения, а прислушался.
Беззвучный голос выкрикнул несколько отрывистых фраз,
непонятных, как малайский язык; раздался шум как бы долгих
обвалов; эхо и мрачный ветер наполнили библиотеку. Все это
Грэй слышал внутри себя. Он осмотрелся: мгновенно вставшая
тишина рассеяла звучную паутину фантазии; связь с бурей
исчезла.
Грэй несколько раз приходил смотреть эту картину. Она стала
для него тем нужным словом в беседе души с жизнью, без
которого трудно понять себя. В маленьком мальчике постепенно
укладывалось огромное море. Он сжился с ним, роясь в
библиотеке, выискивая и жадно читая те книги, за золотой
дверью которых открывалось синее сияние океана. Там, сея за
кормой пену, двигались корабли. Часть их теряла паруса, мачты
и, захлебываясь волной, опускалась в тьму пучин, где мелькают
фосфорические глаза рыб. Другие, схваченные бурунами, бились
о рифы; утихающее волнение грозно шатало корпус;
обезлюдевший корабль с порванными снастями переживал
долгую агонию, пока новый шторм не разносил его в щепки.
Третьи благополучно грузились в одном порту и выгружались в
другом; экипаж, сидя за трактирным столом, воспевал плавание и
любовно пил водку. Были там еще корабли-пираты, с черным
флагом и страшной, размахивающей ножами командой; корабли-
призраки, сияющие мертвенным светом синего озарения;
военные корабли с солдатами, пушками и музыкой; корабли
научных экспедиций, высматривающие вулканы, растения и
животных; корабли с мрачной тайной и бунтами; корабли
открытий и корабли приключений.
В этом мире, естественно, возвышалась над всем фигура
капитана. Он был судьбой, душой и разумом корабля. Его
характер определял досуга и работу команды. Сама команда
подбиралась им лично и во многом отвечала его наклонностям.
Он знал привычки и семейные дела каждого человека. Он
обладал в глазах подчиненных магическим знанием, благодаря
которому уверенно шел, скажем, из Лиссабона в Шанхай, по
необозримым пространствам. Он отражал бурю
противодействием системы сложных усилий, убивая панику
короткими приказаниями; плавал и останавливался, где хотел;
распоряжался отплытием и нагрузкой, ремонтом и отдыхом;
большую и разумнейшую власть в живом деле, полном
непрерывного движения, трудно было представить. Эта власть
замкнутостью и полнотой равнялась власти Орфея.
Такое представление о капитане, такой образ и такая истинная
действительность его положения заняли, по праву душевных
событий, главное место в блистающем сознании Грэя. Никакая
профессия, кроме этой, не могла бы так удачно сплавить в одно
целое все сокровища жизни, сохранив неприкосновенным
тончайший узор каждого отдельного счастья. Опасность, риск,
власть природы, свет далекой страны, чудесная неизвестность,
мелькающая любовь, цветущая свиданием и разлукой;
увлекательное кипение встреч, лиц, событий; безмерное
разнообразие жизни, между тем как высоко в небе то Южный
Крест, то Медведица, и все материки - в зорких глазах, хотя
твоя каюта полна непокидающей родины с ее книгами,
картинами, письмами и сухими цветами, обвитыми шелковистым
локоном в замшевой ладанке на твердой груди. Осенью, на
пятнадцатом году жизни, Артур Грэй тайно покинул дом и
проник за золотые ворота моря. Вскорости из порта Дубельт
вышла в Марсель шхуна "Ансельм", увозя юнгу с маленькими
руками и внешностью переодетой девочки. Этот юнга был Грэй,
обладатель изящного саквояжа, тонких, как перчатка,
лакированных сапожков и батистового белья с вытканными
коронами.
В течение года, пока "Ансельм" посещал Францию, Америку
и Испанию, Грэй промотал часть своего имущества на пирожном,
отдавая этим дань прошлому, а остальную часть - для
настоящего и будущего - проиграл в карты. Он хотел быть
"дьявольским" моряком. Он, задыхаясь, пил водку, а на купаньи,
с замирающим сердцем, прыгал в воду головой вниз с
двухсаженной высоты. По-немногу он потерял все, кроме
главного - своей странной летящей души; он потерял слабость,
став широк костью и крепок мускулами, бледность заменил
темным загаром, изысканную беспечность движений отдал за
уверенную меткость работающей руки, а в его думающих глазах
отразился блеск, как у человека, смотрящего на огонь. И его речь,
утратив неравномерную, надменно застенчивую текучесть, стала
краткой и точной, как удар чайки в струю за трепетным серебром
рыб.
Капитан "Ансельма" был добрый человек, но суровый моряк,
взявший мальчика из некоего злорадства. В отчаянном желании
Грэя он видел лишь эксцентрическую прихоть и заранее
торжествовал, представляя, как месяца через два Грэй скажет
ему, избегая смотреть в глаза: - "Капитан Гоп, я ободрал локти,
ползая по снастям; у меня болят бока и спина, пальцы не
разгибаются, голова трещит, а ноги трясутся. Все эти мокрые
канаты в два пуда на весу рук; все эти леера, ванты, брашпили,
тросы, стеньги и саллинги созданы на мучение моему нежному
телу. Я хочу к маме". Выслушав мысленно такое заявление,
капитан Гоп держал, мысленно же, следующую речь: -
"Отправляйтесь куда хотите, мой птенчик. Если к вашим
чувствительным крылышкам пристала смола, вы можете отмыть
ее дома одеколоном "Роза-Мимоза". Этот выдуманный Гопом
одеколон более всего радовал капитана и, закончив
воображенную отповедь, он вслух повторял: - Да. Ступайте к
"Розе-Мимозе".
Между тем внушительный диалог приходил на ум капитану
все реже и реже, так как Грэй шел к цели с стиснутыми зубами и
побледневшим лицом. Он выносил беспокойный труд с
решительным напряжением воли, чувствуя, что ему становится
все легче и легче по мере того, как суровый корабль вламывался в
его организм, а неумение заменялось привычкой. Случалось, что
петлей якорной цепи его сшибало с ног, ударяя о палубу, что
непридержанный у кнека канат вырывался из рук, сдирая с
ладоней кожу, что ветер бил его по лицу мокрым углом паруса с
вшитым в него железным кольцом, и, короче сказать, вся работа
являлась пыткой, требующей пристального внимания, но, как ни
тяжело он дышал, с трудом разгибая спину, улыбка презрения не
оставляла его лица. Он молча сносил насмешки, издевательства и
неизбежную брань, до тех пор пока не стал в новой сфере
"своим", но с этого времени неизменно отвечал боксом на всякое
оскорбление.
Однажды капитан Гоп, увидев, как он мастерски вяжет на рею
парус, сказал себе: "Победа на твоей стороне, плут". Когда Грэй
спустился на палубу, Гоп вызвал его в каюту и, раскрыв
истрепанную книгу, сказал: - Слушай внимательно! Брось
курить! Начинается отделка щенка под капитана.
И он стал читать - вернее, говорить и кричать - по книге
древние слова моря. Это был первый урок Грэя. В течение года
он познакомился с навигацией, практикой, кораблестроением,
морским правом, лоцией и бухгалтерией. Капитан Гоп подавал
ему руку и говорил: "Мы".
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг