- Обещаю вам устроить полет, когда вы поправитесь, - засмеялся Готорн.
Он начал говорить о полетах; летал Готорн три раза, но относился
насмешливо. Ему неожиданно возразила Моргиана.
- Но, время от времени, они падают, - сказала Моргиана, с
искусственной горячностью, - возможность падения лишает аэроплан
фривольности, которую вы подчеркиваете.
- Я не хочу, чтобы вы меня сочли жестоким, - ответил Готорн, - но,
по-моему, смерть такого рода не трагична, а лишь травматична. Это не
более, как поломка машины.
- Что с тобой, папа? - возмутилась Ева.
- Должно быть, я - изверг, - рассмеялся Готорн.
- Нет, вы не изверг! - вскричала Джесси. - Вы хотели сказать, что
падение, ломание и пылание напоминает опрокинутый примус?
- Думаю, что не больше.
- Ты иногда делаешься невыносимо циничен, - заметила Ева.
- Они падают, - тихо заговорила Моргиана, - по большей части молодые,
полные сил, почти мальчики. Разве не прекрасна смерть в двадцать лет?
Никто ей не ответил, потому что это замечание и выражение, с каким она
произнесла его, заставило подумать о Джесси; и Джесси это подумала.
- Если я умру, то смерть моя, значит, будет прекрасна, - сказала она,
расстроясь от своих слов. - Нет, уж пусть лучше это будет не прекрасно...
лет через пятьдесят... через сто!
Видя, какое направление принял разговор, Ева поспешила спросить
Готорна:
- Ты купил машину?
- Да. Речь идет о новой скоропечатной машине, - обратился Готорн к
Джесси, - которую демонстрировали на выставке.
Джесси кивнула, хмуро посматривая на Моргиану. Моргиана, с тусклой
улыбкой в утомленных глазах и сжатых губах, случайно встретила ее взгляд,
и ей показалось, что сестра глазами спрашивает о самом сокровенном, о
грозном. Кровь отхлынула от ее сердца; невольно расширяя глаза, смотрела
она на Джесси в упор, не имея силы отвести взгляд; в свою очередь,
испугавшись, Джесси сжала плечи и увела в них голову, продолжая смотреть
на сестру.
- Что с тобой. Мори? - вскричала она, вдруг задрожав. - Моргиана?
- Что со мной? - спросила та, как во сне. - Скорее, что с тобой?!
- Я сама не знаю, - рассмеялась Джесси. - Нервность. Такая нервность,
что нет на свете более подлого существа, чем я. Когда выздоровею, я тебе
расскажу.
Губы Моргианы прыгали, не слушаясь, так что она не смогла сразу
сказать. Наконец, она перевела дыхание, с трудом выговорив: "Конечно,
потом". И она подумала, что ее подавленность стала заметной. Чтобы замять
странное положение, не выходя из его мрака, она сказала:
- Дикий случай произошел недалеко от "Зеленой флейты". В одну
купающуюся девушку неизвестно кто швырнул камень и рассек шею. Теперь она
будет калекой. Я послала ей немного денег.
Готорн уже несколько минут сидел молча, выжидая случая сказать
какие-нибудь веселые пустяки и откланяться. Он посмотрел на дочь.
Решительная, внезапная бледность Евы очень удивила его. Ева что-то
быстро писала в своей записной книжке; вырвав листок, она с веселым смехом
передала его Моргиане.
- Ева, что там за секреты у вас? - стонала Джесси, мотая головой по
подушке.
- Нам нужно поговорить, - беспечно, но твердо сказала Ева, - о самых
пустых делах. - Она нервно вздохнула, наблюдая медленно, исподлобья,
поднимающийся к ее лицу взгляд Моргианы, которая, прочитав листок, держала
его в руке. - Папа, расскажи Джесси о непроницаемых панцирях!
Джесси, нахмурясь, рассматривала ногти. Ева и Моргиана вышли, и, когда
дверь за ними закрылась, они разом повернулись одна к другой.
- Так что? - как бы не догадываясь, сказала Моргиана шепотом.
- Слушайте: я уже два года... - начала Ева, но, быстро взглянув на
нее, Моргиана перебила, указывая отдаленную дверь:
- Там сядем и поговорим.
Это была одна из тех лишних комнат, какие иногда образуются в большом
доме из-за ошибки в плане: маленькая, с окном на проход и не имеющая
никакого назначения; там стояла лишь случайная мебель. Когда женщины зашли
в эту комнату, Ева прикрыла дверь.
- Моргиана! Вы должны быть от нее эти дни вдали. Я скажу, далее, еще
более неприятные для вас вещи, и вы можете ненавидеть меня, сколько
хотите, но во мне говорят сильные подозрения, что отношения ваши с сестрой
мучительны, тяжелы. Она не будет прямо жаловаться никому, и мне в том
числе, тоже не скажет ничего прямо, однако часто в ее словах и тоне
слышится просьба понять без объяснений. Судите сами, как легко мне
высказывать вам! Я не знаю, в чем дело, и не имею никакого права судить, -
ни вас, ни Джесси. Я хочу только сказать, что Джесси нужно спокойствие.
Ева нервно вздохнула и вопросительно посмотрела на Моргиану. С
негодованием заметила она, что та, вначале изменившись в лице, теперь тихо
смеется, сжав губы и сощурив глаза. Ева ожидала возмущения, гнева, может
быть, оскорбления, но этот неожиданный смех вернул ей холодную
вспыльчивость, с какой она высказала свое требование.
- Решительно ничего смешного нет, я думаю, - сказала она запальчиво.
Моргиана кашлянула. Ее светящиеся смехом глаза были напряжены, как у
человека, идущего со свечой во тьме.
- Я хочу знать, - сказала Моргиана, медленно выговаривая слова, - что
сказал вам дьявол, когда вы получили от него яблоко?
- Объясните, - сухо сказала Ева, всматриваясь в затаенное выражение
лица Моргианы.
- Совершенные пустяки, милочка. Вас зовут Ева, и это меня навело на
глупую мысль, что вы угостили Адама яблоком.
Ева вспыхнула и смешалась. Она хотела, ничего не говоря, выйти, и уже
повернулась, но внезапное тяжелое чувство вызвало у нее серьезный вопрос.
- Что с вами? - спросила она. - Я на вас не сержусь. Что с вами?
- Оставьте этот тон, Ева.
- Моргиана, если я...
- А я говорю - оставьте меня. Вас тревожит Джесси. Я согласна
поговорить о ней. Но вы ошиблись. Мы очень любим одна другую, и наши
отношения хороши. Довольно с вас?
- Для хороших отношений едва ли уместно говорить о смерти в
присутствии больной. Пощадите ее, Моргиана! Она не сделала ничего худого.
- Подозревают, что я порчу ей жизнь, - говорила Моргиана, как бы не
слыша Еву. - А я часто заменяла ей мать. Но, хорошо, я прощаю вас; вы
иногда очень наивны. Должно быть, вы ее действительно любите. Любовь
пристрастна. Однако надо вернуться.
Моргиана прошла мимо Евы, ничего более не говоря, и та, несколько
задержавшись, чтобы улеглось раздражение, последовала за ней. По дороге
она остановилась возле трюмо, чтобы сделать веселое лицо, и заметила, что
ее улыбка привлекательна. Это помогло ей сохранить улыбку при входе в
комнату; весьма кстати здесь был Детрей, сидевший поодаль от кровати
Джесси, которая держала принесенные им цветы.
- Мы советовались, не перевезти ли тебя, Джесси, в "Зеленую флейту", -
сказала Ева, взглядывая на совершенно спокойную Моргиану, - но я согласна,
что там будет не так удобно.
- Ну, конечно, - сказала Моргиана, - Ева придумывает опрометчиво.
- Фу, глупости! - заметила Джесси. - Для этого выходить?! Ева, Детрей
очень мил! Он дал мне цветы!
- Но не конфеты?
- Конечно, нет, - сказал Детрей. - Мне это запрещено. Любовь уже
поразила его. Он чувствовал ее силу, еще когда поднимался в подъезд, по
тяжести ног и тяжелому волнению, мешающему непринужденно дышать.
Невменяемый, Детрей тем не менее довольно искусно притворился вменяемым и
спокойным с момента, когда увидел похудевшую Джесси, что показало ему ее
не в облаках, подобной заре, а земной, подверженной болям и все же
единственной во всей истории человечества. Разговор едва начался, как
пришла Ева и Моргиана. Последняя никогда не слыхала о Детрее; Джесси,
познакомив их, ничего не упомянула о шляпе.
- Ну, Джесси, я ухожу, - сказала Моргиана, подходя к кровати сестры. -
Ничего серьезного, конечно, нет; я вижу, все будет хорошо.
- Прощай, Мори! - сердечно ответила девушка, приподнявшись и охватив
талию Моргианы, причем протянула губы. - Ты когда приедешь? Не знаешь?
Смотри приезжай и... вот, нагнись, я тебя поцелую.
Моргиана сделала движение прочь, но, опомнясь, быстро поцеловала
Джесси в угол рта. Все стало плыть, покачиваясь и удаляясь, в ее глазах;
она присела на край кровати и закрыла рукой глаза. Джесси встревожилась,
но ее сестра, сделав усилие, встала и сказала: "Ужасный зной, слабая
голова!"
Затем она простилась со всеми, мягко улыбнувшись большим глазам Евы, и
ушла, раскачивая шелковой сумкой, твердая и тяжелая в сером, глухом
платье, в синей шляпе, единственным украшением которой был плоский синий
бант. Дверь закрылась. Еще Ева услышала, как она кашлянула за дверью, и ее
сердце неприятно сжалось.
Но начался разговор; Детрей на вопрос Джесси сообщил, что через
несколько дней работы его будут окончены, после чего предстоит
возвратиться в Покет, откуда он приехал.
- Отлично, - сказала Джесси, шевеля концом пальца его цветы, - вы
будете мне писать?
- Непременно! - сказал Детрей и подумал с огорчением, что она намерена
предложить ему "дружбу", то есть то, о чем на другой день. девушки
забывают.
Джесси открыла рот, чтобы заговорить о шляпе, но нашла теперь это
неделикатным. "Он подумает, что только такому случаю обязан продолжением
знакомства". Затем разговор пошел неровно, о пустяках. Между прочим,
Готорн спросил, не в одном ли полку служит с Детреем некто Стефенсон, сын
его старого знакомого.
- Не знаю, - ответил Детрей, - вернее, у меня не было времени знать. Я
перевелся туда всего два месяца из 5-го Таможенного батальона.
- Значит, вы имели стычки с контрабандистами? - воскликнула Джесси.
- Увы! Я получал только рапорты о стычках. Это дело
солдат-пограничников.
- Я думаю, неприятно ловить бедных людей, виновных лишь в желании
прокормить семью, - сказала Ева, инстинктом чувствуя, что все помыслы
Детрея обращены к Джесси, и что Джесси решительно признала его право
существовать. - Батальон против нищих! Борьба слишком неравная.
- Конечно, - согласился Детрей. - Нельзя позволить мошенникам перебить
батальон.
- Нельзя; и, к тому же, вас могли бы убить, - сказала Джесси. - Вы
знаете, у Евы страсть сожалеть наоборот.
- Ты ничего не понимаешь, - возразила Ева.
- Я все понимаю. Вот скажите: разве контрабандисты - нищие?
- Нет, - сказал Детрей. - Они добывают много. Не редкость встретить
контрабандиста, являющегося содержателем целой банды. Кое-кто из них
выстроил дома и накопил в банке, а остальные могли бы иметь то же, не будь
слабы к вину и игре.
- Вот видишь, Ева, какие это нищие!
- Все равно, я становлюсь на их сторону.
- Стоит ли? - спросил Готорн. - В лучшем случае подешевеют чулки.
Ева расхохоталась.
- Серьезно, - сказала она, приходя в мирное настроение, - мне жаль
этих людей, так устойчиво окруженных живописной поэзией красных платков,
карабинов, гитар, опасных и резких женщин, одетых в яркое и высматривающих
в темноте таинственные лодки своих возлюбленных.
- Издали это так, - согласился Детрей. - Некоторые вещи хороши издали.
Но, смею вас уверить, что в большинстве - они самые обыкновенные жулики. Я
хочу вас спросить, - обратился Детрей к Джесси, причем его лоб покраснел,
- не внушает ли опасений состояние вашего здоровья?
Его церемонный, высказанный сдержанно и неожиданно вопрос вдруг так
понравился Джесси, что она развеселилась и заблестела. Взглянув с
признательностью, с теплым смехом в глазах, она сказала смеясь:
- Не внушает! Нет! Никаких опасений! Состояние моего здоровья
недоброкачественно, но поправимо! Смею вас уверить! Глядя на нее, все
стали смеяться.
- Право, вы хорошо действуете на Джесси, - сказала Ева, взглядывая с
улыбкой на отца, который улыбнулся ей сам и посмотрел на часы, двинув
лежащей на коленях шляпой.
- Действует! - сказала Джесси, хохоча и уже стараясь удержать смех. -
Отлично действует! О! Мне смешно! А вы не обижайтесь! - обратилась Джесси
к Детрею, который с наслаждением прислушивался к ее смеху. - Мы будем с
вами друзьями.
Детрей вздрогнул, и ему стало грустно.
"Вот оно, - подумал он со страхом. - Сказано слово "друзья",
следовательно, надежда зачеркнута".
Джесси, перестав смеяться, откинулась на подушку и закрыла глаза.
- Устала? - спросила Ева.
- Устала, да.
Детрей встал одновременно с Готорном и тревожно взглянул на Еву.
"Она теперь уснет", - шепнула ему Ева и поправила шляпу.
- До свиданья, - негромко сказала Джесси, полуоткрыв глаза. - Я усну.
Приходите все.
- Завтра я у тебя весь день, - решила Ева. - Благодарю. Я уже сплю...
сплю.
Вызвав сиделку и наказав ей тщательно смотреть за больной, Ева с отцом
ушли: за ними шел Детрей, погруженный в раздумье.
- Мы едем домой, - сказала молодая женщина, когда они вышли на
тротуар. - Как, на ваш взгляд, выглядит моя Джесси?
- Печальная перемена, - вздохнул Детрей. - Она была такой... Розовый,
потрескивающий уголек, необжигающий и горячий, светлый. И вот...
- Стихи без рифмы - все же спаси, - подозрительно заметила Ева.
- Да? - улыбнулся Детрей. - Дело в том, что такие девушки невольно
вызывают слова. Воистину, осенью один человек будет адски счастлив.
- Это кто такой? - шутливо возмутилась Ева, забывшая о своей минутной
интриге.
- Не так важно, кто, - усмехнулся Готорн, - гораздо важнее, что...
{один}.
- Папа, ты разгулялся?
- И даже недурно.
- Так что же этот {осенний'}!
Догадавшись, что Ева выдумывала, Детрей не захотел конфузить ее и
ограничился замечанием о судьбе девушек вообще.
- Детрей, Джесси произвела на вас впечатление?
- Да, произвела. Почему я должен отрицать хорошее, если оно есть в
душе?
Готорн с симпатией посмотрел на молодого человека, по всей видимости,
сильно расстроенного.
- До свиданья, - сказал он, крепко пожимая его руку. - Мы ждем вас к
себе...
Они расстались. Подсаживая дочь на сиденье автомобиля, Готорн спросил:
- Почему ты вообразила, что Детрей глуп?
- Я почувствовала, что глуп. Сегодня глупее, чем когда-либо, - сказала
Ева с упрямством, вызвавшим у ее отца молчаливое удивление.
- Да... Иметь такую сестру! - сказал он после небольшого молчания.
Ева тоже помолчала, чтобы дать вполне развиться мыслям, обусловившим
фразу Готорна, и подкрепить их.
- Ответа нет, - сказала она задумчиво. - Говорить можно много, а
решения бесполезны. Что лучше в положении Моргианы? Смерть или жизнь? Я
уклоняюсь от ответственности сказать что-нибудь - в тоне закона.
- Мне кажется, что ты приписываешь Моргиане несуществующее. Женщины ее
типа часто самодовольны.
- Нет. Она очень умна и беспощадно озлоблена.
- Низкая или высокая душа - вот в чем вопрос, - сказал Готорн. -
Посмотри на некрасивую резеду.
Глава XVIII
Оставшись один, Детрей прошел бесцельно по улице и повернул, тоже
бесцельно, обратно. Стоял такой отравляющий и ослепляющий
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг