когда даже околевшая кошка знает, что вы представляете собой по всем кабакам
- настоящим, прошлым и будущим?! Могу тратить свои деньги, как я желаю.
Гез не ответил, но проклятия, которые он сдержал, отпечатались на его
лице. Энергия этого заряда вылилась в его обращении ко мне. Неприязненный,
но хладнокровный джентльмен исчез. Тон обращения Геза напоминал брань.
- Ну как, - сказал он, стоя у трапа, когда я начал идти по нему, -
правда, "Бегущая по волнам" красива, как "Гентская кружевница"? ("Гентская
кружевница" было судно, потопленное лет сто назад пиратом Киддом Вторым за
его удивительную красоту, которой все восхищались.) Да, это многие признают.
Если бы я рассказал вам его историю, его стоимость, если бы вы увидели его
на ходу и побыли на нем один день, - вы еще не так просили бы меня взять вас
в плавание. У вас губа не дура.
- Капитан Гез! - вскричал я, разгневанный тем более, что Бутлер,
подойдя, усмехнулся. - Если мне действительно придется плыть на корабле этом
и вы зайдете в мою каюту, я постараюсь загладить вашу грубость, во всяком
случае, более ровным обращением с вами.
Он взглянул на меня насмешливо, но тотчас его лицо приняло растерянный
вид. Страшно удивив меня, Гез поспешно и взволнованно произнес:
- Да, я виноват, простите! Я расстроен! Я взбешен! Вы не пожалеете в
случае неудачи у Брауна. Впрочем, обстоятельства складываются так, что нам с
вами не по пути. Желаю вам всего лучшего!
Не знаю, что подействовало неприятнее, - грубость Геза или этот его
странный порыв. Пожав плечами, я спустился на берег и, значительно отойдя,
обернулся, еще раз увидев высокие мачты "Бегущей по волнам", с уверенностью,
что Гез, или Браун, или оба вместе должны будут отнестись к моему намерению
самым положительным образом.
Я направился домой, не замечая, где иду, потеряв чувство места и
времени. Потрясение еще не улеглось. Ход предчувствий, неуловимых, как
только я начинал подробно разбирать их, был слышен в глубине сердца, не
даваясь сознанию. Ряд никогда не испытанных состояний, из которых я не
выбрал бы ни одного, отмечался в мыслях моих редкими сочетаниями слов,
подобных разговору во сне, и я был не властен прогнать их. Одно, противу
рассудка, я чувствовал, без всяких объяснений и доказательств, - это, что
корабль Геза и неизвестная девушка Биче Сениэль должны иметь связь. Будь я
спокоен, я отнесся бы к своей идее о сближении корабля с девушкой как к
дикому суеверию, но теперь было иначе, - представления возникали с той
убедительностью, как бывает при горе или испуге.
Ночь прошла скверно. Я видел сны, - много тяжелых и затейливых снов.
Меня мучила жажда. Я просыпался, пил воду и засыпал снова, преследуемый
нашествием мыслей, утомительных, как неправильная задача с ускользнувшей
ошибкой. Это были расчеты чувств между собой после события, расстроившего их
естественное течение.
В девять часов утра я был на ногах и поехал к Филатру в наемном
автомобиле. Только с ним мог я говорить о делах этой ночи, и мне было
необходимо, существенно важно знать, что он думает о таком повороте "трещины
на стекле".
Глава VI
Хотя было рано, Филатр заставил ждать себя очень недолго. Через три
минуты, как я сел в его кабинете, он вошел, уже одетый к выходу, и
предупредил, что должен быть к десяти часам в госпитале. Тотчас он обратил
внимание на мой вид, сказав:
- Мне кажется, что с вами что-то произошло!
- Между конторой Угольного синдиката и углом набережной, - сказал я, -
стоит замечательное парусное судно. Я увидел его ночью, когда мы расстались.
Название этого корабля - "Бегущая по волнам".
- Как! - сказал Филатр, изумленный более, чем даже я ожидал. - Это не
шутка?! Но... позвольте... Ничего, я слушаю вас.
- Оно стоит и теперь.
Мы взглянули друг на друга и некоторое время сидели молча. Филатр
опустил глаза, медленно приподняв брови; по выразительному его лицу прошел
нервный ток. Он снова посмотрел на меня.
- Да, это бьет, - заметил он. - Но есть продолжение, конечно?
Предупреждая его невысказанное подозрение, что я мог видеть "Бегущую по
волнам" раньше, чем пришел вчера к Стерсу, я сказал о том отрицательно и
передал разговор с Гезом.
- Вы согласитесь, - прибавил я при конце своего рассказа, - что у меня
могло быть только {это} желание. Никакое иное действие не подходит.
По-видимому, я должен ехать, если не хочу остаться на всю жизнь с
беспомощным и глупым раскаянием.
- Да, - сказал Филатр, протягивая сигару в воздух к воображаемой
пепельнице. - Все так, положение, как ни верти, щекотливое. Впрочем, это -
часто вопрос денег. Мне кажется, я вам помогу. Дело в том, что я лечил жену
Брауна, когда, по мнению других врачей, не было уже смысла ее лечить. Назло
им или из любезности ко мне, но она спаслась. Как я вижу, Гез ссылается на
Брауна, сам будучи против вас, и это верная примета, что Браун сошлется на
Геза. Поэтому я попрошу вас передать Брауну письмо, которое сейчас напишу.
Договаривая последние слова, Филатр быстро уселся за стол и взял перо.
- С трудом соображаю, что писать, - сказал он, оборачиваясь ко мне
виском и углом глаза.
Он потер лоб и начал писать, произнося написанное вслух по мере того,
как оно заполняло лист бумаги.
- Заметьте, - сказал Филатр, останавливаясь, - что Браун - человек
дела, выгоды, далекий от нас с вами, и все, что, по его мнению, напоминает
причуду, тотчас замыкает его. Теперь дальше. "Когда-то, в счастливый для вас
и для меня день, вы сказали, что исполните мое любое желание. От всей души я
надеялся, что такая минута не наступит; затруднить вас я считал
непростительным эгоизмом. Однако случилось, что мой пациент и
родственник..."
- Эта дипломатическая неточность или, короче говоря, безвредная ложь,
надеюсь, не имеет значения? - спросил Филатр; затем продолжал писать и
читать: "... родственник, Томас Гарвей, вручитель сего письма, нуждается в
путешествии на обыкновенном парусном судне. Это ему полезно и необходимо
после болезни. Подробности он сообщит лично. Как я его понял, он не прочь
был бы сделать рейс-другой в каюте..."
- Как странно произносить эти слова, - перебил себя Филатр. - А я их
даже пишу: "... каюте корабля "Бегущая по волнам", который принадлежит вам.
Вы крайне обяжете меня содействием Гарвею. Надеюсь, что здоровье вашей
глубоко симпатичной супруги продолжает не внушать беспокойства. Прошу
вас..."
- ... и так далее, - прикончил Филатр, покрывая конверт размашистыми
строками адреса.
Он вручил мне письмо и пересел рядом со мной. Пока он писал, меня начал
мучить страх, что судно Геза ушло.
- Простите, Филатр, - сказал я, объяснив ему это. - Нетерпение мое
велико!
Я встал. Пристально, с глубокой задумчивостью смотря на меня, встал и
доктор. Он сделал рукой полуудерживающий жест, коснувшись моего плеча;
медленно отвел руку, начал ходить по комнате, остановился у стола, рассеянно
опустил взгляд и потер руки.
- Как будто следует нам еще что-то сказать друг другу, не правда ли?
- Да, но что? - ответил я. - Я не знаю. Я, как вы, любитель
догадываться. Заниматься этим теперь было бы то же, что рисовать в темноте с
натуры.
- Вы правы, к сожалению. Да. Со мной никогда не было ничего подобного.
Уверяю вас, я встревожен и поглощен всем этим. Но вы напишете мне с дороги?
Я узнаю, что произошло с вами?
Я обещал ему и прибавил:
- А не уложите ли и вы свой чемодан, Филатр?! Вместе со мной?!
Филатр развел руками и улыбнулся.
- Это заманчиво, - сказал он, - но... но... но... - Его взгляд одно
мгновение задержался на небольшом портрете, стоявшем среди бронзовых вещиц
письменного стола. Только теперь увидел и я этот портрет - фотографию
красивой молодой женщины, смотрящей в упор, чуть наклонив голову.
- Ничто не вознаградит меня, - сказал Филатр, закуривая и резко бросая
спичку. - Как ни своеобразен, как ни аскетичен, по-своему, конечно, ваш
внутренний мир, - вы, дорогой Гарвей, хотите увидеть смеющееся лицо счастья.
Не отрицайте. Но на этой дороге я не получу ничего, потому что мое желание
не может быть выполнено никем. Оно просто и точно, но оно не сбудется
никогда. Я вылечил много людей, но не сумел вылечить свою жену. Она жива, но
все равно что умерла. Это ее портрет. Она не вернется сюда. Все остальное не
имеет для меня никакого смысла.
Сказав так и предупреждая мои слова, даже мое молчание, которые, при
всей их искренности, должны были только затруднить этот внезапный момент
взгляда на открывшееся чужое сердце, Филатр позвонил и сказал слуге, чтобы
подали экипаж. Не прощаясь окончательно, мы условились, что я сообщу ему о
посещении мной Брауна.
Мы вышли вместе и расстались у подъезда. Вспрыгнув на сиденье, Филатр
отъехал и обернулся, крикнув:
- Да, я этим не... - Остальное я не расслышал.
Глава VII
Контора Брауна "Арматор и Груз", как большинство контор такого типа,
помещалась на набережной, очень недалеко, так что не стоило брать
автомобиль. Я отпустил шофера и, едва вошел в гавань, бросил тревожный
взгляд к молу, где видел вчера "Бегущую по волнам". Хотя она была теперь
сравнительно далеко от меня, я немедленно увидел ее мачты и бушприт на том
же месте, где они были ночью. Я испытал полное облегчение.
День был горяч, душен, как воздух над раскаленной плитой. Несколько
утомясь, я задержал шаг и вошел под полотняный навес портовой таверны
утолить жажду.
Среди немногих посетителей я увидел взволнованного матроса, который,
размахивая забытым, в возбуждении, стаканом вина и не раз собираясь его
выпить, но опять забывая, крепил свою речь резкой жестикуляцией, обращаясь к
компании моряков, занимавших угловой стол. Пока я задерживался у стойки,
стукнуло мне в слух слово "Гез", отчего я, также забыв свой стакан,
немедленно повернулся и вслушался.
- Я его не забуду, - говорил матрос. - Я плаваю двадцать лет. Я видел
столько капитанов, что если их сразу сюда впустить, не хватит места всем
стать на одной ноге. Я понимаю так, что Гез сущий дьявол. Не приведи бог
служить под его командой. Если ему кто не понравится, он вымотает из него
все жилы. Я вам скажу: это бешеный человек. Однажды он так хватил плотника
по уху, что тот обмер и не мог встать более часа: только стонал. Мне самому
попало; больше за мои ответы. Я отвечать люблю так, чтобы человек весь
позеленел, а придраться не мог. Но пусть он бешеный, это еще с полгоря. Он
вредный, мерзавец. Ничего не угадаешь по его роже, когда он подзывает тебя.
Может быть, даст стакан водки, а может быть - собьет с ног. Это у него -
вдруг. Бывает, что говорит тихо и разумно, как человек, но если не так
взглянул или промолчал - "понимай, мол, как знаешь, отчего я молчу" - и
готово. Мы все измучились и сообща решили уйти. Ходит слух, что уж не первый
раз команда бросала его посреди рейса. Что же?! На его век дураков хватит!
Он умолк, оставшись с открытым ртом и смотря на свой стакан в злобном
недоумении, как будто видел там ненавистного капитана; потом разом осушил
стакан и стал сердито набивать трубку. Все это касалось меня.
- О каком Гезе вы говорите? - спросил я. - Не о том ли, чье судно
называется "Бегущая по волнам"?
- Он самый, сударь, - ответил матрос, тревожно посмотрев мне в лицо. -
Вы, значит, знаете, что это за человек, если только он человек, а не бешеная
собака!
- Я слышал о нем, - сказал я, поддерживая разговор с целью узнать как
можно больше о человеке, в обществе которого намеревался пробыть
неопределенное время. - Но я не встречался с ним. Действительно ли он изверг
и негодяй?
- Совершенная... - начал матрос, поперхнувшись и побагровев, с
торжественной медленностью присяги, должно быть, намереваясь прибавить -
"истина", как за моей спиной, перебивая ответ матроса, вылетел неожиданный,
резкий возглас: "Чепуха!" Человек подошел к нам. Это был тоже матрос,
опрятно одетый, грубого и толкового вида.
- Совершенная чепуха, - сказал он, обращаясь ко мне, но смотря на
первого матроса. - Я не знаю, какое вам дело до капитана Геза, но я - а вы
видите, что я не начальство, что я такой же матрос, как этот горлан, - он
презрительно уставил взгляд в лицо опешившему оратору, - и я утверждаю, что
капитан Гез, во-первых, настоящий моряк, а во-вторых, отличнейший и
добрейшей души человек. Я служил у него с января по апрель. Почему я ушел -
это мое дело, и Гез в том не виноват. Мы сделали два рейса в Гор-Сайн. Из
всей команды он не сказал никому дурного слова, а наш брат - что там вилять
- сами знаете, народ пестрый. Теперь этот человек говорит, что Гез избил
плотника. Из остальных делал котлеты. Кто же поверит этакому вранью? Мы
получали порцион лучший, чем на военных судах. По воскресеньям нам выдавали
бутылку виски на троих. Боцману и скорому на расправу Бутлеру, старшему
помощнику, капитан при мне задал здоровенный нагоняй за то, что тот погрозил
повару кулаком. Тогда же Бутлер сказал: "Черт вас поймет!" Капитан Гез
собирал нас, бывало, и читал вслух такие истории, о каких мы никогда не
слыхивали. И если промеж нас случалась ссора, Гез говорил одно: "Будьте
добры друг к другу. От зла происходит зло".
Кончив, но, видимо, имея еще много чего сказать в пользу капитана Геза,
матрос осмотрел всех присутствующих, махнул рукой и, с выражением
терпеливого неодобрения, стал слушать взбешенного хулителя Геза. Я видел,
что оба они вполне искренни и что речь заступника возмутила обвинителя до
совершенного неистовства. В одну минуту проревел он не менее десятка имен,
взывая к их свидетельскому отсутствию. Он клялся, предлагал идти с ним на
какое-то судно, где есть люди, пострадавшие от Геза еще в прошлом году, и
закончил ехидным вопросом: отчего защитник так мало служил на "Бегущей по
волнам"? Тот с достоинством, но с не меньшей запальчивостью рассказал, как
он заболел, отчего взял расчет по прибытии в Лисс. Запутавшись в крике, оба
стали ссылаться на одних и тех же лиц, так как выяснилось, что хулитель и
защитник знают многих из тех, кто служил у Геза в разное время. Начались
бесконечные попреки и оценки, брань и ярость фактов, сопровождаемых биением
кулака в грудь. Как ни был я поглощен этим столкновением, я все же должен
был спешить к Брауну.
Вывеска конторы "Арматор и Груз" была отсюда через три дома. Я вошел в
прохладное помещение с опущенными на солнечной стороне занавесями, где среди
деловых столов, перестрелки пишущих машин и сдержанных разговоров служащих
ко мне вышел угрюмый человек в золотых очках.
Прошло несколько минут ожидания, пока он, доложив обо мне, появился из
кабинета Брауна; уже не угрюмо, а приветливо поклонясь, он открыл дверь, и
я, войдя в кабинет, увидел одного из главных хозяев, с которым мне следовало
теперь говорить.
Глава VIII
Я был очень рад, что вижу дельца, настоящего дельца, один вид которого
создавал ясное настроение дела и точных ощущений текущей минуты. Так как я
разговаривал с ним первый раз в жизни, а он меня совершенно не знал, - не
было опасений, что наш разговор выйдет из делового тона в сомнительный,
сочувствующий тон, почти неизбежный, если дело касается лечебной морской
прогулки. В противном случае, по обстоятельствам дела, я мог возбудить
подозрение в сумасбродстве, вызывающее натянутость. Но Браун едва ли любил
рассматривать яйцо на свет. Как собеседник, это был человек хронически
несвободной минуты, пожертвованной ближнему ради морально обязывающего пойти
навстречу письма.
Рыжие остриженные волосы Брауна торчали с правильностью щетины на
щетке. Сухая, высокая голова с гладким затылком, как бы намеренно крепко
сжатые губы и так же крепко, цепко направленный прямо в лицо взгляд черных
прищуренных глаз производили впечатление точного математического прибора. Он
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг