Возвращаясь однажды со службы домой, пешком как всегда, с плащом в
нагрудном кармашке, я заметил, что происходящее кругом, уличное занимает
меня меньше, чем того заслуживает. Вот вышла из переулка компания
разбитных школьников со скрипками в руках, с лихими песенками. Еще вчера я
бы прислушался, остановился. О чем поет, как жить собирается беспокойное
поколение? Вот кряхтит старушка, силясь одолеть ступеньки троллайна.
Несомненно, вчера я пришел бы на выручку поколению уходящих. А тут иду
мимо. Неинтересно! Что за чертовщина? Я тотчас сконцентрировался на самом
себе.
Да, ничтожное, едва заметное недомогание командовало организмом. Так,
легкая дрожь в коленях, испарина послебанного типа, пустяки в общем. И
вдруг пришел день, когда к моим уравнениям не прибавилось ни строчки. И ни
одной гайки к моделям.
Пошел второй, третий день, рабочий стол начал покрываться отложениями
квартирной, горьковатой на вкус пыли. Пришлось проверить аппарат
трансформации. Нет, он по-прежнему действовал безукоризненно.
Напрасно я усаживал себя за письменный стол. В глазах рябило, строчки
мелькали передо мной бессмысленно, как телеграфные столбы в окне вагона.
Напрягшись, я вдруг осознал, что с трудом понимаю уравнения, составленные
мною самим не так давно.
- А плюс Б, скобка в квадрате... - губы шевелились с трудом. Губы
саднило едким, осязание жаждало нового, неизвестного.
Неведомое, страстное желание вынесло меня из кабинета в неоновый мрак
улицы. Швырнуло, закрутило, погнало через туманно сияющие магистрали.
Куда? В темпе ускоренного фильма мелькали мимо прохожие. Вдруг я увидел
себя в большом зале за столом. В дальнем конце помещения оркестр наяривал
музыку, приспособленную для танцев.
- Триста! - заправски рявкнул я. - И закусить!..
Асфальт тротуара плыл из-под ног, как черная река, уходящая в ночь.
Город уже потушил огни. Ноги несли домой. Помню еще, как точным пинком
сшиб мусорную урну. Потом другую, третью. Это приносило удовлетворение.
Урны, гремя жестяным нутром, катились в неположенные места.
Но то, что я увидел, добравшись до кабинета, мгновенно отрезвило меня.
За рабочим столом сидел напарник, донор сна, и, вместо того чтобы мирно
спать, строчил, да, строчил в рабочих тетрадях!
- Это неслыханно! - я шагнул к столу. - Ваши прерогативы...
- Коллега, - услышал я в ответ, - рукопись содержит ошибки. В первых
главах безукоризненно все. Но в последние дни расчет запутался.
Ингредиенты шалят.
С каждым его словом запальчивость моя возрастала.
- Все уже исправлено, коллега, - чуть усмехнувшись, продолжал напарник,
не давая опомниться. - Извольте проверить.
На несколько секунд обычная ясность вернулась ко мне, я впился в ряды
строк. Напарник, а может и впрямь коллега, был прав. Ошибочные места уже
были обведены красным карандашом и исправлены.
Я присел на краешек дивана, напротив, в кресле расположился он, и будто
из тумана ко мне шли слова, его слова:
- Хорошо ли, плохо ли, но вы не ошиблись тогда, назвав меня коллегой.
Факты - упрямая вещь. Как видите, теперь я не хуже вас разбираюсь во всех
этих схемах, чертежах, выкладках и машинах. По-видимому, аппарат,
придуманный вами, передал мне качества и знания вашего мозга. Войдя в
контакт, холодное тело качает энергию из теплого. Пока не сравняются
температуры. Так гласит второй закон термодинамики. Заряд вашего образа
мыслей перешел на меня. Температуры сравнялись!
Обратная картина. Обрабатывая наши тормозные процессы, аппарат передал
вам кое-какие из моих качеств. Увы, не лучшие. Так случилось. Но общее
дело не должно страдать. Плохо, если эмоции помешают делу. Выход один.
Спите вы, а я занимаюсь делами. До тех пор, пока мы снова не вернемся к
изначальным состояниям.
Бог мой, он говорил моими формулировками! Моими интонациями! Я готов
спорить с кем угодно, но что противопоставишь своей логике, своим
интонациям?
- Да, эмоции лучше уж не впутывать, - отозвался я безжизненно. Мне было
все равно. И аппарат снова вышел на проектную мощность.
Теперь мы подменяли друг друга, как по вахтенному расписанию. Работа,
что и говорить, кипела. До чего не догадывался я - догадывался он, даст
маху напарник - я выручаю. В особо ответственные моменты аппарат
отключался, загвоздка устранялась сообща.
Производственные успехи говорили за себя. Со стороны могло показаться,
что ситуация пришла к полному благополучию. А на самом деле? Разве все
сводится к радости от достигнутого результата? Сам процесс достижения с
его треволнениями, взлетами тоже цель исканий.
Сознание того, что пятьдесят процентов наслаждения от бурно кипящей
работы проплывает мимо, не давало мне покоя. С какой стати дернуло меня
делиться своим, кровным с человеком, в сущности, неизвестным, чуждым духу
исканий? На каком основании? Впрочем, основание он нашел. Мол, работа выше
эмоций, эмоции не должны ей мешать. Мешать! Да из-за них весь сыр-бор,
из-за эмоций. Именно их добываем мы в поте лица, в труде. А тут вынь и
положь, отрежь от себя пятьдесят процентов.
Конечно, недолго думая, можно было просто ликвидировать аппарат. Но кто
мог поручиться, что подсознание полностью освободится от печально
приобретенных свойств? Избиение ночных урн вызывало спазмы в памяти. А
ведь теперь я мог войти во вкус.
Нет, непредвиденностей больше не хотелось, и однажды глухой, темной
ночью под завывание ветра в камине я перебрал механизм аппарата. Настроил
его таким образом, чтобы сумма наших биомозговых процессов сложилась иным
образом и привела нас наконец к изначальным, стабильным состояниям.
Монтаж оказался сложным, хлопотливым. Чтобы напарник не проснулся,
аппарат ни на секунду не выключался, пришлось работать под напряжением.
Словом, монтаж занял почти весь период моего очередного бодрствования. Но
зато уснул я, как не засыпал давно. Ободренный и успокоенный.
Увы, напарник мой оказался не из тех, кого легко провести. Следы
демонтажа были замаскированы отлично, однако непостижимым образом он
распознал их. И, в свою очередь, тоже ухлопал весь свой срок на
реставрирование аппарата.
Вот где началась борьба гигантов! Он свое, а я свое. И все молча, с
утайкой, будто ничего особенного. Здороваться мы еще здоровались, но чтобы
обменяться мнениями, поделиться информацией, этого не жди. И не
проглядывалось в новой, мучительной жизни ни конца, ни края. Схватка
абсолютно равных возможностей.
Основная работа, конечно, оказалась заброшенной. Куда там - обоих
охватило состояние азарта. Кто кого!
Да, в самом деле, кто кого? А вдруг не я его, а он меня?! Вот тебе и
прямая дорога в академики.
Я сдался. Я прервал демонтаж и разбудил коллегу. Он проснулся
недовольный и удивленный.
- Простите, я не доспал положенное, - ледяным тоном сказал он,
поворачиваясь на другой бок.
- Хватит! - в моем тоне появилось нечто от спортивной злости.
Коллега замер, не перевернувшись на другой бок.
- Ни меня, ни вас не может удовлетворить создавшаяся ситуация.
Статус-кво, позорное для обоих. Как человек науки, вы должны понимать...
- Да, да, да, человек науки! - Он рывком приподнялся из-под простыни,
грудь его мощно поднялась. Русалка, дремлющая на его груди у основания
галактического корабля, плеснула хвостом.
- Да, человек науки. И не смотрите на это. - Он ткнул пальцем в
русалку. - Не хочу быть" кем-то другим. Уговорить не удастся.
- Коллега, стоит ли нам уговаривать друг друга? - Я очистил голос от
всего постороннего. - Не уговаривать мы должны, а гордиться. Сообща
гордиться тем, что создали вас, нового человека. Доказали, что любой, даже
откровенный дурак способен к нетрудовому перевоспитанию. Теперь любой мозг
открыт для просветления.
Коллега готовился спорить, доказывать, наступать, а тут наступать не
требовалось. Он сомневался: может быть, я заманиваю в невидимую ловушку,
тяну время?
- Мозг открыт, да мы-то с вами как двухатомная молекула. Отделился один
атом - и нет молекулы. - Он осторожничал, выбирая линию поведения.
- Предлагаю разделяться. Закрепить за каждым жизнь человека науки.
По-новому настраиваем аппарат, спим оба, вредные привычки рассасываются,
скапливаются в конденсаторных коробках аппарата и выбрасываются вместе с
коробками вон. - Я решил прикончить сомнения одним ударом. Мы встали у
грифельной доски.
Через час доска украсилась уравнениями, в общих чертах решавшими
поставленную задачу...
...С тех пор прошло достаточно времени, чтобы я мог все оценить,
взвесить, прежде чем выступить с открытым рассказом об эксперименте.
Мой первый коллега по-прежнему бодр и энергичен, люди науки с
удовольствием знакомятся с его последними разработками, журналисты любят
брать у него интервью о горизонтах техники. Последних он привлекает
неожиданностью образов, доступностью сравнений, какими может располагать
только сын улицы, знаток быта читателей.
Ни он, ни я не тревожимся за будущее. Оно обеспечено.
Аппарат-посредник, в корне переделанный нами, сообщил ему заряд умственной
энергии такого потенциала, что с лихвой хватит и на две жизни. А я,
подключенный параллельно, целиком очистился от паразитических помех.
Ошибки прошлого были учтены, все последующие Доноры прошли через
аппарат без треволнений, психологических драм. Они отпочковались, полные
творческих идей, смелых замыслов. Одни пошли в технику, другие углубились
в сугубо теоретические дисциплины, даже один скрипач непонятным образом
откристаллизовался в ходе смен разнообразных партнеров. Я получал время,
они - новое будущее.
Доктора наук, эрудиты - они доподлинно знают о многом, и когда мы
сталкиваемся на перекрестках, то раскланиваемся, подолгу стоим,
наслаждаемся беседой о последних достижениях наук. А иногда запросто
собираемся компанией, все свои. Вот уж где понаслышишься всякой всячины!
Особенное оживление вносит история о моем первом эксперименте. Слушают
затаив дыхание. Собственная-то их биография оказалась лишенной той остроты
переломного момента. Когда просят, достаю старый будильник, говорю:
- Вот с него все и началось. Плохо будил...
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг