Потом движения человека, серебрившегося, как и травы, в лунном отсвете,
приобрели координированность, он просунул плечи в щель, вынул оттуда
чемоданчик, выпрямился и на секунду застыл, соображая, что делать дальше.
Вот он спрыгнул на землю, хлопнул по валуну ладонью, куда-то нажал, и
тогда валун бесшумно замкнулся. Незнакомец решительно вошел в кусты и
растворился во мраке.
- Лешего довелось узреть! В камне живет, бездомный, - испуганно
соображал старик, по-прежнему не решаясь выйти из-за ствола.
"Леший на участке. Ох-ха, - стонало в груди старика, - вот тебе и
научность, механика египетская. А что как..."
Новая догадка прихлынула к старику. Человек по-научному приземлился - и
молчок, потому что марсианин. Глаз на животе. Вот те раз!
По долгу службы лесник, конечно, обязан был доложить о случившемся
руководству. Изложить пусть даже не личную точку зрения, а просто голый
факт. Дескать, в ночь с такого-то на такое-то сегодня в лесном квадрате
эдаком-то валун без всякого для себя разрушения разошелся пополам и вновь
сомкнулся, выпустив из себя неизвестную личность, станцевавшую на валуне и
исчезнувшую в дебрях. Доложил Пряников. И все.
Однако пережитый срам из-за наблюдения посадки камня заставил
дисциплинированного в прошлом старика пересмотреть отношения к службе.
Служба службой, а в дураках перед людьми ходить эка охота.
Пряников прочно усвоил, что наблюдать своими глазами - одно, а открыть
глаза людям - другое, дело мозговитое, требующее большой обходительности,
которой теперь-то он в себе и не видел. Что же, во второй раз за обушок
браться, распиловку предлагать? Снова срамиться перед честным
коллективом?! Уж лучше полное недознание, таинство до гробовой купели!
Сказал - и как сургуч на уста положил...
А марсианин уходил по чащам да перелескам все дальше от места посадки.
Шел быстро, таежник сказал бы - таежник идет, увидел бы стайер, сказал бы
- стайер со вторым дыханием дистанцию за глотку берет. Ну а марсианин еще
какой-то по дороге повстречайся, крикнул бы: "Уауэй моо, битто чук!", то
есть "Что, брат, гуляем! Кислороду набираемся!"
Кислород действительно вполне устраивал марсианина. "Ничего у них
кислород, качественный", - думал марсианин, которому надоело сидеть в
камне на искусственном воздушном пайке. Конечно, в ночном мраке леса ни
зоркий таежник, ни стайер, привыкший все различать даже с быстрого бега,
не заметил бы ходока. Мгла тоже устраивала марсианина: она исключала
свидетелей. А что свидетели опасны в его положении, он уже понял: совсем
недавно они только по недомыслию не принялись пилить его галактический
корабль.
Сам марсианин от темноты не страдал. Включив кожное ночное зрение, он
разбирался среди всех этих пеньков, рытвин и стволов если и не идеально,
то, по крайней мере, не хуже обыкновенного близорукого, потерявшего очки.
Он страдал от другого - какое-то легкое стрекотание, легкий звон, какой
бывает, если задеть конец острия скальпеля, то и дело этот тревожный звук
возникал возле уха или носа, и тотчас следовало тягостное жжение.
"Кислота, что ли, с неба капает, может, электрические шарики в воздухе
плавают?" - спрашивал он себя при приближении зудящего звука, и тут же его
кожа ощущала молниеносный тонкий ожог, от которого поврежденный участок
кожи переставал видеть и окружающий лес как бы заливало сумерками. Тогда
он присаживался на пенек отдохнуть, поразмыслить о событиях последних
дней.
"А на каком языке я сейчас думаю?" - спохватился он. Действительно, на
каком языке размышлял марсианин?
После того как немногочисленные двигатели марсианского корабля,
выбрасывая бесцветные струи гравитационных зарядов, подогнали аппарат к
Земле, межпланетчик сбавил скорость и плавно припечатался днищем среди
валунов заповедника. Пока марсианин приходил в себя - все-таки маневр
стоил ему нервов и энергии, - корабль безо всяких принуждений принял вид
окружавших предметов. Короче, стал одним из валунов, изобилующих в
окружности. Совершенно случайно одна его сторона ориентировалась на
очищенные камни, другая - на объекты, испещренные надписями разного
калибра и содержания. Поэтому и корабельная обшивка, с одной стороны, не
имела ничего общего с грамотой, с другой же, приобрела читательский
интерес. На корме корабля теперь красовались и "Петр Столбняков был здесь
в разгар празднующей природы" и "Вера, пойми же... Василий", "Накопил и
машину купил" - по-видимому, след посещения работника сберегательных
трудовых касс, а также одна небольшая напевная зарифмовка, какую детям до
шестнадцати да и сверх этого лет читать не рекомендуется.
Марсианские конструкторы настояли именно на такой схеме приземления:
подлет к ночной полосе планеты, торможение, посадка плюс метаморфоза под
естественный ландшафт. По мнению конструкторов, этот комплекс обеспечивал
полную сохранность тайны, а тайна, когда речь идет о выходе на дикие, а
порой и чудовищные планеты, - лучшая гарантия безопасности.
- Мы не знаем, - говорили они, - кого пилоты встретят в пути. Врагов,
друзей, неразборчивых в пище людоедов или задумчивых гуманистов?
Метаморфоза корабля поможет избежать неприятностей разоблачения, сохранить
в целости секрет корабельных устройств.
Пожалуй, по-своему эти конструкторы были и правы. Впрочем, они только
подражали природе, настаивая на своем, природе, в которой принципы
мимикрии давно и широко внедрялись в целях защиты от так называемого
"всякого случая", частенько несущего с собой позор, увечье, а то и прямую
смерть.
Подражая, конструкторы, однако, избежали слепого копирования вековечных
образцов защиты, а внесли кое-что и от себя. Так, например, корабль
обладал способностью внезапно утяжеляться в несколько раз и на глазах
изумленной публики проваливаться в недра планетных слоев. Испытания
показали, что корабль шел вниз легко, как топор, брошенный в водоем. По
прошествии опасного момента пилот нажимал кнопку многократного уменьшателя
тяжести, и тогда корабль пулей вылетал наверх. Это рацпредложение спасло
нескольких путешественников, но вызвало толки среди населения
соответствующих планет. Конечно, после проведения подобного приема пилот
должен был как можно быстрее уводить корабль в космос, ибо версия
"рассосался в атмосфере" становилась крайне непопулярной, а место провала
превращалось в одну из самых людных и шумных улиц вселенной. Поэтому
нажимать на кнопку утяжеления разрешалось в самых крайних случаях.
Другая техническая диковинка - акустика корабельной обшивки - тоже была
результатом предусмотрительности изобретателей. Звуки, зародившиеся во
внешнем пространстве, свободно проникали в кабину, будто никакой обшивки и
не было. Наоборот, любые внутренние звучания корабля аккуратно запирались
стенками, так что при любых обстоятельствах пилот мог развлекаться музыкой
громкого звучания или греметь гаечными ключами.
Экспедиция, облюбовавшая плоскую крышу корабля-валуна под очаг и
трапезные сборы, язык за зубами не держала, диапазон интересов изыскателей
узостью не грешил, и любопытнейшая информация лилась потоком в уши
затаившегося марсианина.
Сначала, разумеется, он не понимал из этих разговоров ничего. Но потом
эластические органические пластинки (искусно вшитые в борта пиджака)
вдосталь наглотались новых слов, а длинные цепи молекул перетряхнули их и
пустили в электроды в виде расшифрованных импульсов, пригодных для
усвоения мозгом. Импульсы обработали нужные участки мозга путешественника,
вложив в них "знание новых слов", и мало-помалу марсианин начал постигать
смысл откровенных, несбивчивых разговоров метеоритчиков.
Наиболее ценные данные марсианин скрупулезно отдиктовывал записывающему
устройству - сбор данных о жизни Земли во всем ее многообразии был,
собственно, одной из главных целей командировки. Внимательно
прослушивались и беседы на космические темы: что они, земляне, успели
узнать о космосе?
Хотя он и понимал, что в этом плане слишком придираться к землянам не
стоит, все-таки губы его частенько раздвигались в улыбке. Бывало и хуже:
им овладевал непроизвольный хохот, и тогда он катался по кабине, зажимая
себе рот, будто опасаясь, что стенки не выдержат и чинно сидящие над ним у
костра услышат эти рыдающие звуки.
Что поделаешь, мы должны простить такое поведение марсианина. Ведь,
действительно, наши знания о батюшке-космосе еще очень слабы,
свидетельство тому - неослабное обилие открытий, преподносимых нам
небесными науками.
Но иногда марсианину, прямо скажем, было не до смеха. Как-то раз,
например, разговор закрутился вокруг тайны "бристаньского пришельца", и
дед Захарыч принялся клясться и божиться, что упал-то с неба тот самый
валун, на котором они все сейчас сидят и прихлебывают чай.
- Вот те Христос! Чтоб мне провалиться! - горячился дед, не подозревая,
что еще мгновение, и его обещание сбудется самым полным образом. Рука
марсианина, решившего было, что тайна открылась, дрогнула и потянулась к
кнопке "утяжелителя". Но к счастью для экспедиции, которая ухнула бы в
тартарары вместе с кораблем, сработай только хитроумное устройство
моментального провала, дед был поднят на смех и самоконтроль снова
вернулся к марсианину.
- А как же "Петр Столбняков в разгар цветущей природы"? "Накопил и
машину купил" как же? Что же, дед, частушки эти господь бог на камушке
расписал? - под гул повального хохота спросил наверху чей-то задорный
голос.
Старик не нашелся, что ответить, смутился и затих.
Получив в свое распоряжение новый язык, марсианин не упускал случая для
тренировок в разговоре и шлифовки оттенков произношения. Невидимым образом
он участвовал в спорах, принимая то одну, то другую сторону, и иногда
точка зрения, в итоге получавшая господство на валуне, внутри валуна
оказывалась разгромленной начисто.
Войдя в полемический азарт, марсианин стучал в потолок:
- Эй, наверху, что вы там мелете! Да ведь фракции космических лучей...
Потом марсианин спохватывался, вспоминал об особенностях своего
положения и кончал спор в спокойных тонах, сам для себя.
Если всем надоедали разговоры, то кто-нибудь заводил песню, рвущуюся в
дремлющие леса удалыми раскатами или медленно уплывающую в темноту леса.
Марсианин не отставал и тут.
На пыльных тропинках
Далеких планет
Останутся наши следы, -
подпевал он, и легкая грусть вкрадывалась в марсианское сердце.
...Все это осталось позади: и диспуты, и хоровые пения. Теперь вот
молодые березки, жухлые пеньки, влажный воздух да вопрос: "На каком языке
думаю?" Отдыхая на пеньке, марсианин искал ответа, но так и не разобрался
во всей этой чехарде посланных для разгадки мыслей, слов, стилистических
оборотов. Да и не все ли равно, в конце концов, на каком? Он твердо знал,
что при случае легко объяснится с первым встречным, ну а дальше - дальше
видно будет.
И марсианин решительно зашагал вперед, через овраги и холмы, туда, где
не ищи березок, травяной росы, и воздух, наверное, не так свеж, но зато
вздымаются каменные громады, ревет плотный поток автомобилей и светофор
мигает ярче звезд первой величины.
В большой город! И ноги марсианина то пружинили на податливых мхах, то
легко возносили тело его под положенными, как шлагбаум, стволами,
дрогнувшими в бурю.
Постовой Платков заканчивал вахту в хорошем настроении. Сменщик должен
был вот-вот объявиться, а ни одного происшествия. Ни наездов, ни смятых
буферов - порядок! В левом кармане гимнастерки приятно оттопыривается
стопка копий штрафных квитанций - не стыдно и в отделении показаться.
Учи-учи этих растяп пешеходов, а все зря. Лезут, неумелые, на рожон. И
Платков косил глаза то на оттопыренный нагрудный кармашек, то на
антиударные часы - именной подарок за четкость в дисциплинированности. Да,
все равно, еще десять-пятнадцать минут - и по домам. Прощайте,
лихачи-таксисты, и, дорогой светофор, тоже прощай!
Постовой оторвал взгляд от дареного циферблата и рассеянно посмотрел
вниз, на магистраль. Посмотрел - и зажмурился. Господи, наваждение, такого
и быть не может. Метрах в тридцати от постовой будки, там, где два бешеных
потока лимузинов смешивались в один кипящий, изрыгающий вулканные газы
клубок, какой-то пешеход силился прорваться на другую сторону улицы.
- Эх ты, деревня гужевая! - сквозь стиснутые зубы прошептал Платков. Он
привстал с сиденья да так и застыл, впившись в картину, скорая развязка
которой не вызывала никаких сомнений.
- Ну сейчас! Ах, пронесло! Ну! И-их! - страшным голосом комментировал
события постовой. Любая мера все равно уже не могла бы отодвинуть
драматического финала.
Водители транспорта тоже находились во власти неизбежных законов
двустороннего скоростного равнения: уж лучше давить одного, чем
лихорадочным торможением пускать под откос всю газующую по четырем рядам
шоферскую братию. Водители, бледнея, проносились мимо зазевавшегося, по их
мнению, смертника, но - странное дело - сам попавший в беду человек,
казалось, и в ус не дул перед лицом неминуемой гибели. Почерк его походки
оставался безупречным. Легкая, танцующая ритмика движений нарушителя сразу
бросилась в глаза постовому, и тот понял, что перед ним не пьяница, не
деревня гужевая, а пешеход редкостного высокого класса, легенда постовых.
Шоферам же со стокилометровых скоростей было не до тонкостей
смертельной пантомимы - лишь бы пронесло! Они так и не поняли, что их
волнения напрасны. Точными, словно заученными движениями пешеход небрежно
уклонялся от летящих прямо на него тонных махин - и ничего! - метр за
метром приближался к заветному тротуару. А через один зазевавшийся лимузин
он просто-напросто перемахнул, будто и не лимузин это вовсе, а так,
учебное пособие, и тут же рядом промелькнуло еще одно искаженное лицо
таксиста.
Тут уж оцепенение, застудившее профессиональные действия Платкова,
вдруг как рукой сняло, не мешкая, врубил он сигнал красного цвета. Не для
спасения, а так, по инерции; чудесный незнакомец сам по себе стоял уже на
краю дальнего тротуара и счастливой улыбкой провожал уносящиеся по
проспекту экипажи.
Будто ветром перенесло - стоял через секунду Платков на той стороне в
полуметре от нарушителя. Радостно дыша, он впитывал в себя каждую
черточку, каждую отметину прохожего, готовясь обнять его как друга, без
вести пропавшего да вдруг воскресшего из мертвых. Все-таки обнять
случайного человека он не решился, а только крепко пожал руку.
Незнакомец же гнул свое - смотрел недоуменно, мол, что за
недоразумение?
- Вы... вы чемпион! - вырвалось у постового.
- Чемпион? - не понял прохожий.
- Ну, как бы это выразить... - Постовой и сам чувствовал, что данный
термин не охватывает всего случившегося.
- А-а! - он, кажется, понял состояние свидетеля происшествия. - Ну что
вы, чемпион. У нас это забава для подрастающего поколения.
- У вас? - недоверчиво спросил постовой, представив проезжую часть,
кишащую этим хлопотным поколением. - В каких же краях?
- В иных мирах, - засмеялся неизвестный, испытующе глядя в лицо
постового, и, подумав, добавил: - На Марсе.
- Секрет, значит, - понимающе улыбнулся Платков и тут увидел сменщика.
Пожав на прощание руки, они пошли в разные стороны, влекомые судьбой
момента: постовой сдавать смену, а марсианин дальше, по течению людских
тротуарных потоков.
- Понимаешь, - услышал марсианин за спиной отдаляющийся голос
постового, - не происшествие, а сказка...
- Сказка жить помогает, - рассеянно отозвался сменщик.
Марсианин шагал по тротуару вместе со всеми, но все знали, куда они
спешат, у него же определенных планов пока не созрело. Присмотреться к
окружающему порядку, научиться избегать элементарных ошибок, вроде той,
что допустил он только что - пожалуй, и все.
Скоро он разглядел, что переходят улицу в определенных местах,
отчерченных белыми линиями или прорытых под землей. В других же местах на
такой риск никто не решался - очевидно, ввиду недостатка физической
подготовки. Сам-то он резал автопотоки, как нож масло, - составная часть
утренней зарядки любого марсианина. Да и не было у него такой уж первейшей
необходимости в злосчастной пробежке через магистраль. Просто захотелось
взбодриться, привести нервы в порядок. Но теперь-то он будет начеку.
Прежде чем что-либо совершать, смотреть, как это делают привыкшие ко всему
горожане. Как это говорили там, в ложбинке: прежде чем браться за пилу,
семь раз отмерь - один отрежь!
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг